Вот так наш ум готов поверить в самое невероятное, лишь бы оправдать те шаблоны и иллюзии, которые в нем есть, не дай Бог, что-то изменится, и свет истины озарит то дерьмо, в котором чучик обычно копается.
И вот, по прошествии долгих полутора часов, в комнату влетает вся красная, разгоряченная и довольная Блядь.
— Быстрей иди, Гурун ждет, — радостно выпалила она, шаловливо ущипнув Карлсона за сосок.
Ту аж подбросило от такого,
— Женщина не должна прикасаться к женщине — это плохо, это лесбиянство, — загудела в ее голове мамка, и дуреха побыстрее поспешила к «доброму» Гуруну от злой Бляди.
В комнате Гуруна горели свечи, играла таинственная музыка, он развалился на матрасе, перед ним стояло красивое хрустальное блюдо с шоколадными вафлями.
— Хочешь вафельку? — лукаво спросил Гурун.
— Нет, — гордо ответила дура, вся истекая слюнями. Погань научила ее быть гордой и не принимать подарков, а вдруг потом придется трахаться, а ты вить должна быть чистой, достаться мужу девственницей.
— Ну нет, так нет, — отрешенно произнес Гурун и начал жевать хрустящее лакомство сам.
— А ты знаешь, для чего нужна Тантра? — вкрадчиво начал объяснение Гурун.
— А что енто такое? — ответила та, корча из себя полную идиотку, и про себя думая, что вот, началось, мама об этом предупреждала, как только ты останешься наедине с незнакомым мужчиной, он начнет домогаться тебя, начнет приставать к тебе и, о ужас, ты переспишь с ним до свадьбы, а енто же позор.
— Ну, у каждого чучика есть определенное количество сексуальной энергии, а чтоб раскрыть сверхспособности (Гурун ведь знал, что дура хотела раскрыть третий глаз и пятую жопу), нужно енту сексуальную энергию активизировать, а для ентого нужно заниматься Тантрой.
«Я не хочу, мама сказала, что енто плохо, что нужно замуж девственницей выходить, а то муж тебя порченную не примет, ты должна быть целкой» — думала Карлсон, а вслух сказала:
— Я не умею, я еще девочка…
Дура все мечтала, что ее первый принц будет высокий, красивый, на белом коне, что она обязательно должна его любить, а он должен говорить ей три волшебных слова, первый раз должен быть на широкой, мягкой кровати, а не на матрасе, брошенном на полу, у принца должны были быть густые, львиные волосы, в которые бы она зарывалась пальцами, как в романах, ента фраза ей особо нравилась: «зарываться пальцами в густую, львиную шевелюру принца».
У дуры случился шок от того, что у нее не стыковались фантазии с реальностью, шарики не сходились с роликами, болтики с винтиками, вместо волосатого, красивого принца перед ней был старый лысый плешь — Гурун. У него не было никакого желания тратить время на три волшебных слова.
— Соси, — важно сказал урод.
— Я не могу-у-у! Это же противно! — заныла дуреха, которую мать не учила даже таким нормальным вещам, как минет.
— Тогда танцуй стриптиз, — сказал Гурун, немного удивленный неповиновением.
Карлсон, которая много лет ходила на танцы и очень красиво танцевала, начала вдруг двигаться как робот. Ее всю сковала погань, поселившаяся в ее тупой репе. Не делай так, это плохо, нельзя перед посторонними старикашками — развратниками раздеваться.
Хуй Гуруна от такого стриптиза совсем скукожился,
— Соси, — вновь потребовал он.
— Я не могу…
— Соси, от ентого у тебя раскроется третий глаз, — вновь начал гнать образы Гурило.
С этими словами он расстегнул ширинку и из нее вывалилось ЭТО! Это было нечто противное, вонючее, волосато-серое, маленькое! И енто нужно было сосать.
— Фууу, — вырвалось у дуры.
— Представь, что перед тобой Бог, — произнес с придыханием Гурун, уже начиная заводиться.
Подавив тошноту, Карлсон взяла в рот его вонючий стручочек, но после 2-х, 3-х сосательных движений, рвотный рефлекс не позволил ей продолжить енто увлекательное занятие.
Но хуй Гуруна уже поднялся, ебаная Тантра продолжалась.
— На спину, — скомандовал старпер, зафигачив свои клешни прямо дуре в пизду, проверив ее целку. Целка была на месте, что еще больше зажгло его.
Массируя позвоночник с копчика и выше, типа, шоб пробудить кундалини, Гурун взгромоздился на бессмысленную дуру и начал совать свой прыщик в маленькую щелку Карлсона.
«О боже, как это ужасно, а я ведь не так себе это представляла, а я ведь думала, что все будет не так, что секс — это красиво, приятно, а на самом деле это так противно, это так больна-а-а!»- Это она заорала уже вслух.
Гурун, разбесившись на то, что бронецелка никак не хочет рваться, совершал мощные, кабаньи удары, причиняя дуре невыносимую боль. Его усатое лицо покраснело от напряжения, пот выступил на его лысине, глаза выпучились и налились кровью.
«Что-то не похож он на Бога», — подумала Карлсон, вспомнив, что нужно думать, что он Бог.
Гурун уже явно не находился в медитации, перед ним стояла одна цель — порвать целку и залезть в пизду как можно глубже.
— На четвереньки! — вновь скомандовал «Бог».
И в этой позе броня не поддалась. Распсиховавшийся Гурило вытащил пипетку из Карлсоновской кунки и не насосавшись, отправил ее спать.
— Карлсон, настраивайся в течении дня на еблю, — важно сказал Гурило на прощанье, — завтра продолжим мистический ритуал. Гыычь Ом!
— Ом Гуру, — пискнула испуганно дура, представляя, что ее мучение завтра продолжится.
После ентого неудавшегося ритуала лишения ее девственности дура проплакала половину ночи, огорчаясь, что критерии не удовлетворены, что принц не носит ее на руках, что это старый Гурун тыкался в ее бронецель, а не понравившийся ей долговязый молодой наставник Нищий Барин, который отличался печальным взглядом, прямо как у принца. И иллюзии дуры разрушала одну за одной суровая реальность.
На следующий день пытка повторилась, разъяренный Гурун около получаса долбил ее бронь, но его дикое желание подальше углубиться в пизду так и не сбылось.
«Почему енто не Нищий Барин?»
«Почему я не на роскошной кровати во дворце, а на драном матраце в гостинице?»
«А что будущий муж подумает про меня? А вдруг он подумает, что я блядь?»
Вот так Карлсон ебла себе мозги, пока разгоряченный Гурило тыкался своей пипеткой в бронированную целку.
И в третий раз великий тантрик Гурун пробивал целку, на третий раз даже хер уже отказывался стоять.
— Может, позовем Леночку, — похотливо сказал ебарь.
— Нееет, — заорала завнушенная дура. В ней вдруг проснулась дебильная программа единственности, которую внушали всем самкам с детства.
— Хоть плохонький, да твой, — твердила погань.
— С милым рай и в шалаше, — твердили тетушки и бабушки.
И хоть Карлсону и не нравился Гурун, хоть она и мечтала о Нищем Барине, но как только она услышала, что Гурун хочет вызвать Леночку, дура начала делать все, что нужно: возбужденно стонать, поглаживать себя, тереться о Гуруна и даже сосать его хуй, лишь бы не было Леночки, лишь бы сохранить в неприкосновенности свою программу единственности.
Пробить бронь так и не удалось, и у Карлсона в голове творился настоящий Армагеддон,
«Хочу домой к маме, она меня пожалеет, она не сделает мне больно, она не будет заставлять меня становиться великим человеком, она не будет заставлять меня развиваться и не будет рушить мои иллюзии. Она, наоборот, скажет — доченька не работай над собой, лучше трудись на бомжа, выродков,
