— Почему же от всех, есть у меня и желтые, и белые, и, кстати, черные. Но коричневых — будь уверен — никогда не держал.
Секундная тишина — и громовой хохот. Карло возопил: «Вива ля Руссиа». Детлеф побагровел. Не надо бы, вероятно, так жестоко, а не лезь. Не нарушай границ дозволенного.
Итак, Детлеф позировал перед кинокамерой, остальные перетаскивали груз, и в этих занятиях минул очередной день, третий бахрейнский.
ДЕБАТАМ КОНЕЦ
Под парусной дискуссией подведена черта. Вчера, пожалуй, был пик дискутирования. Арне Хартмарк, хоть и ехал на Бахрейн не навещать нас, а по своим делам, отнесся к нашим затруднениям очень серьезно и подготовился к ним фундаментально. Он захватил с собой кучу проспектов и каталогов, и на какое-то время мы очутились вроде бы в холле блистательного ателье мод. Все парусники мира предлагали нам на выбор свое вооружение. Полотнища прямые, косые, модели бермудские, гафельные, райковые, шпринтовые... Увы, мы — слишком прихотливые клиенты, а если продолжать аналогию, фигура у нашего «Тигриса» все-таки чересчур не стандартна.
— Вы хотите невозможного,— грустно изрек участвовавший в консилиуме Калифа.
Постепенно выяснилось, что лучше первоначального фасона, того, который не удовлетворил Нормана в Эль-Курне (и тем заставил его взять в руку ножницы), не придумаешь ничего. Надо просто сшить заново то, что разрезано, восстановить утраченный еще до начала плаванья грот. Как он будет работать, неизвестно, или, точнее сказать, известно лишь теоретически, но во всяком случае у нас появится парус не хуже того, что есть. А это необходимо, мы ведь пока что даже без запасного, нам повезло, что не встретились в заливе с хорошим штормом, быть бы нам тогда вообще с голой мачтой.
Проблему теперь можно было считать решенной. Однако Норман полагал иначе. Опять зазвучало сакраментальное «Саутгемптон» — оно произносилось полушепотом, персонально для Тура. Хейердал и Бейкер уединились с карандашом и бумагой, корпели, вдохновенно поминая «шкаторину», «рифовые точки», «кренгельсы», «галсовые углы». Что в результате родилось, мне, да и остальным, не совсем было ясно. Но Детлеф улетел, имея задание заказать не один, а два паруса: подобный тому, что испорчен, и совершенно новый, небывалый, согласно уникальным чертежам.
Авторы намекают, что задумано совершенно чудо, с различными сюрпризами, например при надобности оно должно легко складываться в конверт.
Сегодня 13 декабря, вторник, вернется наш посланец из Гамбурга предположительно 20-го. Значит, на ремонт корпуса и рулей у нас неделя.
Пишу утром. Сейчас позавтракаем и на пристань.
БИТВА У ПИРСА
Опытные моряки говорят: «В непогоду не бойся моря — бойся берега». Только что мы на собственной шкуре убедились в их правоте.
Явились к лодке, Эйч-Пи, я и Рашад собрались как следует заняться пробоиной и не сразу заметили, что ветер крепчает, а волны разгуливаются.
«Тигрис» стало бить о пирс.
Будто и прибой небольшой, но лупит и лупит, поперечинами, на излом — прилив, вода высоко, и ребра «Тигриса» как раз вровень с бетонной площадкой.
Не осознав еще серьезности положения, попросили на соседнем судне автомобильные покрышки, приспособили в качестве кранцев, как это часто делается. И убедились, что кранцы-амортизаторы не выручают, поскольку бьет не строго по горизонтали, а с вращением: приподнимет, навалит и бросит.
Осталось амортизировать руками. Держим пятнадцать минут, полчаса — чем дальше, тем хуже, болтанка усиливается, бежать за подмогой нельзя: пока бегаем, корпус вконец размолотит.
Еще благо что прилив — перепад уровней здесь велик; при малой воде лодка колотилась бы тремя метрами ниже края пирса — как бы мы тогда ее удерживали?
Хуже всего тут не физическое напряжение, хотя плечи и заломило, а чувство полной беспомощности: пока не кончится, жди и держи.
Ф. РАССКАЗЫВАЛ
Однажды на Финском заливе яхта с не очень умелым экипажем спряталась от непогоды в абсолютно не приспособленной для того бухте.
Первая ошибка была в том, что решили прятаться,— в открытом море штормовать безопасней.
Вторая ошибка — не раскрепились как должно, навыков не хватило и не позволила обстановка.
Третья ошибка — канаты оказались как на подбор пеньковые, ветхие, не канаты, а колодезные веревки.
Стемнело, волны перекатывались через жалкое подобие мола, яхту трясло и дергало. Со звуком лопнувшей струны оборвалась одна из веревок, через двадцать минут — другая.
На судне завели мотор. Знали, что сейчас перетрется и лопнет последняя, и знали, что ничем ничего предотвратить нельзя. Так, наверно, чувствует себя кролик перед удавом или обложенный волк за секунду до выстрела.
Если бы еще успеть врубить ход и чтоб двигатель не заглох — такое с ним порой и в тихую погоду случалось.
Хлопнуло, ударило, застрекотал винт, и яхта понеслась по дуге, к берегу, на камни, где ей суждено было выситься памятником самой себе неделю, пока латали дырки, приподнимали корпус домкратом, подсовывали брусья,— это было нескончаемо, постыдно, изнурительно, однако это уже было работой, и как тяжко ни приходилось, те бездельные минуты, проведенные в ожидании неизбежного, ни с каким авралом даже в отдаленное сравнение не шли.
Но я отвлекся.
БИТВА У ПИРСА (ОКОНЧАНИЕ)
Приехали Карло и Герман, ахнули, стали помогать. Но теперь-то нас было больше, теперь мы могли попробовать сопротивляться стихии активно. Эйч-Пи забрался в новенький «Зодиак» и завез якорь метров за сто от пирса. Нос «Тигриса» был таким образом оттащен от пирса, лодка повернулась к бетону кормой — корму продолжало бить.
Привязали к корме двухсотметровый нейлоновый канат, подарок моряков «Славска», и побежали на дальний конец причала, туда, где он загибается буквой «г». Там обмотались вокруг здоровенной кнехтины, выбрали каната сколько надо, наложили шлаги — и облегченно вздохнули. Избавили корабль от беды. А всего-то и требовалось — заранее раскрепить...
Случись ветерок не утром, в нашем присутствии, а ночью, кто знает, в каком состоянии мы бы застали свой «Тигрис» и не оказался ли бы для него Бахрейн финальной стоянкой. Суша положительно нам мешает. Уж такое вроде бы обязательное правило — оставлять ночного дежурного на судне,— а и то забыли соблюсти. Отныне решено категорически: на «Тигрисе» — круглосуточная вахта.
Приступаем к врачеванию полости. Разбились на три бригады: Тору и Герман — под водой, Карло — на воде, я — на пирсе.
МАРШ-АРАБ
Вокруг громоздятся камышовые вороха. Вяжу снопы — не серийно, а штучно, на заказ.
Мне говорят: «Нужен сноп такой-то толщины и длины». Подбираю пучки сухих желтых стеблей и укладываю валетом, комлями наружу, раздвигая по требуемой мерке. В середину добавляю стебли покороче. Выравниваю, чтоб вышла аккуратная цилиндрическая кипа.
Кое-чему, оказывается, я научился у Гаты в Эль-Курне. Рекламаций с последующих звеньев конвейера к «марш-арабу» — «болотному арабу» — не поступает.
Завершив сноп, бросаю его прямо в воду, к «Зодиаку», на котором восседает Карло. Карло вязанку подбирает, заправляет под веревки, а Герман и Тору ее снизу подхватывают и запрессовывают окончательно.
