— Понял, дядька, понял, — сказал парень и принялся есть кулеш, хоть и без особого аппетита.
А ещё я беседовал с польским ротмистром Шодровским, сидящим на гарнизонной гауптвахте.
— Одного я никак не пойму, ротмистр. — Мы обращались друг к другу исключительно по званию, будто не были знакомы, и знакомиться не собирались. — Для чего вы напали на нас? Ведь французы не обещали вам поддержки и даже не намекали на это. Если вы не лжёте, конечно.
— Мне нет смысла лгать тебе, поручик, — покачал головой ротмистр, он сидел, откинувшись спиной на деревянную стенку своей камеры. Не смотря на то, что врача с нами не было, его раны кое-как перевязали, как и раны остальных поляков, а на простреленную руку наложили шину. — У нас были совершенно иные расчёты. Ты же понимаешь, поручик, что французы не просто так стягивали войска к вашей границе. Командиры польских полков собрались у маршала Понятовского и решили, что для войны с вами Бонапарту нужен только хороший повод. Вот они и решили дать его Корсиканцу.
— Выходит, поводом к войне между Россией и Францией должны были послужить ваши нападения на границе.
— Именно, — звонко щёлкнул пальцами ротмистр, — а ты ловкий малый, поручик!
— Не забывайтесь, ротмистр, — хмуро осадил его я, — я не ваш подчинённый.
— Да-да-да, — замахал здоровой рукой он, — прошу прощения. Вот только одним беспорядков на границе оказалось мало. И тогда я вызвался потрепать вас, русских, немного сильнее. Моя фамилия Шодровский, если ты забыл, а застянок этот и деревня при нём зовётся Шодровичи. До позорных разделов 1772, 1793 и 1795 эти земли принадлежали нам, а предков моих после восстания Костюшки отсюда выгнали взашей.
— Теперь мне всё понятно, — кивнул я. — Считаете себе ангелом мщения, белым рыцарем, грозою русских? А по сути-то вы, сударь, обыкновенный бандит. И не более того.
— Это с вашей стороны, — возразил ротмистр, — с нашей же, польской…
— Убийства и насилие над мирными людьми, — отрезал я, — с любой стороны — чистой воды разбой! Я буду ходатайствовать о том, чтобы вас подвергли не трибуналу, а гражданскому суду, как убийцу, насильника и предводителя банды!
— Делай что хочешь, поручик, — отмахнулся ротмистр. — Я свою карту разыграл — и продул по всем статьям. Мне теперь всё равно…
Я вскочил на ноги и в ярости схватился за корзинчатый эфес трофейного палаша, взятого мной под Броценами. Как будто мне нужно его разрешение! Боясь сорваться, я вылетел из камеры и с грохотом захлопнул за собой дверь.
Батальон подошёл к застянку в середине августа, спустя две недели после сражения. За это время пионеры Гарпрехт-Москвина превратили Шодровичи в настоящую крепость, ощетинившуюся пушками штабс-капитана Ермилова.
— Этакую фортецию, — любил говаривать в нашем во многом импровизированном офицерском собрании пожилой артиллерист, — гусарам с наскоку не взять.
— При хороших запасах продовольствия и пороха, — поддерживал его Гарпрехт-Москвин, — здесь можно не один месяц оборону держать.
— Видимо, французы и поляки понимают это не хуже нас с вами, господа, — усмехался я, — потому и не спешат начинать войну.
— Ваши слова, Серёжа, да Господу Богу в уши, — вздохнул штабс-капитан Ермилов. — Нет, господа, я хоть и человек военный, но большие схватки между державами вроде нашей России и Франции приносят слишком много горя. Я выслужился из фейерверкеров, не одну кампанию прошёл, а начинал ещё с вашим, Серёжа, однофамильцем в Италийском походе. И скажу вам, господа офицеры, вот что. Нету более страшной работы, нежели наша.
— Работы? — удивлённо спросил я. — Какая же это работа?
— Тяжёлая, Сережа, и кровавая работа. Но кто-то же должен её делать, не так ли, господа офицеры?
Итак, наш батальон пришёл в Шодровичи и первым делом меня вызвал к себе майор Губанов. Я представил ему письменный рапорт о случившемся, однако он отложил его в сторону и приказал доложить обо всём своими словами, а не казенными формулировками, за которыми я прятал свой страх и ненависть. Я поведал командиру обо всём. Он надолго замолчал, а потом сказал мне:
— Ты правильно поступил, Серёжа. Очень правильно. Признаюсь, я не ожидал от тебя такой выдержки. Я бы, наверное, казнил поляков, причём, скорее всего, предал их мучительной смерти. И плевать мне было бы на все трибуналы… — Тут он оборвал себя, понимая, что слишком вольно ведёт себя в присутствии подчинённого. — Простите, поручик, — он перешёл на казённый тон. — За проявленные боевые качества и смекалку я представлю вас к Георгию и, не сомневаюсь, Михаил Богданович не станет противиться этому представлению. Вы же и сопроводите польских разбойников в ставку командующего и подробно доложите ему обо всём, что здесь произошло.
— Благодарю, господин майор. — Я вытянулся во фрунт и лихо козырнул.
— Сдайте взвод прапорщику Кмиту, — усмехнулся Губанов, — и готовьтесь отбыть в Вильно.
— Есть, — ответил я. — Но я хотел бы просить вас, господин майор, чтобы вы упомянули в представлении и прапорщика Кмита и остальных солдат моего взвода. Они дрались не хуже меня.
— Всех награждать, Серёжа, орденов не хватит. Твой Георгий и будет наградой всему взводу, каждому солдату в нём.
Я кивнул и попросил разрешения удалиться.
— Ещё одно, — остановил меня перед самым выходом майор, — вы верхом ездить умеете?
— Так точно, — ответил я.
— Отлично. Можете идти.
Но выехать в тот же день, как собирался, я не смог. Ближе к полудню на лесной дороге, которую контролировал наш застянок, замаячили гусарские мундиры.
— Похоже, твой отъезд откладывается, — сказал мне майор Губанов, проходя через двор, где я знакомился с лошадью, которую мне выделили в дорогу. — В бой не ввязывайся, твоим взводом будет командовать прапорщик Кмит.
— Есть, — несколько уязвлёно ответил я, отдавая честь.
Оставив лошадь Жильцову, я поднялся на стену, где на стрелковой галерее стояли солдаты моего взвода.
— Проверяете, господин поручик? — несколько не по уставу обратился ко мне прапорщик.
— Посмотрю, как дерётся мой взвод, — жёстко ответил я. — Мне в бой вмешиваться не велено.
— Прошу прощения, — устыдился своих слов Кмит. — Я не хотел вас задеть.
— Извинения приняты, — кивнул я, доставая зрительную трубу. — Но драки, похоже, не будет, — добавил я, всматриваясь в скачущего врага. Над киверами с белыми султанами трепетал такой же белый флаг. — Это парламентёры.
— Вот как, — кивнул Кмит и во весь голос скомандовал: — Не расслабляться!
Я улыбнулся и потёр нос. Славный командир. Я спустился с галереи и направился к воротам, пользуясь своим положением свободного офицера. Там уже стоял майор Губанов с взводом стрелков. Белый флаг, белым флагом, но о безопасности забывать нельзя. Ворота отворились и в них въехали гусары в сине-серых мундирах и чёрных медвежьих шапках. Их отлично знали по всей Европе, как Ecorcheurs — обдиралы, подобные своим старинным тёзкам, они сдирали кожу с убитых врагов и весьма гордились этим.
— Позвольте представиться, — лихо соскочив с коня, козырнул их командир, — капитан Жильбер. Командир первой роты первого эскадрона гусарского полка Жехорса.
Волки Жехорса или просто Обдиралы. Их ненавидели все в Европе и в плен не брали.
— Майор Губанов, — представился мой командир, прекрасно изъяснявшийся на французском, — командир третьего батальона Полоцкого пехотного полка.
— Я прибыл к вам с письмом от моего императора, — сообщил Жильбер, извлекая из ташки конверт, запечатанный французским орлом. — Также с письмом едет чиновник из департамента иностранных дел.
— Он с вами? — спросил майор.
