эти инструкции вчера.
— А в каком корпусе ты живешь? — поинтересовалась Лорейн.
— Э-э… в «Элиоте», — ответил он односложно.
Но затем, почувствовав на своих ребрах локоть Теда, добавил:
— Э-э… может, зайдете ко мне сегодня?
— Зайду, — ответила она. — Посещение разрешается с четырех, да? Я подойду в это время ко входу, там и встретимся. А теперь, простите, меня посетители ждут.
— Ну что? — спросил Тед, когда они снова оказались на улице. — Теперь-то ты готов?
Готов? Да он почти без чувств.
— Ламброс, — взмолился он, — ну пожалуйста, дай мне хоть пару советов. Как мне сделать первый шаг?
Тед остановился, когда они оказались в центре Гарвардской площади — среди гущи студентов, которые стеклись сюда к полудню.
— Энди, — милостиво произнес он, — скажи ей что-нибудь легкомысленное, вроде: «Лорейн, почему бы нам с тобой не пойти в спальню и не побаловаться?»
— А это не будет очень грубо?
— Господи, Элиот, она же не Дорис Дэй![28] Этой девушке действительно очень нравится заниматься такими вещами с ребятами из Гарварда.
— Честно?
— Честно, — подтвердил Тед.
А затем прощальным жестом он достал что-то из кармана и сунул в руку Эндрю.
— Что это?
— Вопрос культуры — это самое главное, — ответил Тед с улыбкой. — Осторожней с «троянским конем», который достался тебе от грека.
Из дневника Эндрю Элиота
День выдался просто потрясающий.
Никогда не забуду Теда Ламброса за ту услугу, которую он мне оказал.
Ну и само собой, Лорейн я тоже никогда не забуду.
*****
Дэнни Росси вернулся в Кембридж в сентябре с изменившимся взглядом на окружающий мир — и на самого себя. Артур Рубинштейн похвалил его мастерство пианиста. Он дирижировал настоящим симфоническим оркестром — пусть даже совсем недолго.
И хотя вряд ли он стал Казановой, но благодаря нескольким коротким знакомствам (двум, если быть точным) он открыл для себя существование у женщин эрогенной зоны, о которой прежде не подозревал: той, которая возбуждается посредством клавиш. Теперь он бы и самой Брижит Бардо не испугался — лишь бы поблизости стоял рояль «Стейнвэй».
А чтобы овладеть третьей ипостасью музыканта, ему осталось начать самому серьезно сочинять музыку. Как и было обещано, Уолтер Пистон взял его к себе на семинар, и Дэнни начал целеустремленно писать.
Но еще больше ему не терпелось избавиться от внешних признаков того, что называлось ученичеством. Ему надоело, что его знали как чьего-то ученика, протеже или любимчика. Его возмущало, когда кто-то говорил о нем так. Он готовился стать великим человеком — самим собой.
Семинар по композиции его разочаровал. Казалось, занятия состоят из одних упражнений на усвоение стилей различных мастеров прошлого. Когда Дэнни пожаловался, что неудовлетворен такими «ограничивающими» заданиями, профессор Пистон постарался логически объяснить свою методику.
— Все великие мастера, будь то писатели или композиторы, начинают с подражания. Именно это дает человеку чувство стиля. И только потом он может создавать собственные вещи. Наберитесь терпения, Дэнни. В конце концов, юный Моцарт сначала писал как псевдо-Гайдн, и даже Бетховен начинал с того, что подражал Моцарту. Не будьте таким импульсивным — вы в благородной компании.
Дэнни слушал слова предостережения, но не слышал их. События в Тэнглвуде этого лета перевернули все представления в его голове. Прилежно выполняя все требования Пистона на семинарских занятиях, он все же стал искать выход для выражения собственной музыкальной индивидуальности.
И наконец такая возможность сама его нашла. Однажды днем, когда он заканчивал писать эссе за письменным столом, у него зазвонил телефон.
— Это Дэнни Росси? — спросил немного взволнованный женский голос.
— Да.
— Я Мария Пасторе, руководитель танцевального клуба Рэдклиффа. Надеюсь, вы не подумаете, будто это слишком самонадеянно с нашей стороны — наша труппа хочет поставить оригинальный балет этой весной. Естественно, ваше имя первым пришло нам на память. Пожалуйста, скажите, если это для вас чересчур обременительно, то я тогда не буду…
— Нет-нет, — Дэнни поддержал разговор, — мне очень интересно.
— В самом деле? — обрадовалась Мария.
— Конечно, — ответил Дэнни. — А кто будет хореографом?
— Э-э, видите ли, — засмущалась Мария, — скорее всего я. Но хочу сказать, я не совсем новичок в этом деле. Я училась у Марты Грэхэм и…
— Ну что вы, — подчеркнуто великодушно произнес Дэнни, — я тоже еще только учусь. Может, мы с вами поужинаем в Элиоте и обговорим все?
— Вот это да, это же просто замечательно. Давайте я встречу вас у кабинета коменданта общежития, скажем, в пять тридцать или около того?
— Нет, — сказал Дэнни. — Может, подойдете к пяти? Мы бы обсудили все у меня в комнате, прежде чем идти в столовую.
А про себя он подумал: «Если эта Мария окажется страшненькой, я просто не поведу ее ужинать».
— У вас в комнате?
Голос ее немного дрогнул — было слышно, что девушка снова нервничает.
— Ну… да, — ответил он учтивым тоном. — У меня здесь рояль и все, что нужно. Если вас это не устраивает, можно встретиться, например, в Пейн-холле. Но в любом случае мне необходимо, чтобы рядом был инструмент.
— Нет-нет, все в порядке, — быстро заговорила Мария Пасторе, хотя в голосе ее все равно слышалось волнение. — Давайте у вас в комнате. Итак, увидимся в среду в пять. Я буду очень рада. Спасибо.
Она повесила трубку. А Дэнни подумал: «Интересно, буду ли я рад и насколько?»
Ровно в пять часов, в среду 14 ноября, раздался стук в дверь Дэнни Росси.
— Войдите, — крикнул он, затягивая галстук, и потянул носом. Кажется, он перестарался с лосьоном после бритья. Теперь вся комната пропахла одеколоном «Олд спайс».
Он бросился к окну и приподнял раму на несколько сантиметров. А затем открыл дверь.
— Привет, — сказала Мария Пасторе.
