болезнь. Он пришел в большую слабость, уже девять дней не вкушал никакой пищи, все думали, что наступил для праведника час смертный. Внезапно онемели в нем все чувства, отверстые глаза оставались постоянно в одном и том же положении, дыхание чуть-чуть было заметно, в членах прекратилось всякое движение, уста осветились райскою улыбкою, и нежный яркий румянец заиграл на его ланитах. Трое суток [459] пребывал он в сем необыкновенном исступлении, — потом {стр. 646} очнулся. Прибегает строитель: «Батюшко! Ты кончаешься?» — «Нет, — отвечает Феодор, — я не умру, мне это сказано; смотри, бывает ли у умирающих такая сила?» — И с сими словами подал ему руку. Прибегает его любимой ученик. — «Я почитал тебя великим, но Бог показал мне, что ты весьма мал», — сказал ему Феодор. Потом, увлекаемый и укрепляемый внутренним божественным жаром, встает с постели, и в одной срачице, опираясь на костыль, поддерживаемый учениками, спешит на помощь ближним, о коих, вероятно, он известился во время своего исступления. Невозможно рассказать подробно всего, что было ему открыто, чувственный язык не может изображать с точностью предметов духовных, изображает их наиболее иносказанием. Также позволено будет заметить, что многие лица, коих касались его видения, еще и теперь наслаждаются временною жизнью, призываемые продолжением оной к покаянию.
За несколько дней до болезни однажды вечером, когда он примирял некоторого ученика своего с настоятелем, почувствовал в сердце необыкновенное утешение, и будучи не в состоянии выдержать сладость оного, стал намекать о высоких чувствованиях своих отцу Леониду. Самая болезнь его имела странный ход: во все время оной Феодор был в полном рассудке, обильное внутреннее действие молитвы обнаруживалось на лице; приметны были только в теле жар и большая слабость. Когда он выступил из самого себя, то явился некоторый безвидный юноша, ощущаемый одним сердечным чувством, и повел его узкою стезею в левую сторону. «Так, — говорил смиренномудрый Феодор помыслом к самому себе, — я уже скончался, неизвестно, спасусь ли или погибну?» — «Ты спасен», — ответствовал ему глас. И вдруг некоторая сила, подобная стремительному вихрю, похитила его и перенесла на правую сторону. — «Вкуси сладость райских обручений, которые даю любящим меня», — вещал ему невидимый глас. — С сими словами ему показалось, что Сам Спаситель наложил десницу Свою на его сердце, и он был восхищен в неизреченно приятную обитель, совершенно безвидную, неизъяснимую словами земного языка. От сего чувства перешел он к другому, еще превосходнейшему чувству, и потом к третьему, кои, по его собственным словам, сам он мог только помнить сердцем, не мог понимать умом. Потом увидел церковь, и в ней на правой стороне близ алтаря шалаш, в коем было пять или шесть человек. «Для сих людей отменяется смерть твоя, для них ты будешь еще жить», — сказал мысленный глас. Тогда открыт был ему духовный возраст некоторых его учеников. Наконец, возвестил ему Господь те искушения, которые должны обуре {стр. 647}вать вечер дней его. Он видел даже лица, устремившие впоследствии против него свою злобу. Но божественный глас уверил, что корабль души его ничего не может пострадать от сих свирепых волн, ибо невидимый Правитель оного есть Христос.
В короткое время без лекарств обновилось здоровье старца. Желая более уединенной и безмолвной жизни, он объявляет желание свое настоятелю и братии. Они устраивают ему келью в лесу в двух верстах от обители, в коей начинает жительствовать Феодор вместе с добродетельным иеросхимонахом Клеопою; в скором времени присоединился к ним отец Леонид, сложивший с себя достоинство строителя. Но не может укрыться град, стоящий на вершине горы: скоро слава о великих достоинствах схимонаха Феодора разнеслась повсюду, беспрестанно толпились при дверях его кельи многочисленные посетители и нарушали безмолвие пустынножителей. Феодор и сотрудники его, утомленные молвою, обнажают пред Богом затруднительность своего положения и молят Его, дабы устроил их дела по Своей святой воле, в скором времени является в них сердечное чувство, понуждающее переселиться в северные пределы государства Российского. Три года постоянно продолжалось сие влечение, и три года не могли они его исполнить делом. Провидение определило Феодору прежде товарищей своих оставить Белые берега. Любитель нестяжания, он взял с собою на дорогу только тридцать копеек — подарок Свенского игумена. Зная презрение праведника к деньгам, рожденное крепким упованием на Бога, один из его приверженных, схимонах Афанасий, вложил ему тайком пятирублевую ассигнацию; прошед шестьдесят верст от Белых берегов, он встречает престарелую нищую и отдает ей ассигнацию. Феодор направил стопы свои к Новоезерскому монастырю, лежащему в восточной части губернии Новгородской, коего начальником был тогда знаменитый Феофан. Принятый им любовно, приглашенный возобновить пустыню Нила Сорского и жить в оной с своими единомудренными, Феодор получает от него письмо касательно сего предмета к митрополиту Амвросию. Амвросий не согласился на предложение Феофана и послал Феодора в Палеостровскую пустыню, тогда возобновляемую и лежащую на острове Онежского озера, в северной части оного.
Здесь судило провидение сему святому мужу вступить в огнь жестоких искушений, здесь его добродетели, испытанные искушениями, воссияли еще светлейшими лучами. Настоятелем обители Палеостровской был некто Белоусов, происхождением купец, купивший сперва дворянство, потом монашество и вместе с оным достоинство строителя. Никогда не знавший послушания, {стр. 648} никогда не соображавшийся с заповедями истинного христианства и иночества, Белоусов зарождается завистию к Феодору, начинает притеснять его. Но злобоупотреблением одной строительской власти не мог он насытить своей злобы. Белоусов сшивает различные клеветы на непорочного схимонаха и с оными является пред митрополитом.
Возвращается строитель в монастырь с приказом от преосвященнейшего, в коем между прочим сказано было следующее: «Схимонаха Феодора никуда не пускать, и ни в какие монастырские распоряжения не входить. Если ж сделает что непристойное, противное своему чину, то лишенный чина, послан будет в светскую команду». Сие прочитано было в трапезе, причем Белоусов запретил добродетельному старцу входить в кельи к другим инокам, впускать их в свою келью и разговаривать со странниками. «Все сие, — сказал смиренномудрый Феодор, — случилось за тяжкие грехи мои, за мою гордость и за невоздержный мой язык. Слава тебе милосердому Создателю моему и Богу, что не оставляешь меня многогрешного и скверного, но посещаешь и наказуешь за мои беззакония Своим милосердием и благоутробием отеческим».
Чрез несколько времени Феодор просил позволения подать просьбу в Валаамский монастырь, но получил отказ. «Видно, — сказал он, — так угодно милосердому Богу: Буди имя Господне благословенно отныне и до века.
Прошло несколько времени и присылается новый указ, в коем было написано: «Феодора схимника из ворот монастырских никуда не выпускать и не допускать ни в какие советы». — «Милосердый Господь мой и Создатель мой, — сказал Феодор, — дай мне и что впредь может случится за мои грехи претерпеть со благодарением и благодушием. Без Твоей помощи не могу сделать ничего доброго, дай мне, по крайней мере, отныне положить начало к житию по Твоей святой воле и к люблению Тебя, милосердого Бога моего, Создателя и Искупителя».
Вскоре после сего Белоусов понуждал его выйти из монастыря грести сено. «Не могу выйти по силе указа», — отвечал Феодор. Белоусов разгорячился и закричал: «Я тебя посажу в погреб и буду кормить травой». — «Как вам угодно, так и делайте, — сказал Феодор, — однако верую милосердому Богу моему, только то могут мне сделать, что Он попустит за грехи мои, а что Он попустит, того я сам желаю: лучше мне в сем веке быть наказанным, нежели в будущем вечно мучиться».
Два года продолжались притеснения со стороны настоятеля, два года, лишенный одежды и обуви, соплетал себе венцы терпения мужественный Феодор. Наконец, видя крайнее, неисце{стр. 649}лимое расстройство обители Палеостровской, видя непримиримую ненависть строителя, он решился явиться митрополиту для личного объяснения. Перемещенный им в Валаамский монастырь, начал жить в ските, принадлежащем монастырю сему; однако за самовольное отлучение из Палеострова был лишен на год камилавки. Еще прежде его переселились в Валаамский монастырь из Белых берегов иеросхимонахи Клеопа и Леонид со многими другими приверженцами отца Феодора. Около шести лет пребывал он в сем знаменитом монастыре и блистающий рассуждением привлек к себе едва ли не всю братию. Изумленные сим зрелищем, начальные лица монастыря воскипели завистию. Составилось сонмище, подобное преступной синагоге иудейской, предавшей на поносную казнь Сына Божия, и мнимые валаамские святые захотели сорвать с лица земли истинного праведника: исполнитель Божественных заповедей, служащий чистотою сердца и правильностью мыслей уму бесконечно чистому, не может быть приятен для рабов безрассудного фанатизма, созерцающих в уме своем кумиры гордости, в сердце нестройные волны
