Когда в зеркально гладкой воде скользит яхта и парус ее как бы удвоен отражением — сверху треугольник и снизу треугольник,— красивая эта картина намекает на суть принципа, благодаря которому эта яхта движется почти навстречу ветру, будто бы опровергая житейский здравый смысл.
Дело в том, что у нее действительно сверху парус и снизу «парус». Только нижний, подводный, испытывает напор не ветра, а воды и, сопротивляясь ей, не дает судну дрейфовать лагом и опрокидываться, помогает рождению тянущей равнодействующей.
Этот «парус наоборот» называется килем. Судно может маневрировать, ходить под острыми углами к ветру именно в результате функционирования системы «парус плюс киль».
Наша затаенная мечта, повторяю еще раз,— чтобы «Тигрис» был поворотлив и легко управляем, как яхта.
Сплошного массивного киля у нас нет и не может быть. Есть две выдвижные доски — гуары, подобие выдвижных же килей-швертов на швертботах.
«Шверт» значит «меч». Два меча, носовой и кормовой, с овальными отверстиями-рукоятками, как у пилы-ножовки, торчат над палубой, готовые опуститься в колодцы-ножны и рассечь под «Тигрисом» глубину.
Переход по Персидскому заливу показал, что помощь гуар действенна, но недостаточно эффективна. Для такого судна, как наше (и для такого паруса, как наш будущий), двух досок маловато.
Мы решили увеличить их число. К гуарам прибавить четыре боковых дополнительных киля — по два с каждого борта.
Навесим на «Тигрис», в дополнение к мечам, четыре шестиметровых кинжала — работать, впрочем, будут одновременно лишь два, то с одной стороны, то с другой, в зависимости от направления ветра.
Надеемся, что система «парус плюс гуары плюс боковые кили» позволит, наконец, «Тигрису» ходить галсами.
ВЕСЛА НА ПИРСЕ
Двадцать первое декабря. Прилетел Детлеф с парусами. Неожиданность: я, оказывается, по нему соскучился. Значит, все мы, при неизбежных трениях и взаимных недовольствах, в основном сжились и — выражаясь официально — сплотились в коллектив.
Возвращение Детлефа как бы завело наш предстартовый хронометр, и хронометр затикал: часовая готовность, получасовая, пятиминутная...
Пока что объявлена двухсуточная. Двадцать третьего, если ничто не задержит, стартуем.
Зеваки удивляются: через сорок восемь часов старт, а мы не только не снаряжаем лодку, а напротив, продолжаем ее разбирать. Сегодня сняли с «Тигриса» рулевые весла. Пришел черед
ставить драгоценные краснодеревые уключины — над ними на славу потрудились Тур с Эйч-Пи. Сперва насверлили у торцов отверстий, затем скололи лишнее стамеской — сделали пологую выборку, наклонные пазы — и обтянули кожей.
Сняли весла, вынесли краном на пирс, а из лопастей струями льет вода. Видимо, продолжают внутри расслаиваться. Тур, поглядев на это, стал страшно озабоченным. Попробуем, как сможем, подклеить и промазать — и уж во всяком случае хорошенько просушить.
Еще причина Туру сердиться: оказалось, что ремонт носа «Тигриса» не попал на пленку. Герман кивал на Норриса, Норрис на Германа, оба кого-то желали видеть в кадре, кого-то не желали, подстраивали друг другу мелкие козни — в итоге нет ни кадра, кроме снятых сторонними операторами из Би-би-си. Вот к чему приводит конкуренция.
ТЯНЕМ-ПОТЯНЕМ
Сегодняшний день ушел на привязывание уключин.
Писать о них и то надоело.
Перво-наперво уточнили, куда их привязывать, и до поту колотили обухом и кувалдой, выравнивая поперечины, смещенные во время шторма, когда «Тигрис» било ребрами о причал.
Втащили на борт неуклюжие тяжеленные лопаты, уложили их на опоры капитанского мостика.
И началось.
Привязать нужно крепко, не надставляя веревки, одним цельным куском. Пространства мало, повернуться негде — отыщешь щелочку, продернешь и тянешь, будто пуговицу пришиваешь десятиметровой ниткой. Раз за разом — Карло продевает, я тяну, фиксирую, чтоб не слабло,— нет, не найти мне подходящих слов, не выразить, как это муторно. Верхние вилки разболтались, значит, придется заново перевязывать и их.
ЕЩЕ СУТКИ СПУСТЯ
Готовность та же. Стартуем двадцать шестого — если успеем.
Сегодня многое сделано. Водворили на место рули и принайтовали их начерно. Норман, свободный от забот о рее, поскольку устрашающей протяженности бревно привезено и лежит на пирсе, весь день просидел с дрелью на верхушке мачты, приспосабливал блочки для паруса — не для грота, а для маленького, «носового платочка» (восемнадцать квадратных метров), сшитого руками Эйч-Пи.
Несколько неприятных минут доставили боковые кили. Мы хотели их укреплять по образцу гуар, вдевая в дощатые ножны. Но увидели, что конструкция получается безумно громоздкой и тяжелой. Переиграли решение на ходу и заменили ножны как бы газырями, петлями из реек и проложенных между ними калабашек. Петли — или кармашки без дна, не знаю, как без чертежа объяснить понятнее,— примонтировали к основному канату и к окружающей корпус браге. Этим занимался Детлеф.
Рашад украшал гамбургскую обнову — рисовал на необозримом полотнище эмблему экспедиции: ступенчатую пирамиду-зиккурат на фоне солнечного диска. Зачислял новобранца в штат.
Завтра покидаем гостиницу и окончательно переселяемся на «Тигрис». Денек будет жаркий, вероятно, про-авралим до позднего вечера.
А нынче у нас вечер тихий, бездельный, благостный. Нынче — Рождество.
УЖИН
Герман объявил, что на самом деле он не Карраско, а Санта-Клаус, и раздал подарки: специально вез из своего музея в Мехико образцы керамики индейцев-майя. Фрагменты рельефных табличек, детали амфор, изображения людей и животных — подлинность удостоверяется документом, IV век н. э. Очень неожиданно и трогательно.
Я достал из космических рационов индейку, а из собственных тайников — шампанское.
Настроение у всех было лирическое и немножко грустное.
Вспоминали рождественские обычаи у разных народов. Карло предложил: «Оставим на ночь на пирсе башмаки, пусть утром в них окажется сюрприз». Тур в ответ: «Да, одиннадцать пар башмаков, и в каждом — лоцман».
Лоцманская проблема вроде бы и решена: отыскано дау, подписан контракт, большего не придумать и не сделать. А тем не менее тревожно: слишком уж беспокойный впереди поход.
Несколько дней назад нас пригласили в гости на танкер японской постройки, принадлежащий американской компании «Тексако», обслуживаемый итальянским экипажем. И на протяжении всего застолья капитан танкера нас жизнерадостно пугал:
— На скорости 18 узлов мой тормозной путь равен пяти морским милям. Если я вас замечу на своей дороге за две мили — свернуть уже не смогу...
