бошку.
Я села на стул, пытаясь унять дрожь в руках. И тут как раз вошел Нарада.
— Будем делать индивидуальные практики. Вы идите в соседний дом. Мудя, вы в одной комнате, чу- Чандра в другой, а я здесь.
Эта остановка была как нельзя кстати. В перерывах между практиками Мудя забегал ко мне и начинал меня неистово мацать, лапая за грудь и жопу. Это мне не совсем понравилось. Ведь я надумала себе о высокой чистой любви, в которой мы будем нежно смотреть в глаза друг другу, и это не состыковывалось с самцовым поведением моего принца. Вечером, когда все спали мы ходили гулять в лес, обменивались новостями последних месяцев. Так длилось дня три. Потом Ихлас просек наши отношения, и по телефону приказал Муде отправить меня в Рулон — класс. Оставалась последняя ночь до моего отьезда. Мы даже трахнуться нигде не могли. Я лежала в темноте, держала руку Мудона, которую он протянул через спинку кроватки, и переживала хуевое настроение.
Но потом сон взял свое.
— Проснись, чу-Чандра, — кто-то легонько тормошил меня за плечо. Я открыла глаза — у края кровати стоял Мудя.
— Вставай, пошли на улицу.
— Нет не надо, вдруг Нарада увидит, — струсила я.
— Быстро выйди, и все, — твердо прошептал он.
— Ну, хорошо.
Еле найдя в кромешной тьме свои тапки, и наткнувшись боком на угол стола, я вылезла на крыльцо. Мудя взял меня за руку и потащил в темноту.
— Садись, — он потянул меня вниз.
Мы уселись на усыпанную хвоей землю.
— Я сейчас много думал и решил, что не хочу тебя потерять. Хочу, чтобы ты была рядом со мной. Теперь ты должна решить хочешь ли ты быть рядом со мной.
У меня от страха и неожиданности пересохло горло. С одной стороны — да, конечно, я хотела поебени, с другой — я знала, что Учитель будет очень недоволен. Нас могут даже выгнать из эгрегора, в котором для людей главным должно быть просветление, а не поебень. Но просветление в этот миг было далеко, а поебень и принц рядом. И я выбрала мамкино.
— С тобой буду, — тихо пролепетала я.
Мудя облегчено вдохнул.
— Сегодня я позвоню Ослу и скажу, что ты никуда не едешь, а там посмотрим, что будет. Может быть, меня и отгычат за это, но мне все равно. Я решил, значит решил.
Ощущение чего-то странного сдавило мое сердце.
Я почувствовала себя преступницей, хотя вскоре это прошло, уступив место радости свершившегося, поебени. Наш подвиг подверг в изумление весь эгрегор. Еще и потому, что мы не собирались уходить в мир, но и врозь быть тоже не собирались. Конечно, все шишки достались Муде. С меня, тупой бабы спрос не большой, куда пизда повела туда и пошла, а он должен был контролировать себя. Все по очереди приезжали в лагерь, поглазеть на нас и прочитать нам нравоучения. Но давление со стороны только сильнее сплачивало нас. Только Учитель, к нашему удивлению, оказался спокоен.
— Мудя просто заболел, ничего, скоро выздоровеет от этой хуйни. Ты давай, побольше трахайся, по 5 раз в день и тогда поймешь, что это просто твоя нереализованная сексуальная энергия. До тошноты наебешься, и хуйня пройдет, — говорил Рулон.
Но, к сожалению, через месяц хуйня не только не прошла, а стала еще сильнее. Нас вдвоем отправили в какую то дыру, учить людей. Все это время не было не одного дня, чтобы мы не грызлись. В основном, на почве секса, Мудя был ненасытен, а я не хотела. Он заставлял меня развивать свадхистану, раскрепощаться. Я все воспринимала в штыки. Но, несмотря на все это привязанность у нас к друг другу росла. Я уже стала думать, что вся моя жизнь будет под солнцем внимания и нежности, когда холодный ветер реальности быстро закрыл это солнце тучами некоторых событий, которые понемногу стали приносить разочарование в так называемой любви. Первый случай произошел в Брянске. Как-то собираясь на занятия, я забыла кассету Мудона. Мы занимались в актовом зале и сами сидели за шторкой сцены.
— Где кассета, забыла, свинья? — недовольно начал отчитывать меня «любимый». В этот день какое-то говно взбаламутилось во мне, и я ни за что не захотела признавать свою вину.
— Вы сами виноваты, — вызывающе бросила я, — нужно было самому ее ложить.
— Что ты сказала?! — он обалдел от такой наглости.
— Сами виноваты…., - звонкая пощечина оборвала мой словесный понос.
Раньше меня он никогда не бил, и тот факт, что мой принц съездил мне по морде был больше самой оплеухи. Из глаз тут же брызнули слезы.
— Ну что, будешь еще пререкаться? — жестко тряхнул он меня за плечи. Я стояла, ощущая жгучую обиду, поднимавшуюся комком к горлу, не желая отвечать.
— Нехер упрямиться, сука, — и тут новая оплеуха вернула мне желание отвечать на вопросы.
— Я больше не буду, — промямлила я сквозь слезы и сопли.
— А ну, быстро приведи себя в порядок, — он толкнул меня к сумке с косметичкой. Я стала заново краситься, но как только я заканчивала, так снова начинала реветь, и слезы смывали черными ручьями все мои труды.
— Давай быстрей, свинья, иди к людям. Страх снова получить заставлял меня сдерживать волну рыданий.
— Вот она — любовь, уже по морде бьет, — неслось в башке.
Я провела все занятия. А дома (в квартире, где мы остановились)Мудя заставил меня сесть в кресло и сказал:
— Нечего себе что-то там надумывать. Мне не нравится твоя позиция, что я должен спускать тебе свинства. В конце концов, мы духовно совершенствуемся. Если я не буду тебя контролировать, то вообще наши отношения бессмысленны. Поняла?
Я угрюмо кивнула, еще чувствуя обиду.
— Какое право ты имел меня бить?
— Я имею на тебя все права. Если ты со мной — подчиняйся. Сейчас твоя обида не обоснована. Сама виновата. Давай-ка лучше, работай над собой.
Видя мое индульгирование, добавил:
— Ну, я больше не буду тебя бить.
Если бы я знала в тот момент, как он меня обманывает. Через месяц его рукоприкладство выросло. Мои плечи и спина были в синяках, и я стеснялась одевать майки без рукавов. Но это еще не до конца разубеждало меня в поебени. Самое смачное было впереди. Следующей стала разрушаться моя иллюзия насчет единственности. Первые месяца 2 Муд не смотрел ни на одну девушку, полностью поглощенный мной. Но затем, когда сексуальная энергия улеглась, он немного вернулся в нормальное сущностное состояние самца. Его взгляд останавливался на бабских прелестях все чаще и чаще. Это сильно коробило мое самолюбие. С детства во мне глубоко сидел комплекс неполноценности о своей внешности, и поэтому все его взгляды на сторону усугубляли программу самозачмора. Вскоре даже простой выход на улицу стал для меня сплошной пыткой.
— Смотри, какая классная телка, — голова Муда вертелась, высматривая баб.
— 0! Какая жопа, я бы такую трахнул. У нас на занятиях, кстати, есть неплохая телка, надо ей Тантру провести. Приведешь ее ко мне на Тантру? — улыбаясь с издевкой, спросил мой единственный.
— Да пошел ты, свинья. Вали и ебись, с кем хочешь, — взорвалась я прямо на улице.
— Да ты что, успокойся.
— Я больше с тобой вообще на улицу не выйду. Я что тебе — собака или мебель?
— Дура, с чего ты взяла? А ну, успокойся, — уже жестко сказал Мудила и сильно сжал мое предплечье.
— Ты должен смотреть только на меня! Я что тебе, уже не нравлюсь?
— Нравишься, но другие бабы мне тоже нравятся, пойми, я не могу трахать всегда только тебя, мне нужно много баб. Это же энергия. Да и вообще мое отношение к тебе никак не связано с сексом. Или ты
