Миллионы людей пошли сдавать отпечатки пальцев, совершенно не задумываясь о том, что кто-то из них является правонарушителем, и следы его пальцев оставлены на месте преступления. Все равно идентичных отпечатков не находилось.
Активисты караулили людей везде. Похищали стаканы из столовых, снимали с них отпечатки: при помощи беличьей кисточки и графитной пыли делали отпечаток видимым и переводили его на дактилоскопическую пленку, которая в мгновение ока стала ходовым товаром. И вдруг, словно бомба еще раз взорвала наш мир. Один из отпечатков из каменного века идентифицирован в наше время. И это оказался отпечаток моей руки.
Получалось, что это все устроено мной для развязывания Третьей мировой воны. Доцент кафедры истории сибирского университета оказался поджигателем мировой войны! Почему молчит правительство России? История нашла русский след! Открыта причина нейтралитета России! Бедные грузины! Георгиевский трактат - историческая подтасовка России! Что по этому поводу думает Папа Римский?
Публикации в мировых средствах массовой информации дезорганизовали военные действия, вызвав какой-то приступ просветленности в одурманенных кровью умах. Но эта просветленность быстро прошла и вновь обе противоборствующие стороны обрушились с критикой на Россию. Она будет виновата, если будет что-то делать, и она будет виновата, если будет ничего делать. Плюнуть бы на это да подошвой растереть, так ведь в России все еще делается по-коммунистически: если тебя ругает враг, значит ты, возможно, враг и есть.
Глава 33
Взяли меня на работе, По-тихому. Сказали на ушко:
- Рыпнешься, вырубим, свяжем и потащим мешком. Лучше иди своими ногами.
Чего тут непонятно? Изуродуют как Бог черепаху. Смотришь по телевизору, как офицеры арестовывают бывшего офицера. Мордой в стену. Руки выворачивают за спину. Это еще под телевизионной камерой. А без телевизионной камеры совсем по-другому. Еще скажут: раньше ты был полковник или генерал, а сейчас ты говно, и мы тебя в это говно мордой и ткнем. Сразу начинаешь понимать, что все разговоры об офицерской чести, офицерской корпоративности - это все сплошное вранье. Если бы мне сейчас предложили идти в офицеры, то я никогда бы не согласился на это. Офицер офицеру волк. Это даже при коммунистах еще сохранялись остатки офицерской чести. А сейчас... И что говорить про гражданского?
Пошел. Руки впереди. Наручники на руках. На наручниках плащ. Что сделал? Пока не знаем, но посадим и разберемся. Если есть человек, то у него за душой всегда что-нибудь найдется. Кристалльно чистых людей не бывает. В любом кристалле есть изъян. Если за двадцать лет не разберемся, то тогда и будем думать, а, может, ты и не виноват. Тогда и выпустим. Пойдешь к себе, если у тебя что-то останется за время отсидки, то это будет дожидаться. Зато будешь иметь право на реабилитацию.
Повезли домой. Пригласили понятых. Говорят:
- Мы проводим обыск в квартире такого-то. Вот санкция прокурора. Вы должны фиксировать в протоколе, что мы найдем в квартире, - это понятым. Мы предлагаем вам выдать сразу все материалы, касающиеся вашей антиправительственной деятельности, - это мне.
Жена в трансе:
- Что случилось, по какому поводу обыск?
А ей:
- Вы, гражданочка, помолчите, каждое ваше слово будет занесено в протокол и будет свидетельствовать против вас.
От того, найдут у меня что или не найдут, результат не изменится. Особо у меня искать нечего. Перстенек на руке, а из походов я ничего особенного и не привозил и чего-то такого, ради чего можно было пожертвовать своей жизнью, у меня дома не было, и нет.
Спросил:
- К жене можно подойти, поцеловать на прощание?
Говорят:
- Подойдите, кто же в последней просьбе отказывает.
Понятно. Похоже, что уже и судебное решение по моему делу готово, а это так, формальности для придания законности беззаконию. За что вы хотите меня арестовать? Сами не знаете, поэтому и обыск устраиваете. Сейчас, вероятно, идет поголовный опрос жильцов дома на тему, кто и что знает про ботаника, который живет во втором подъезде.
Я наклонился к жене и сказал:
- Ты готова отправиться со мной в неизвестность, чтобы не подвергаться этому позору? Если тебя что-то держит здесь, то оставайся, если ничего не держит, обними меня крепко за шею.
Жена без слов обняла меня за шею, и я крутанул кольцо Нефертити на один оборот налево.
Мы стояли с ней в поле обнимались. Светило яркое солнце и была тишина, прерываемая стуками колеса по неровностям дороги. Метрах в двухстах была дорога и по ней в направлении видневшегося вдали города ехала повозка, в которой сидел мужик в картузе и курил.
- Эй, любезный, - крикнул я, - немного погодь.
Вряд ли мужик что-то расслышал из моих слов, но крик слышал и увидел нас. Остановился. Подождал, пока мы подошли
- Любезный, - сказал я, - плачу рубль серебром, если довезешь до Атаманской. Сговорились?
- А што, сговорились, - говорит возчик, - вот сенца вам, чтобы помягче было. Да только барыня уж больно легко одета.
Да, жена действительно была в домашнем халате и в домашних тапочках. Хотя и было на улице тепло, но я накинул ей на плечи свой плащ, а наручники она прикрыла моим носовым платком.
- Где мы, - спросила жена.
- Там же, где и были, - ответил я тихонько, - только постарайся ничему не удивляться и ничему не верить в то, о чем тебе будут говорить про меня. И запомни, что зовут меня Петром и фамилия моя Распутин. А еще лучше, обращайся ко мне попросту отец Петр. И ты моя сестра, поняла?
- А почему все это, - спросила жена?
- Да потому что я уже здесь был, - ответил я. Если кто из читателей тоже не в курсе того, о чем я говорил своей жене, то прошу возвратиться к книге 'Кольцо России' , чтобы быть в курсе, кто такой отец Петр Распутин и чем он отличился в истории нашей.
- Посмотрим-посмотрим, чем ты здесь занимался, - с какой-то ноткой угрозы сказала жена.
- Смотри на здоровье, - не стал вдаваться я в подробности. - А что любезный, - спросил я возчика, - эскадра-то наша с японцами еще не сражалась?
- Да хто его знает, ваше благородие, - ответил мужик, - батюшка надысь службу вел за моряков наших и вроде как с Рождеством поминал.
- Может, про адмирала Рождественского говорил, - уточнил я.
- Во-во, про него и говорил, - обрадовался мужик, - скоро говорит к Порт-Артуру придут.
- Из вашей-то деревни на войну многих забрали, - поинтересовался я.
- Да нет, двоих всего, - сказал мужик.
Ну, что ж и эта информация дельная, значит, мы в 1904 году и едем в места мне знакомые.
Мы подъехали к дому, который я указал. Я открыл калитку и вошел в дом.
Встретила меня хозяйка:
- Ой, батюшки-светы, отец Петр вернулся. А мы уже обыскались везде, может, случилось что...
- Ты уж, матушка, иди с возчиком расплатись, рубль целковый отдай, да супружницу мою в дом веди и кого-нибудь за слесарем пошли, - остановил я ее, приглядываясь, все ли в доме так, как я был там.
Все оставалось на своих местах. И ряса в шкафу висит, и саквояж мой. Только вот куда я уходил? Так ли это важно? Все равно не стану никого посвящать в дела свои.
А в дом уже входила хозяйка, треща без умолку:
