городке контролируется. Никто не должен нарушать покой проживающих. Собственно, и нетронутость леса была иллюзорной. Отважившийся зайти в ельник и пробрести метров пятнадцать-двадцать по колено в снегу наткнулся бы на высокий бетонный забор с укрепленными поверх тонкими тросиками сигнализации. И если бы незваный гость на свою беду попытался перебраться через него, то через две, максимум через три минуты по всему периметру уже метались бы люди из армейской охраны. Нарушитель, конечно же, был бы задержан и препровожден в спецкомендатуру, где им занялись бы сотрудники соответствующего ведомства. По разные стороны забора текла совершенно разная жизнь. И люди с той стороны не могли без соблаговоления свыше проникать в жизнь эту, внутреннюю.
Алексей Михайлович посмотрел на невозмутимые, неподвижные громады елей, подняв голову, окинул взглядом меркнущий день, затем, прищурившись, всмотрелся в желтые светлячки окон, вспыхивающие на месте коттеджного городка, и наконец, глубоко вдохнув морозный воздух, повторил:
— Какая же красотища…
Антонина Сергеевна, все это время внимательно наблюдавшая за мужем, улыбнулась.
— Мужчины! — произнесла она звонко, и голос ее раскатился над пустынной заснеженной дорогой. — Мужчины, мне кажется, что мы опаздываем. Нас, наверное, уже заждались.
Володя развел руками и улыбнулся. Он не знал, что ему делать: садиться в машину прямо сейчас или постоять подождать. Все, конечно же, зависело от Алексея Михайловича. От Саликова — покровителя и наставника.
Алексей Михайлович посмотрел на жену, затем еще раз в сторону леса и пробормотал:
— Ничего. Завтра, дай Бог, на охоту выберемся. Места здесь… — Он покачал головой. — Потрясающие места. Всю жизнь бы здесь прожил. И не вылезал бы никуда.
— Это уж верно, — поторопился поддержать Саликова Володя. — Места и вправду. замечательные.
— А вам доводилось бывать здесь? — удивленно вскинул брови Алексей Михайлович. — Поделитесь, Володя.
— Да нет. — Тот- смутился, залился краской, словно его застали за непотребным занятием. — Честно говоря, никогда раньше тут не бывал, но ведь не обязательно видеть, чтобы знать, правда? — тут же нашелся он.
Алексей Михайлович едва заметно усмехнулся.
— Ну ладно, — сказал он. — Поехали, философ. Нас уже действительно заждались.
Шофер Саша, все это время безучастно сидевший в машине, нажал на газ, и «Волга» мягко покатила к желтому пятну, обозначавшему пропускной пост. Пожалуй, водитель был единственным человеком, который не восхищался красотами природы.
Разошедшийся Володя продолжал шумно и весело разглагольствовать о красоте этих мест, о Новом годе, об удачной, хоть и не запланированной заранее, поездке и о том, как все-таки бывает здорово иногда вот просто так, не собираясь, прокатиться за город.
Алексей Михайлович рассматривал его коротко стриженный затылок с каким-то странным выражением. Оно было сродни легкому изумлению, точно он увидел этого человека впервые и удивлялся тому, насколько же гибким оказался блондин в форме полковника. Он так же легко менял свое мнение, как и создавал его.
«И с этими людьми мне пришлось провести большую часть своей жизни», — ни с того ни с сего подумал Алексей Михайлович и покачал головой, словно изумляясь еще больше, но на сей раз в свой адрес.
Ему захотелось попросить Сашу остановить машину, пока они не добрались до места назначения, вытащить Володю из «Волги» и дать пинка в крепкий полковничий зад. Алексей Михайлович Саликов терпеть не мог всю эту систему. Систему, на девяносто процентов зиждившуюся на стукачестве и лизоблюдстве. Володя был одним из самых ярких представителей класса молодых военных, не гнушающихся ничем ради того, чтобы пробиться на самый верх. В этом для него заключалась суть всей жизни.
«Наверное, спит и видит себя генералом, — подумал Алексей Михайлович. — Возможно даже, представляет себя на моей должности. Себялюбивый мальчик с далеко идущими планами. Грандиозными! Наполеоновскими!»
Сейчас он безгранично предан Саликову, заглядывает ему в рот, готов в любую секунду расхохотаться на веселое замечание. Будет поддерживать его даже в самой пиковой ситуации, потому что знает: Алексей Михайлович для Володи — пропуск в мифическое светлое будущее. Но стоит случиться какой-нибудь неприятности, попади благодетель в опалу, тот же самый Володя искренне, с чувством заклюет его и перебежит на сторону нового хозяина, чтобы успеть вовремя лизнуть руку, которая гладит и подбрасывает кости с барского стола. Все в ожидании лучшей жизни.
«Впрочем, — подумал Саликов, — а сам-то ты так ли уж сильно отличаешься от него?..»
«Волга» начала притормаживать. Алексей Михайлович вздрогнул, очнувшись от невеселых дум, и посмотрел в окно.
Кирпичная, с широким застекленным окном пропускная будка вынырнула из-за завесы снега, словно тень «летучего голландца» из свинцовых штормовых волн океана. Подтянутый серьезный капитан, приоткрыв дверь, вышел на улицу. Узкий ярко-желтый клин света упал на дорогу, и Саликов вдруг с удивлением заметил, что стало почти темно. Как-то сразу, всего лишь за несколько секунд, сумерки обрели плоть и плавно перетекли в вечер. Сзади на дороге зажглись огни фонарей.
Володя продолжал громко рассказывать Антонине Сергеевне историю из собственной армейской жизни. Легкую, как анекдот, абсолютно ничего не значащую. Развлекал, развлекал Володя своих значительных спутников, добросовестно отрабатывал грядущий вечер, генеральский ужин и будущее весьма полезное знакомство.
Капитан подошел к «Волге», наклонился и побарабанил костяшками пальцев в окно. Володя встрепенулся и, приоткрыв дверь, осведомился — на правах не старшего по званию, но элитного гостя элитного же коттеджного городка — с легкой тенью недовольства:
— В чем дело, капитан?
Саликов знал дежурного капитана, встречал несколько раз, когда приезжал к Щукину, сюда же, в генеральский городок. Этот парень в свое время возглавлял какую-то серьезную спецгруппу десантников, доводилось ему здороваться за руку и с полковниками, и с генералами, а потому его было сложно напугать звездами на погонах. Да и в городок наезжали частенько гости посерьезнее Володи.
Не обращая внимания на заносчивый тон полковника, капитан повернулся к Саликову.
Алексей Михайлович вновь покосился на стриженый затылок Володи и подумал про себя: «Господи, какой дурак. Самый настоящий дурак. Сказано ведь: относись к другим так же, как к самому себе».
Он приоткрыл свою дверь и спокойно произнес:
— Здравствуйте, капитан. С наступающим вас.
Офицер подошел ближе и козырнул:
— Здравия желаю, товарищ генерал! Вас тоже с наступающим Новым годом.
Саликов вспомнил, как в свое время он предложил одному из офицеров с этого поста называть его по имени-отчеству. Обращение «товарищ генерал» казалось ему слишком вычурным, особенно если учесть, что ехали-то они не на службу и воинские звания большой роли не играли. Помнится, случилось это летом. Тогда на посту стоял старший лейтенант, такой же серьезный и молчаливый, как этот капитан. Тем не менее офицер не воспользовался предложением и упорно продолжал называть Саликова по званию. Когда «Волга» отъехала от поста, Щукин захохотал и сказал что-то вроде «и не проси, мил друг». Позже Саликов сообразил, что Щукин был прав. Ни один из этих офицеров не станет обращаться к нему по имени. И не потому, что он им не-приятен, просто никогда не знаешь, кем может стать генерал-майор, сидящий на заднем сиденье черной «Волги». Может быть, так и останется «шишкой» из какого-нибудь дальнего округа, а может быть — не случайно же он объявился в этом тихом, уютном городке, — пойдет выше. И вскоре среди двух десятков шикарных, построенных с учетом лучших зарубежных образцов коттеджей-особняков появится еще один. И тогда — как знать — не отольется ли офицеру это обращение по имени-отчеству. У каждого свой характер, свои амбиции.
«Демократия, — подумал Саликов. — Они-то, эти парни, сидящие на КПП, наверняка считают, что просьба обращаться подобным образом не более чем дань времени. Ну и плюс к тому паскудное
