— Вы нарастите жирок на наших землях.
— Отец, я говорила Тэмуджину, чтобы он обратился к твоему племени. Он бы без меня это сделал, но ему бы легче было принять такое решение, если бы я согласилась. Он бы напал на вас, если бы вожди ему отказали. Я это знала, когда давала ему совет.
— Я тоже знал, когда слушал его послание. Я рад, что до этого не дошло. — Он выпил и вернул ей сосуд. — У нас многое изменилось, дочка. Наши молодые люди не желают больше рассчитывать на красоту наших девушек. Они много слышали об отваге Чингисхана. Некоторые хотели сражаться на стороне татар против него, чтобы доказать себе, что они достойные противники, но нам пришлось удержать их.
— Хорошо, что вы это сделали.
— А другие, вроде твоего брата Анчара, говорили о том, что они добудут, если станут служить ему. Я уже давно знаю, что наш мирный образ жизни скоро пройдет, что молодые люди мечтают о набегах и засадах. Они говорили о том, как Чингисхан делает могучих воинов из обыкновенных пастухов и генералов из людей, которые в прежние времена могли бы стать лишь конокрадами.
— Теперь он нуждается в вас, — сказала Бортэ, — но вы присоединяетесь к нему в то время, когда судьба к нему неблагосклонна.
Дай кивнул.
— Если мы ему поможем, он вознаградит нас. Молодые люди слышали о его щедрости по отношению к своим сторонникам. — Старик погладил бороду. — Вот и до нас добралась война — уже недостаточно прикрываться красивыми девушками, как щитом. Лучше Анчару воевать на стороне мужа сестры, чем против него.
Она сказала:
— Анчар когда-то хотел стать его генералом.
— Да. Тэмуджин показал, что он есть такое, еще будучи мальчиком. Я знал, что он предназначен для великих дел. Одного не знал я тогда — его возвышение означает, что с моим племенем будет покончено.
— Не означает, — возразила Бортэ. — Вы присоединились к нему, а когда он станет сильнее…
— Несомненно, он станет сильнее. — Отец вздохнул. — Разве не летел он к тебе с солнцем и луной во сне? — Лицо его сморщилось, выдавая возраст. — Больше мы не будем хонхиратами, а станем монголами.
80
Сорхатани наблюдала за степью. Черные фигурки всадников неслись в жарком мареве по высохшей желтой траве. Она узнала отороченную синим одежду отца, несмотря на клубы пыли.
Джаха Гамбу поехал в орду дяди несколько дней тому назад. Он знал, что поход на монголов будет ошибкой, но все равно отправился сражаться. Он возвратился с войны и рассказывал, как его брат Тогорил рассердился на Сенгума, обвинив его в больших потерях кэрэитов.
Джаха вернулся к Ван-хану в стан, чтобы по возможности примирить отца с сыном и заверить Тогорила в своей преданности. Отец Сорхатани часто говорил, что не стоит возбуждать подозрительность Тогорила, поскольку Ван-хан погубил других своих братьев, дабы утвердить себя на троне.
Служанки подогнали овец к шатру. Ибаха, сестра Сорхатани, смотрела на кобыл, привязанных у самой границы стана: Хасар и его сын Игу с другими мужчинами доили кобыл. Ибаха покраснела.
— Ибаха, — строго окликнула ее Сорхатани.
Сестра вздрогнула, а потом опустилась на колени у овцы. С тех пор как Хасара привезли сюда, Ибаха под любым предлогом старалась оказаться рядом с ним, но то же самое было с ней несколько месяцев тому назад, когда в их стане останавливался торговец-уйгур.
Сорхатани подумала, что ее сестрица невероятно глупа. Ибаха знала, что Хасар не сможет жениться на ней, пока он пленный и заложник, но это не мешало ей заглядываться на него.
Молоко шумно ударяло в дно ведра. Наверно, ей, Сорхатани, надо поговорить с отцом об Ибахе. Он иногда прислушивается к ней. Ребенок обладает мудростью женщины — вот как говорит он о Сорхатани. Она скажет ему, что Ибаха слишком красива, чтобы ее можно было еще долго оставлять в девках.
Ибаха снова загляделась на мужчин.
— Дои, — проворчала Сорхатани.
Сестра хихикнула и снова взялась за работу.
Красное солнце уже совсем склонилось к западу, когда обе сестры понесли молоко в юрту.
— Отец возвращается, — сказала Сорхатани, помогая матери выливать молоко в котел.
Ее мать была третьей женой отца, но любимой. Джаха Гамбу приходил в ее юрту, если хотел обсуждать вещи, не предназначенные для ушей двух других жен. Те давали пищу слухам, а Хухен Гоа словно бы и не слышала того, что он говорил ей.
Сорхатани разглядывала гладкое, с золотистой кожей, лицо матери. Хухен Прекрасная все еще выглядела, как красивая девушка, неподвластная возрасту. Ее карие глаза не были затуманены ни единой мыслью. Сорхатани пришло в голову, что она когда-то была такая же глупая, как Ибаха.
— Мне нужно побольше топлива, — сказала Хухен одной из служанок.
— Я принесу. — Ибаха поспешила к выходу.
Сорхатани поставила ведро.
— Мою сестрицу пора выдавать замуж, — сказала она.
— Я буду скучать по ней.
— Ей почти восемнадцать, мама. Уж не хочешь ли ты, чтобы она состарилась в этой юрте? Ты должна поговорить с отцом. — Мать, конечно, не поговорит, а взвалит эту заботу на Сорхатани. — Я помогу ей набрать кизяков.
Она вышла. Сестра шла к юрте Хасара, стоявшей на южной стороне кольца Джахи Гамбу. Другие пленные монголы были разбросаны по стану, но Хасара отец хотел иметь под рукой. Он был одновременно и заложник, и старый товарищ.
Ибаха облокотилась на повозку, явно надеясь увидеть монгола. Сорхатани подошла к ней. Мимо них пробежало несколько мальчишек. Главная жена Хасара, единственная из его жен, тоже попавшая в плен, стояла у своей юрты, обрабатывая с другой женщиной кусок войлока. Мимо проскакал еще один мальчишка и вдруг остановился.
— Привет, Туху, — сказала Ибаха, с улыбкой глядя на младшего сына Хасара. Туху было двенадцать лет, на год меньше, чем Сорхатани. Он покраснел и ответил на приветствие. — Наверно, вы с отцом пойдете завтра на богослужение. Священники окрестят вас обоих.
Мальчик засмеялся.
— Напрасно воду будут лить.
Он поехал к юрте матери. Туда возвращался Хасар в сопровождении других всадников и двух повозок, наполненных бурдюками с молоком. Он был по пояс голый, широкая смуглая грудь его блестела от пота.
Ибаха вздохнула. Сорхатани обняла сестру за талию.
— Ты уже насмотрелась на него, — сказала она. — Как тебе не стыдно бегать туда? Отец вернется, и он все равно придет к нам в юрту.
Хасар часто заходил к Джахе выпить и поговорить о старых битвах. Он, казалось, не находил плен обременительным, но залогом его хорошего поведения была его семья.
Хасар спешился. Его мощные бицепсы чем-то напоминали бурдюки, что лежали на повозках. Он был красив, призналась себе Сорхатани. Наверно, его брата тоже все любят. Когда-то ее дядя Тогорил называл Чингисхана своим приемным сыном, но теперь монгол скрывался, а кэрэиты забрали себе его старые земли. Ибахе надо бы это помнить. Кто бы ни стал ее мужем, среди племени Хасара ей его не найти.
Джаха Гамбу в тот вечер ужинал в юрте Хухен Гоа. Сорхатани заметила, что он был трезв, а сыновья
