как те поднимут шум.
Но их действиям не хватило быстроты. Одному из охранников все же удалось произвести выстрел, прежде чем он упал замертво. К тому времени, как бойцы спецназа ворвались в нужную квартиру, главарь террористов успел забаррикадироваться в ванной комнате.
Шквалом автоматных очередей Джейсон и его товарищи разнесли дверь в щепки. Шагнув внутрь, они обнаружили, что их пули убили Абу Юсуфа… и смертельно ранили его жену.
Джейсон едва успел окинуть все взглядом, как Ури крикнул:
— Едут полицейские машины.
— Понял, — ответил он, быстро обшаривая письменный стол убитого террориста и хватая подряд все документы. — Сваливаем отсюда.
Пока они бежали вниз по лестнице, какая-то старушка высунула голову из дверей своей квартиры. От неожиданности кто-то из спецназовцев открыл огонь, и женщина упала на пол.
Оказавшись на улице, они швырнули несколько ручных гранат, чтобы отвлечь внимание прибывающих жандармов, запрыгнули в свою машину и помчались в сторону моря.
Остальные уже поджидали их на берегу. Увидев Джейсона и его людей, они замахали руками, подбежали к воде и забрались в резиновые лодки. Джейсон со своей группой тут же последовали их примеру, и они яростно заработали веслами, уплывая в открытое море.
Несколько часов спустя они уже опять находились в штабе «Сайерет», в самом сердце Израиля.
Командиры подразделений докладывали о выполнении заданий. Один отряд взорвал часть штабов террористов, убив в ходе перестрелки тех, кто оборонялся. Вторая группа напала на другие здания ООП, включая мастерские, где изготавливались бомбы.
Но Цви больше всего интересовало то, как справился со своим заданием Джейсон.
— Ну что, саба, — с тревогой спросил он, — как у тебя дела? Джейсон рапортовал, взвешивая каждое слово:
— Мы уничтожили парня, который спланировал мюнхенскую бойню.
— Поздравляю…
— Но мы также убили нескольких невинных людей. После этого он замолчал.
— Саба, мы на войне. Когда воздушные силы бомбят военную цель, даже при точном попадании среди гражданского населения неизбежно будут жертвы.
— Да, но бомбардировщики находятся среди облаков, на высоте нескольких тысяч метров. И им не обязательно видеть лица убитых людей.
Цви обнял его за плечи и твердо произнес:
— Послушай меня. Ты — солдат, защищающий свою страну. Эти люди убивали израильтян и планировали убивать их дальше. Ты, возможно, спас сотни жизней. Может, тысячи. Ты должен гордиться собой.
Джейсон только покачал головой, вышел из здания, сел в свою машину и поехал на север, к кибуцу.
Когда он доехал до места, было раннее утро и дети уже пошли в школу. Его сыновья, совсем еще малыши, увидели отца и бросились его обнимать.
Крепко прижимая их к себе и целуя, он думал: «Вы двое — единственное оправдание тому, что мне все еще приходится убивать людей. Может, когда вы подрастете, этот мир наконец образумится».
Через две недели Цви позвонил Джейсону и пригласил к себе в офис. Он довольно улыбался:
— У меня есть одно дело, которое тебе точно понравится.
— Сомневаюсь, — усмехнулся Джейсон.
— Нет, в самом деле. Это задание рассчитано на выпускника Гарварда, который в тебе все еще сидит. Наше правительство озабочено тем, что ухудшается имидж Израиля, особенно среди молодежи — так называемых «новых левых». Нам понадобятся несколько человек, обладающих даром красноречия, чтобы проехать по кампусам и поговорить с представителями еврейских общин — поддержать их морально.
— Вообще-то я совсем не оратор, — ответил Джейсон.
— Но зато у тебя сохранился приятный американский акцент. Это должно помочь. А еще я помню, когда мы только познакомились, в тебе было море обаяния.
— Именно, что «было».
— В любом случае, бери с собой Еву, и поезжайте на неделю в Иерусалим, пока в МИДе оформят твои документы. Считай, что это отпуск, саба. Может, небольшой отдых, да еще с женой, поможет тебе вернуть давно утраченное обаяние.
Гуляя по улочкам Иерусалима, Ева вспомнила, что, когда Джейсон впервые приехал в Израиль, они имели возможность побывать только в одной части этого города.
— Вот о чем ты сможешь упомянуть в своих беседах, — предложила она. — Когда Иордания владела Старым городом, они не только не пускали евреев к святым местам, но наши синагоги использовались под конюшни. Весь мир должен отдать нам должное: мы обеспечиваем здесь свободу вероисповедания для всех верующих.
— Ева, мировое сообщество не считает это нашей заслугой, как и все остальное.
— А я все равно горжусь этим, — стояла она на своем.
— Хорошо. — Он улыбнулся. — Тогда, может, ты поедешь в Америку и будешь выступать вместо меня.
Джейсон прилетел в Нью-Йорк в конце мая. Впервые за последние почти десять лет он ступил на американскую землю. И ему было хорошо. По крайней мере, сейчас. Он вернулся в страну, где родился, в то место, по которому безумно скучал иногда. Но здесь еще и дом его родителей — на расстоянии звонка всего за десять центов.
Все несколько дней перед отъездом они с Евой мучительно думали о том, как ему вести себя с родителями и что делать, но так и не пришли к единому мнению. Она считала, что он должен поехать на Лонг-Айленд и увидеться с ними. Ведь только так, лицом к лицу, можно сразу все решить. Они посмотрят ему в глаза и все поймут. И все изменится.
Но ей легко говорить, а ему это сделать гораздо труднее. Он знает, что причинил родителям боль. И не важно, прав он был тогда или нет, все равно чувство вины не давало ему покоя.
И все же один разговор с Евой не выходил у него из головы.
— Пока ты не помиришься с родителями, так и будешь мучиться в душе. Все равно тебе придется сделать этот шаг, в противном случае ты никогда не повзрослеешь.
— Но мне уже почти сорок, — возразил он.
— Тем более пора уже опериться и стать взрослым.
Джейсон полдня просидел в своем гостиничном номере, но так и не решился снять телефонную трубку. Вместо этого он надел недавно купленный светлый костюм и вышел прогуляться. Он внушал себе, будто идет легким шагом по 5-й авеню только для того, чтобы поглазеть на витрины магазинов, в которых выставлена вся та роскошь, которая не по карману ни одному израильтянину. Однако, дойдя до 44-й улицы, он понял, почему его с такой силой тянуло сюда: здесь был Гарвард-клуб.
Джейсон годами не платил членских взносов, но его все же пропустили внутрь, когда он наплел, будто встречается с Эндрю Элиотом наверху в спортивном зале.
Он поднялся на лифте на пятый этаж и проверил по записи в журнале, кто сегодня вечером играет в сквош на корте. Так и есть, напротив строчки «семнадцать ноль-ноль» стоит фамилия «Э. Элиот, выпуск 1958 г.».
Он взглянул на свои часы — осталось ждать всего двадцать минут.
Эндрю не мог поверить своим глазам. Он пришел в восторг.
— Господи, Гилберт! Ты совсем не изменился. Я хочу сказать, мы тут все и полысели, и раздобрели, а ты выглядишь как чертов первокурсник. В чем твой секрет?
— А ты попробуй послужи на действительной военной службе десять лет, Элиот.
