ничего реально не происходит, а человек уже такое навоображал, что теперь мучается, даже из Эгрегора собрался уходить, вот до чего дело дошло! Вот так просто, в одну секунду перечеркнуть 6 лет и ломануться. А сколько еще бед может нам принести болезненное воображение, если мы не обуздаем его.
— Да, уж, — согласились рулониты, — страшно все это.
— Да, все это на самом деле очень страшно, если мы заранее не испугаемся и не начнем неистово просветлевать, — сказал Сантоша.
— Да, да, мы будем просветлевать! Мы не будем ни за что мышами!!! — стали выкрикивать рулониты, — мы лучше сдохнем, чем будем жить, как быдло!
И только Нарада, как побитая собака продолжал стоять в углу, боясь сделать лишнее движение. Неподалеку шарилась причморенная Синильга, жалея своего бомжа: «Господи, на кого он стал похож, бедненький, может и правда, лучше было бы, если бы мы ушли. Ведь он способный, мы бы сами начали свое дело».
Рядом с беснующимся Гуруном, который радостно со всеми выкрикивал: «Вперед, к Просветлению!», стоял Мудон, так и мусоля в руках тряпку для обуви, которой он должен был мыть Нараду, и призадумался: «Да, просветление — это действительно смерть. Не думал я, что это так страшно, а нужно ли мне все это? Ведь я раньше думал, что Просветление — это что-то такое приятненькое, безболезненное, а сейчас оказывается совершенно противоположное. Мне вроде и без него нормально».
— Эй, Иуда, в последний раз спрашиваю, ты мыться будешь или нет, урод? — уже не могла спокойно разговаривать Элен.
— М-м-м-ожно я письм-мо Рулону на-на-на-пишу? — стал ныть Нарада, — и если он мне ответит что- то такое, что убедит меня, то я останусь.
— Ну, давай, пиши, — сказала Элен.
Нарада забился в угол коридора и стал карябать письмо. Через десять минут он передал его Ксиве, и та унесла его Рулону.
К Нараде снова подвалила толпа распиздяев и начала доебываться:
— Ну че, гандон, пойдешь мыться или нет?
Нарада в это время уже опустился на корточки, обхватил свои костыли руками и уставился в пол.
— Пока ответ не придет, я никуда не пойду, я хочу знать, что на этот счет думает Гуру Рулон, обманываете вы меня или нет, — как робот произнес говноед. Рулониты, угорая и глумясь над шизоидом, на некоторое время расползлись по углам.
Минут через 15 в комнату вбежал, как всегда радостный, Сантоша, у которого, казалось, никогда не было никаких проблем, и закричал:
— Нарада, держи, читай ответ Мастера.
Нарада стал читать письмо. Его напряженное рыло стало постепенно расслабляться.
Нарада прочитал письмо и стал прислушиваться к своему внутреннему пиздежу, пытаясь понять, то или не то ответил ему Гуру Рулон. Так или не так он понял. Потом еще раз десять перечитал письмо и, судя по тени улыбки, которая пробежала по его роже, ему полегчало, и он развалился на полу, облокотившись о стену. Закатил моргалы вверх, потом закрыл граблями свою рожу, минуты две так посидел, затем встал, заулыбался, как дурачок, и бодрым голосом заорал:
— Ну ладно, если вы не будете бить, пойдем мыться!
Все громко заржали.
Гуру Рулон очень тонко чувствовал каждого человека, и даже если человек находился за миллионы километров от Него, Он мог точно определить, какие у него мысли, какое состояние, какие намерения. И Мастер всегда знал, что кому нужно и в какой момент. И часто одной только фразой Гуру Рулон мог сделать человека самым счастливым на Свете!
«Когда я начал наблюдать за всеми процессами внутри себя, то я стал знать все!!! Потому что все люди — машины и, зная основные программы, по которым работают все машины, можно с легкостью определить, как среагирует в следующий момент та или иная машина. А я пробудился, я перестал быть машиной! В этом мое основное отличие от всех людей, — говорил Рулон, — теперь я могу помочь вам перестать быть машинами, если, конечно, вы этого захотите!!!».
Когда Гурун с Мудей повели Нараду в ванную, последний повернулся ко всем на прощание мордой и, состроив глупую улыбочку форменного шизофреника, помахал рукой. Так три долбоеба скрылись в ванной. После столь длительных мучений, Нарада даже не заметил, что его моют грязными вонючими тряпками из-под обуви.
Минут через пятнадцать из ванной стали раздаваться странные возгласы, придурковатый смех, легкие шлепки, удары обо что-то твердое. Толпа рулонитов вновь сбежалась на очередное представление, посмотреть, что же на этот раз выкинет уебище. Когда дверь в ванную распахнулась, из нее вышли употевшие с взъерошенными волосами Гурун с Мудей — мокрые с головы до пят так, что было не понятно, кто кого мыл. Вслед за ними выполз гвоздь программы — Нарада. По пояс голый, в мокрых штанах, он стал вываливаться в коридор, оставляя за собой мокрые следы. На башке у него была белая в цветочек простыня, которой он вытирал голову. Увидев какие-то осатаневшие глаза Нарады, все расступились, видя, что у него явно где-то что-то сместилось. Нарада тем временем задрал резким движением одну штанину, повязал простыню, которая была на башке, как платок у бабки, и стал корчить рожи, то вытягивая, то втягивая губы, то скашивая, то выпучивая глаза. При этом он издавал сначала гудящие звуки, а потом начал истерично ржать.
Вдруг он завыл не своим голосом, потом схватил себя за волосы и начал их дергать, мыча и воя. Потом он начал кружиться вокруг своей оси, завывая, как вурдалак, а потом встал на бошку и начал бешено вращать орбитами. Веселье было неописуемое! Поначалу все даже слегка опешили, не зная, как реагировать — то ли ржать, то ли обеспокоиться за здоровье Нарады. Вдруг Нарада резко замер, а потом заорал:
— Кто я?!!! Кто я?!!!
— Нарада, — сказал Гну и прыснул со смеху.
Нарада никак не отреагировал и, схватив, себя за нос, начал теребить его, тряся башкой вправо- влево. Так он долго тряс себя под общее веселье и улюлюканье наблюдателей. Потом снова заорал:
— Кто я?!!! Кто я?!!!
Затем Нарада принялся выплясывать «яблочко», то садясь на корточки, то вставая, выкидывая ногу вперед.
— Эх, яблочко, да на тарелочке, — пел дебил.
— Слушай, Мудя, а как ты думаешь, может он просветлел? — спросила опешившая от происходящего, как и многие в тот момент, Вонь Подретузная.
— Да навряд ли, — сморщившись от такого поведения Нарады, сказал Мудя, — скорее всего у него крышу сдуло, я вот думаю, он вообще теперь в себя придет или нет?
— Ребята, Нарада либо просветлеет, либо дураком на всю жизнь останется, — сказал Гну и радостно захихикал.
— Боже ты мой, а может Нарада-то правда просвтелел?! — схватилась за голову Синильга и вылупила глаза, не в силах оторвать их от Нарады. — Я его никогда еще таким не видела! — поделилась дура, наблюдая, как Нарада продолжает юродствовать. Он все так же дергал себя за нос, крутил башкой и орал: «Кто я? Кто я?». Затем он подбежал к камере и стал в нее строить разные рожи, высовывая язык и безумно выпучивая глаза. Потом дебил начал подбегать к рулонитам, дергать их за какую-нибудь часть тела и спрашивать: «А ты кто?».
Так же по-дебильному, с задранными штанами и с перекошенным ебальником он подбежал к ненаглядной Синильге и, тыкая ее пальцем в живот, доебался и до нее: «А ты кто?». — Это же я, Синильга, вы что меня не узнаете, Нарада?! — искренне удивилась Синильга, заволновавшись за здоровье своего бомжа.
— Вот он принц во всей своей красе, любуйся!!! — обратился Гурун к Синильге. — Ты его еще и не таким увидишь. Это хорошо, что он еще спокойный пока, а то ведь бывают и буйные шизофреники.
Бедолага Нарада так переживал за свои яйца, что слегка сдвинулся и, чтобы как-то спастись от собственных страхов, принялся шизовать. Коды он сам понял, шо с ним стряслось, он уже начал выпендриваться, корча из себя скомороха и, позируя перед камерой в надежде, что коды Рулон увидит этот
