— А куда меньшинство? А меньшинство за границу уехало, умные люди. А большинство в лагеря поехало в сталинские, на стройку коммунизма. Вот куда пошло большинство. Теперь вы знаете. Вот он — путь большинства, широкий путь. Поэтому Христос говорит: «Наш путь, путь к Царствию небесному — это узкий путь, это неширокий путь, это не путь стада, это путь единиц», — неистово кричал Рулон, ни на минуту не успокаивалось. От такой бешеной энергии всем присутствующим казалось, что уже начинают трястись стены дворца.
— Есть фильм хороший “Калигула”, - стала рассказывать Селена, — и в нем показано, когда умер Цезарь, должны были короновать Калигулу. Собрался парламент. Председатель парламента встает и говорит: «Ну, пусть все, кто скажет да, скажут да». Он боится своей жопой, что будут голосовать за Калигулу. Он скользко так сказал. А Калигула стоял, молчал, молчал, а потом дерзко и очень уверенно крикнул: «Да!». И все стадо за ним: «Да, да, да». Через какое-то время все утихли и думают, что же теперь скажет Калигула. А Калигула сказал: «Бе-бе». И все за ним: “Ме-ме-ме”.
Рулониты забалдели с такого примера. А Гуру Рулон громко расхохотался и закричал:
— Потому что это стадо бар-р-р-ранов!!! А мы с вами не должны быть стадом баранов!!! Но как не быть баранами? Оказывается, это трудно. Чтобы не быть бараном, надо преодолеть дискомфорт, который возникает у нас в душе, когда мы поступаем не как все. Дискомфорт возникает у нас в душе, даже если мы видим, что это не правильно. Именно этот дискомфорт и заставляет делать нас, как все. Его воспитывала в нас мать. Она нас била, чморила, орала, еще как-то влияла, пыталась нас завнушать, чтобы заставить делать свою хуйню. И теперь вроде нас никто не бьет, но тот страх, детский дискомфорт в нашей душе остался, т. е. условный рефлекс, как у собаки Павлова. Лампочка загорелась, и слюна бежит. Палка появилась, собака испугалась.
Поэтому, даже если вы видите правду, даже с вашей пробужденностью, которой хватает, чтобы увидеть правду, вы все равно чувствуете этот дискомфорт и идете за стадом в пропасть. Поэтому вы должны иметь духовную силу, чтобы преодолеть этот дискомфорт. И я этому научился у моего отца, который был известным в городе алкоголиком. Но об этом мы поговорим с вами в следующий раз. Теперь вас ждут веселые экзамены, а мы с Котом пойдем дальше размышлять, что же нам делать, чтобы не быть больше тупыми баранами, — закончил Гуру Рулон и стал, изображая больного и немощного старика, пытаться встать с кресла. Корячась и опираясь на руки жриц, стоящих по обе стороны кресла, Мудрец кое-как выбрался, но не успел встать, как тут же обмяк и снова плюхнулся обратно в кресло, изображая уже пьяного, чем вызвал бурное веселье рулонитов.
Веселые экзамены
Вскоре начался экзамен на знание комплексов асан из методик Школы Шамбалы. В нем участвовали все говнюки сразу. Всем завязали глаза, чтобы не подсматривали друг у друга, и Ксива назвала один из комплексов, который надо было делать. Мудя изо всех сил пытался подглядывать из-под тряпки, потому как в последний раз делал эти комплексы года три назад. Ему удалось узырить чьи-то ноги, и он догадался, что это за асана. Вдруг справа от себя он услышал глухой удар и кряхтение Гуруна. «О! Че это?» — подумалось дебилу. Последовала команда к следующей асане.
— Вонь! Ты че, пытаешься подглядывать?! — крикнула Аза. — Гну, ну-ка затяни ей глаза получше!
Снова прозвучала команда.
— Вонь, да ты, оказывается, вообще не знаешь этот комплекс! — презрительно сказала Ксива. — Нандзя, проучи ее!
Послышался хлопок и гордое молчание Вони в ответ. «А! — осенила Мудона страшная догадка, — нас пиздють за ошибку!!!» Чукча весь затрясся от страха, воображая, как ща его тоже ебанут неизвестно куда, и ему станет больно. Говорят, мысли материализуются. И в натуре.
— Гну, — сказала Элен. — Мудя пытается подглядывать, затяни повязку.
После того, как Гну затянул повязку, у Муда оба глаза уставились друг на друга, и он больше не смог подглядывать. Со следующей асаны он стал ежиком в тумане, нихуя не знающим, че делать дальше. Мудила сжался, шо суслик, и, как оказалось, не зря. На спину обрушился живительный удар, и Муд сразу вспомнил асану. Через мгновенье справа снова жалостливо крякнул Гурун, которого пиздили за каждую асану.
— Гурун, где ты такому комплексу обучился? — с издевкой сказала Аза, видя, как Гурила судорожно пытается угадывать асаны, боясь ударов.
— А сейчас, свиньи, — сказала Ксива, обращаясь к дуракам, — будете экзамен сдавать на туалет.
— А в чем состоит экзамен? — спросила Синильга.
— Вы будете садиться по парам напротив друг друга и наезжать, закладывая свинства друг друга. Пары мы сами разобьем, — стала объяснять Ксива, — Мудя с Нарадой, Синильга с чу-Чандрой и с Нарадой, Вонь Подретузная с Гуруном. Давайте, кто первый?
— Ну, давайте, мы, — решился Гурун, весь покраснев от страха. Гурун и Вонь Подретузная сели напротив друг друга и по-собачьи, так по-мышиному добро, стали смотреть в глаза друг другу.
— А ну, быстро входите в жесткое, яростное состояние, — взбесилась Аза, че вылупились друг на друга, давно не видели что ли? Гурун, видно было, никак не мог выйти из образа приличной дипломатичной мыши, которая никогда ни с кем не общается грубо, тем более не матерится. Он стал пыжиться, кряхтеть, сжимать кулаки, пытаясь что-то сказать, но словно кол проглотил.
— У Вас че, медитация друг на друга? — наехали жрицы, — может, вы че-то перепутали, у вас сейчас не тантра, а закладывание свинств.
— Да вы вообще оказались настоящей свиньей, — напала Вонь Подретузная. До этих просветляющих практик она боготворила Гуруна, считая его Великим наставником и Учителем, не замечая его изъянов и несовершенств, а сейчас этот идеал разрушался прямо на глазах, и у нее от этого немного съезжала крыша. И еще она боялась как-то обидеть своего «идеала».
«Ой, ну все-таки же он меня многому научил, — оправдывалась она сама про себя. — Я ему за это благодарна, — а то, что сейчас я увидела, что он свинья, ну с кем не бывает. И вообще, если сейчас он на меня обидится, кто меня ебать будет», — думала про себя Вонь, вместо того, чтобы выполнять духовную практику и дальше продвигаться в своем развитии. Но все же она продолжала делать жалкие попытки.
— Вы вообще не беспокоитесь, что происходит в Рулон-холле в России, зарылись только заграницей и больше ни о чем не волнуетесь, даже каяться не можете, — быстро проговорила она и опустила глаза, боясь увидеть реакцию Гуруна.
«Ах, ты, с-с-с-учка, — начал про себя беситься Гурун, так меня обосрать, такого парня, сейчас я тебе покажу», — и стал вслух что-то из себя выдавливать.
— Да ты, ты… — пыжлся Гурун, пытаясь найти какое-нибудь ругательство для Вони, да такое, чтобы оно не было сильно неприличным. И кое-как он выдавил:
— Да ты — крокодил зеленый, редиска сушеная, — потом он стал пыхтеть и после небольшой паузы тяжело вздохнул, вытер лысину от пота и сказал:
— В-в-в-вот, я все сказал.
— Ха-ха-ха, — забалдели все присутствующие. — Ну и сказанул, лысый, ну, ты и придумал, долго думал, наверное, — смеялись жрицы. Но их смех был не расслабленный, а скорее глумливый, разбитной, как у хулиганов и он, наоборот, придавал им еще больше энергии. Через минуту они резко переменили состояние на жесткое и непримиримое — это была одна из основных практик в Рулон-холле, когда надо было уметь резко переключаться с одного состояния на прямо противоположное, таким образом, уже не эмоции управляли человеком, а человек эмоциями, становился господином самого себя, — и напали на Гуруна.
— Хули ты тут клоуна из себя корчишь, ты не в цирке, — давай, нормально наезжай или, может быть, Вонь Подретузная святая, тогда ты ссать не пойдешь, а будешь на нее молиться.
