— Здравствуй, Оэлун-уджин, — откликнулась Орбэй. — Мы всегда рады такой редкой гостье.
Оэлун села перед постелью, и старуха вручила ей рог с кумысом.
— Только горе препятствовало моему стремлению побывать в вашем обществе, — сказала Оэлун, выбирая слова. — Я пришла поговорить о весеннем жертвоприношении.
— Возможно, — проговорила Орбэй-хатун, — ты хочешь сама возглавить жертвоприношение.
— Я не хочу лишать вас этой чести. Попросите шаманов назначить день и час и пригласите тех женщин, которые должны принять участие в жертвоприношении. Жаль, что я могу лишь помочь вам в проведении обряда.
Орбэй пожевала беззубым ртом.
— Понимаю. Если мы выдвинем это предложение вместе, другие женщины будут думать, что мы поддерживаем тебя.
— Вы поняли правильно, — сказала Оэлун, — но поскольку я должна руководить, пока мой сын не занял свое место, я должна быть старшей и среди женщин. Мы будем вместе петь молитвенные гимны и подавать мясо, предназначенное для предков.
«Будьте благодарны и за это», — подумала Оэлун.
Сохатай почти лежала на подушках, Орбэй молчала.
— Я должна руководить, — продолжала Оэлун, — если мы собираемся когда-нибудь наказать тех, кто предал обоих наших мужей. Мне нужна ваша поддержка, если Мне Доведется руководить здешним народом. Мне не хотелось бы, чтобы какая-нибудь беда обрушилась на матерей и детей, а она произойдет, если мы не объединимся.
Орбэй подалась вперед.
— Я не могу понять, что мы выиграем, подчиняясь тебе и ожидая, пока Тэмуджин вырастет.
— Он докажет, что способен руководить — это я вам обещаю. Я знаю, каков он.
— Всякая мать хвалит своего сына. Я тоже восхищалась своими, а теперь их нет. Молись, чтобы тебе не пришлось жить долго, уджин, или дожить до гибели сыновей.
Оэлун встала.
— Мы совершим жертвоприношение вместе. Буду ждать вашего приглашения.
Она поклонилась в пояс.
Орбэй склонила голову.
— Жертвоприношение будет совершено.
Оэлун наклонилась над очагом. После посещения юрты Орбэй она весь день чувствовала, что в стане происходят какие-то перемены. Женщины избегали ее, размышляя, наверно, что могли сказать ей ханши и станут ли почтенные вдовы теперь поддерживать ее.
Мунлик грел руки над огнем. Все дети спали, кроме Тэмуджина, сидевшего со взрослыми. Хокахчин лежала под одеялом на постели Оэлун. Старуха попросила разрешения остаться в юрте, да и Оэлун было безопаснее с ней.
— Налить тебе еще? — спросила Оэлун.
Мунлик отрицательно мотнул головой.
— Завтра я поеду на охоту. Буду отсутствовать несколько дней, и дичь, которую я буду выслеживать, возможно, приведет к границе татарских земель.
Оэлун пристально посмотрела на него.
— Значит, ты собираешься поохотиться там.
— Не на людей — только посмотрю следы. Мы должны узнать, не собираются ли татары откочевать по направлению к нам. Мой отец присмотрит за тобой, пока я буду отсутствовать.
— Ты один поедешь? — спросила она.
— Да, один. Кому-то надо произвести разведку. Другие теперь слишком охотно забывают о врагах. — Он пожевал кончик уса. — Оэлун, я обещал заботиться о тебе. Может быть, тебе стоит попросить Таргутая принять на себя руководство?
Она вздохнула.
— Даже ты слушаешь его.
— Я забочусь о тебе. Люди дадут ему клятву верности. Пусть делает сейчас что хочет, но позже нами будет руководить Тэмуджин.
— Они не дадут мне дожить до руководства, — сказал Тэмуджин.
— Мой сын прав. Если я сейчас уступлю, Таргутай воспользуется этой слабостью. Мне остается лишь склонить других на свою сторону и заставить его присоединиться к ним.
— Мне надо поддерживать тебя, что бы ты ни делала. — Молодой человек встал. — Теперь надо идти, а то моя жена будет сердиться.
Тэмуджин посмотрел хонхотату вслед.
— Мунлик называет себя нашим другом, — сказал он, — но я сомневаюсь, надолго ли это.
— Он любил твоего отца.
— Знаю, но отца нет, а Мунлик должен думать о своих людях. Может быть, он думает, что его роду будет лучше отделиться и уйти вместе с тайчиутским вождем.
— Пожалуйста, — прошептала Оэлун, — давай не сомневаться в тех немногих друзьях, что у нас остались.
Оэлуи встала и подбросила топлива в огонь. Мунлик может найти следы приближения татар. Это сослужит ей добрую службу; она надеялась на войну.
21
— Так не пойдет, — сказала Оэлун.
Сочигиль сидела у очага. Бэлгутэй пришел в юрту к Оэлун средь ночи, обеспокоенный состоянием матери, и что-то бормотал о том, что надо позвать шамана и снять сглаз. Оэлун говорила другой вдове о собственных страхах, отчаянии, которое ее охватило, но Сочигиль не вслушивалась.
— Ты совсем не ешь, — продолжала Оэлун. — Ты очень похудела.
— Никакая пища не может заполнить пустоту внутри меня, — закрыв лицо руками, говорила Сочигиль. — Никто не может утешить меня.
— Мать и не спит, — заметил Бэлгутэй. Сыновья Сочигиль сидели на своих постелях, обхватив колени руками. — Я думал, это пройдет, но…
— Другие обходят мою юрту, будто я уже умираю, — сказала Сочигиль. — Жить не хочется.
— Ты накличешь смерть, если будешь так говорить.
— Люди избегают тебя тоже, Оэлун-экэ, — сказал Бектер. — Они шепчутся о тебе и скрывают от тебя секреты.
Оэлун нахмурилась. У Бектера были черные материны глаза и отцовское скуластое лицо, но его портило угрюмое неприятное выражение.
— Послушай, — уговаривала Оэлун. — Люди не уверены в своем будущем. Мы должны показать им, что…
Послышался лай собак. На дворе еще было темно, но проснулись все. Лошади ржали, в стане было шумно, как обычно бывает на рассвете.
Испугавшись, Оэлун встала, поспешила к выходу. За юртой Сочигиль женщины вереницей, кто в повозке, кто верхом, ехали по залитой лунным светом равнине.
Оэлун спряталась за кибиткой. «Жертвоприношение», — подумала она. Ханши скрыли подготовку к нему от Оэлун. Старухи и шаманы объединились против нее.
Она медленно обогнула юрту. Они ждут, наверно, что она побежит к Даритаю, а тот уже дал клятву Таргутаю вместо того, чтобы присягнуть сыну Оэлун.
Когда она вошла в юрту, Сочигиль вопросительно взглянула на нее.
— Они поехали приносить жертву без нас, — сказала Оэлун.
