— …будет огонь в глазах и свет на лице, — закончила Есуген. Она слишком много раз слышала, как напевала эту песню сестра. — Я его ненавижу.
— Прекрати. — Есуй схватила ее за руки. — Разве мы не обещали друг дружке, что всегда будем жить в одном стане?
— Ты это забыла тотчас, как увидела Табудая.
— Я не забыла, — сказала тихо Есуй. — Я хотела, чтобы он был счастлив со мной. Когда он согласен будет с любой моей просьбой, я скажу ему, чтобы он посватался к тебе. Если смогу, я сделаю это еще до конца лета.
Есуген застыла с открытым ртом.
— Но как…
— Я долго обдумывала это. Отец не пойдет в поход на монголов до осени, и он будет слишком занят подготовкой его, чтобы думать о том, как бы тебя пристроить. Я к тому времени сумею убедить Табудая посвататься. И мы снова будем вместе к будущему году.
— Целый год! — воскликнула Есуген.
— Когда я согласилась выйти за него замуж, я думала и о тебе. Я хотела, чтобы у нас обеих был хороший муж. — Она хихикнула. — Думаю, Табудай управится с двумя женами. У него член, как у жеребца.
Есуген была ошеломлена.
— А как ты узнала об этом еще до свадьбы?
— Я слышала, как он сказал это одному из своих людей. Он признался, что член так наливается и растет при мысли обо мне, что он едва может сесть на коня.
Есуй засмеялась и прикрыла ладошкой рот.
— Мужчины всегда хвастаются такими вещами, — сказала Есуген.
— Скоро я узнаю, правда ли это.
Есуген захихикала.
— Обещай, что ты меня не забудешь.
— Обещаю.
Есуген сидела рядом с отцом, а служанки расставляли блюда с едой. Ихэ Черэн ел с отсутствующим видом В течение пяти дней, прошедших с тех пор, как Есуй и ее мать уехали в стан Табудая, он проводил совещания со своими командирами и ждал сообщений разведчиков. Он уже готовился к походу. Табудай, наверно, прибудет с войском до осени, и у Есуй не будет времени поговорить с ним о сестре.
Возможно, отец сможет уладить дело миром. Есуген подумала, а не намекнуть ли ему об этом, но он ни за что не станет слушать женщин, если они заговорят о войне и мире. Прошлой зимой он задал ее матери жестокую трепку, когда она предложила помириться с монгольским ханом.
Женщины — трусихи, часто говаривал он. Им все равно, какому хозяину служить, а с монголами мира быть не может. Они уничтожили многие татарские роды. За это он отрубит монгольскому хану голову. А также за то, что он лжет, будто татары отравили его отца.
Все ели молча. Если бы Есуй была здесь, они с сестрой поболтали бы о народившихся ягнятах или попросили бы Ихэ Черэна, чтобы кто-нибудь из братьев объездил для них новых лошадей. Отсутствие сестры она чувствовала большую часть вечера. Она с отчаянием думала о прошедших пяти днях и гадала, как же выдержит еще целый год.
— Что-то ты помалкиваешь сегодня, — сказал грубо Ихэ Черэн.
Есуген посмотрела на него.
— Я скучаю по Есуй.
— Надо же ей когда-нибудь было выходить замуж.
— И я рада за нее, — добавила она быстро. Она боялась его, когда им овладевали злые духи. Тогда он размышлял в одиночестве, бросался на всех, кто подходил к нему, и пил весь вечер.
— Мне надо тебя тоже выдать замуж. Когда девушки твоего возраста начинают походить на больных телят, самое время отделываться от них.
— Нет! — закричала она. Отец стиснул рукой нефритовый кубок и строго посмотрел на нее. — Я хотела сказать, что сейчас голова у тебя занята. В конце концов, ты собираешься на войну… — Лицо его помрачнело. — Я хотела сказать, что когда война окончится, любой мужчина, который ухаживает за мной, будет иметь больше добычи и сможет больше предложить за меня.
Он подергал себя за седеющие усы.
— Правильно говоришь.
Он махнул рукой. Она помогла служанке убрать блюда и пустые кувшины.
Есуген было собралась раздеться, как часовой позвал Ихэ Черэна.
В шатер вбежал человек, направился к постели, на которой сидел ее отец, и поклонился.
— Доставили сообщения разведчиков, Черэн, — сказал страж. — Монгольских разведчиков видели у озера Колэн, а другие движутся в нашем направлении с запада. Хонхираты уже откочевали на северо- восток.
Ихэ Черэн выругался.
— Проклятые хонхираты повернулись спиной к своим союзникам и еще ожидают от нас награды за то, что не присоединяются к нашим врагам. Кэрэиты идут с Тэмуджином?
Человек покачал головой.
— Кажется, он в этой битве будет сражаться один.
— Хорошо. Я не ожидал, что это случится так скоро, но мы готовы расправиться с монгольской собакой. — Оба направились к выходу. — Собирай командиров — мы встретим противника в степи к западу от озера Буир.
Есуген легла.
«Пусть все быстро закончится, — молилась она. — Дай нам победу, чтобы я оказалась рядом с сестрой».
72
В течение двух дней в стане было шумно — войско готовилось к битве. Затачивались мечи, наконечники стрел и копий, доспехи покрывались смолой и полировались. Сотники собирали своих людей, амуницию, лошадей, и почти вдруг войско ушло на запад.
Через десять дней татарские воины мчались к стану Ихэ Черэна по берегу Халхи, и люди по их виду определили, что они отступают. Некоторые боевые кони были без сбруи. Воины бежали в направлении предгорий Хингана. Женщины укладывали что могли в кибитки, но многие удирали верхом или даже пешком, бросая пожитки и стада. Большой шатер Ихэ Черэна тоже был оставлен.
В предгорьях люди делали засеки и огораживались повозками. Воины говорили о том, как монголы не поддавались, перегруппировывались и снова наступали. Некоторые утверждали, что Чингисхан приказал своим людям убивать всякого воина, который отступит. Часть татар, пробившихся к предгорьям, были из тех, что попали в плен к монголам, но перебили стражу и убежали, и люди узнали, что если они сдадутся, пощады им не будет. Монгольский хан объявил, что все мужчины-татары умрут.
Крыло монгольского войска вскоре появилось в долине под горами. Ночью видны были костры, днем воины стали наступать на засеки волнами, повторяя натиск всякий раз, когда их отбрасывали. Когда первый ряд поваленных деревьев и повозок был преодолен врагами и Есуген увидела окровавленные мечи, которыми рубили мужчин, женщин и детей, она убежала.
«Я струсила», — подумала Есуген.
Другие карабкались на склоны, покрытые лесом, а она избрала свой путь и теперь осталась одна, только с луком, несколькими стрелами и ножом. Она бежала, прислушиваясь, не гонятся ли за ней, но чаща подлеска сдерживала бег. Когда пришла ночь, она улеглась калачиком под деревом, боясь заснуть.
