Даже она не смогла убедить Дэнни, что надо записывать по одному из тринадцати эпизодов в сутки. Он настоял на том, чтобы сделать трехчасовую программу сразу за один день и одну ночь, чем изумил всю съемочную группу, которой никогда прежде не доводилось сталкиваться с такими невероятно энергичными людьми.
— Господи, откуда у него столько сил? — удивлялся их звукооператор. — Я к концу рабочего дня уже весь в мыле, готов рухнуть на пульт. А он сидит в студии как ни в чем не бывало — разговаривает себе и играет, словно какой-нибудь Питер Пэн-виртуоз.
— Да, — задумчиво согласилась Мария, — в нем и правда есть что-то от Питера Пэна.
Но дело было не только в этом. Коктейль доктора Уитни тоже играл свою роль. В сущности, Дэнни уже не мог обходиться одним уколом в неделю. А потому доктор дополнительно снабжал его капсулами, в которых содержался, помимо прочего, метадрин — для поддержки организма.
Во второй передаче из всего цикла, посвященной Шопену, все прошло безукоризненно — и музыкальная часть, и содержательная. С присущей ему самоуверенностью самый сложный материал Росси оставил напоследок — знакомство с кудесником фортепианного искусства, Ференцем Листом.
Дэнни усердно жевал бутерброд в своей гримерке, когда к нему заглянула Мария.
— Мистер Росси, — сказала она, — я не уверена, что у вас получится сыграть эту часть на таком же высоком уровне. Может, мы сейчас закруглимся и запишем Листа в другой раз?
— Ни в коем случае, госпожа режиссер. Я намерен закончить эту запись сегодня и, как всегда, мастерски.
— Неужели ты совсем не устал?
— Есть немного, — признался он. — Но как только начнет работать первая камера, я тоже сразу же включусь.
— Готова поспорить — ты бы очень хотел, чтобы Лист был сейчас жив, Дэнни. — Она улыбнулась. — Мне почему-то кажется, тебе было бы приятно увидеть удивленное лицо маэстро: вот бы он услышал, как здорово ты исполняешь каденции Листа — лучше его самого.
Он встал с места, подошел к ней и поцеловал в щеку.
— Увидимся на площадке через пятнадцать минут.
Дэнни принял душ, переоделся, снова нанес грим и пошел вниз, чтобы появиться в студии точно в 20. 30 и приступить к третьей и последней записи за день.
Первые полчаса прошли идеально — как по нотам. Дэнни рассказывал о детстве Листа в родной Венгрии; о том, в какой строгости отец воспитывал мальчика с самого раннего возраста; о его первом выступлении на публике в восемь лет; о том, что он брал уроки у Антонио Сальери, заклятого врага Моцарта, и у Карла Черни, величайшего ученика Бетховена, — тот так восхищался талантом юного пианиста, что отказывался брать деньги за свои занятия.
Наблюдая в аппаратной за выражением лица Дэнни на мониторе, Мария не могла отделаться от мысли, что в эту самую минуту ее муж вспоминает собственного учителя — доктора Ландау.
Повествование продолжалось: Дэнни описывал, как великий пианист покорил сначала Париж, затем Лондон — а ведь ему еще не исполнилось и шестнадцати лет.
«Именно тогда юный музыкант начал уставать от бесконечных переездов и многочисленных выступлений. Можно сказать, что он был «реактивным устройством» задолго до того, как изобрели реактивный самолет. Впрочем, тогда и железные дороги еще не пользовались большой популярностью. Поэтому все это сказывалось на его здоровье.
Когда он вместе с отцом поехал к морю, чтобы восстановить силы, старший Лист, тоже ослабленный кочевой жизнью, подхватил брюшной тиф и скончался. Его последними словами сыну были: «Je crains pour toi les femmes», что в переводе означает приблизительно следующее: «Я тревожусь, что тебя и твою музыку сгубят женщины»».
Внимательно вглядываясь в монитор, Мария вдруг почувствовала, как учащенно бьется ее сердце. Может, это он с ней разговаривает? Может, именно ей он прилюдно говорит то, о чем боялся сказать наедине? О том, что растратил свою молодость на пустые, беспорядочные связи с женщинами. И что теперь он стал другим… взрослым? Она вдруг поняла, почему он оставил именно эту программу под конец. Он знал: возможно, впервые в своей жизни он будет говорить от чистого сердца.
Прерывались они только по техническим причинам — сменить кассеты с пленками, и пару раз из-за того, что он перепутал слова. Таким образом, было уже больше десяти вечера, когда они добрались до самой трудной части в передаче.
Дэнни объяснял, что Лист нарочно создавал такую сложную музыку, чтобы только он мог ее исполнять. И в самом деле, когда его произведения готовились к изданию, ему приходилось заново просматривать ноты и упрощать музыку, чтобы приспособить ее для рук простых смертных.
С самого начала Дэнни вдохновляла дерзкая мысль о том, что в этой части программы он будет играть по оригинальным нотам, чтобы продемонстрировать всем, как мог играть этот великий пианист.
Зная, через какое испытание предстоит пройти ее мужу, Мария объявила десятиминутный перерыв, во время которого она заставила своих операторов и звукорежиссеров проверить все по два раза. Ей хотелось быть уверенной, что техника ни в коем случае не подведет и потом не придется заново переписывать, например, блестящее исполнение Дэнни труднейшего произведения только из-за того, что произошел какой-то технический сбой. А еще она хотела дать ему небольшую передышку, чтобы он собрался с силами в этот поздний час, почти в одиннадцать ночи.
Наконец съемки возобновились.
— Внимание. Камера, Дэнни. Как только будешь готов, — раздался в студии через динамик голос его жены.
Они начали снимать этот эпизод средним планом — объяснение пианиста, что он сейчас собирается показать. Затем камера медленно отъехала, беря в кадр всю фигуру музыканта, сидящего за роялем. И потом, в самый драматический момент, она должна была наехать сверху из-за плеча пианиста, чтобы взять крупным планом его руки.
В 10.45 вечера Дэниел Росси приступил к Ференцу Листу. И потерпел поражение.
В качестве первого примера он выбрал сольное вступление в Концерте № 1 ми-бемоль мажор. Однако по какой-то причине — наверное, из-за усталости — левая рука постоянно сбивалась с темпа, пока он гонял по всей клавиатуре.
После трех безуспешных дублей Мария произнесла в микрофон:
— Слушай, Дэнни, уже скоро полночь. Может, мы сейчас прервемся и закончим все прямо с утра, когда ты отдохнешь?
— Нет-нет, — возразил он, — я хочу завершить эту чертову передачу сегодня. Сделай только небольшой антракт.
— Перерыв пять минут. Для всех.
Дэнни вернулся к себе в гримерку и сразу же кинулся к своей косметичке, где у него хранились «мегавитамины» доктора Уитни.
Приняв одну из пилюль, он сел перед зеркалом, посмотрел на свое отражение в обрамлении десятка горевших лампочек и стал делать глубокие вдохи и выдохи, чтобы успокоиться и расслабиться.
И тогда он увидел, как непроизвольно дрожат пальцы левой руки — большой и указательный.
Сначала он подумал, будто это просто рефлекторная дрожь, болезненная реакция, вызванная тем, что он столько времени колотил пальцами по клавишам, пытаясь изобразить Листа. Но нет, даже сознательным усилием воли он не смог остановить дрожание пальцев — пока не накрыл их правой рукой.
Он постарался себя успокоить: это все от усталости, только и всего. Ведь он работал почти десять часов. Но теперь, когда ему предстояло еще раз появиться на съемочной площадке в студии, от этих объяснений легче не становилось.
На обратном пути из своей артистической комнаты он придумал одну уловку, которая по меньшей мере позволит выдержать испытания сегодняшнего вечера. Поскольку, если у него действительно есть
