*****
Спустя десять дней после стремительного отбытия Майкла Уиглсворта глава колледжа профессор Финли пригласил Эндрю к себе в кабинет — пообщаться. На сей раз их беседа, как и многие предыдущие, началась с бесчисленных повторений его фамилии с различными интонациями. Элиот — повествовательно, Элиот — восклицательно, Элиот — вопросительно. После того как все вступительные заклинания были произнесены, он сказал:
— Элиот, я считаю вас не только эпонимом, но и настоящим эпигоном.
(Сразу же после этого разговора Эндрю помчался к себе, чтобы посмотреть в словарь, где обнаружил, что его похвалили, во-первых, за то, что он происходит из семьи, давшей имя этому колледжу, а во-вторых — за то, что он достоин своих предшественников.)
— Элиот, Элиот, — повторил мастер Финли, — я в высшей степени обеспокоен судьбой юного Уиглсворта. Все перебираю в памяти связанные с ним события и задаю себе вопрос: может, были какие-то признаки, которые мне следовало бы заметить. Но я всегда считал его подлинным Аяксом.
Эндрю немного растерялся. Ему был знаком только один «Аякс» — чистящий порошок.
— Как вам известно, Элиот, — пояснил ученый, — Аякс, «стена ахейцев», по силе уступал лишь самому Ахиллу.
— Да, — согласился Эндрю, — Уиг был настоящей «стеной».
— Я видел его каждое утро, — продолжил профессор, — из окна своего кабинета, когда его команда гребла на лодке мимо по реке. Он выглядел таким крепким.
— Команде будет его не хватать.
— Нам всем будет его не хватать, — сказал Финли, печально качая серебристой гривой. — Нам всем.
Последующие слова этого выдающегося человека не стали неожиданностью.
— Элиот, Элиот, — произнес он.
— Да, сэр?
— Элиот, из-за преждевременного отъезда Майкла возникла пустота — как в нашем доме, так и в наших сердцах. И хотя второго Уиглсворта нам не найти, возможно, случившееся есть не что иное, как игра богинь судьбы.
Он встал с кресла, словно собираясь расправить риторические крылья.
— Элиот, — продолжал он, — кто может пребывать в неведении о трагических событиях последних дней? Как после падения Трои бесчисленные невинные жители города были iactati aequore toto… reliquiae Danaum atque immitis Achilli…
Знания латыни еще по подготовительной школе хватило Эндрю, чтобы понять: профессор читает из «Энеиды» Вергилия. Неужели он хочет сказать, что место Уига займет некий «троянский конь»?
Финли неистово расхаживал по кабинету, то и дело бросая взоры через окно на поверхность реки, где уже не увидит крепкого Майка Уиглсворта, а затем неожиданно повернулся и уставил на Эндрю свой сверкающий взгляд.
— Элиот, — сказал он в заключение, — завтра днем приезжает Джордж Келлер.
Джордж Келлер
Что-то зловещее в голосе этом
Мне подсказало: раскрыт мой секрет.
Весть о том, что один живу в доме,
Как-то, должно быть, сюда просочилась,
В том, что я одинок в своей жизни,
Никому не признаюсь — только Богу.
Все детство Дьёрдя прошло под гнетом двух извергов: Иосифа Сталина и… обственного отца. С той лишь разницей, что Сталин держал в страхе миллионы людей, а отец Дьёрдя измывался лишь над своим сыном.
Разумеется, «Иштван Грозный», как Дьёрдь часто называл отца за глаза, никогда никого не убивал и даже никого не посадил за решетку. Он был всего лишь мелким функционером Венгерской партии трудящихся, а марксистско-ленинскую терминологию использовал для того, чтобы критиковать своего сына.
— За что он меня бичует? — бывало, жаловался Дьёрдь своей сестре Марике. — Я ведь даже более добропорядочный коммунист, чем он сам. Во всяком случае, я верю в идею. Ради отца я даже вступил в партию, хоть и считаю, что она уже протухла. Так чем же он недоволен?
Марика старалась успокоить брата. И утешить его, ибо хотя Дьёрдь никогда бы не сознался в этом, но он искренне огорчался из-за того, что старик всегда им недоволен.
— Видишь ли, — мягко сказала она, — ему бы хотелось, чтобы волосы у тебя были покороче…
— Что? Может, мне еще наголо побриться? К твоему сведению, многие из моих друзей отрастили бакенбарды, как у Элвиса Пресли.
— Твои друзья ему тоже не нравятся, Дьюри.
— Но почему — непонятно, — сказал Дьёрдь, в ужасе качая головой. — У них же у всех отцы — члены партии. Некоторые даже партийные шишки. А к детям своим они относятся гораздо лучше, чем мой отец.
— Он просто хочет, чтобы ты сидел дома и учился, Дьюри. Давай по-честному, ты же почти каждый вечер уходишь куда-то.
— Нет, это ты давай по-честному, Марика. Я лучше всех окончил гимназию. Теперь изучаю советское право…
В эту самую минуту в комнату вошел Иштван Колошди и, сразу же перехватив инициативу, закончил предложение вместо сына.
— Ты учишься в университете благодаря моему положению в партии, и не забывай об этом. Если бы ты был просто умным католиком или евреем, то никто бы на твои отличные оценки и не посмотрел. Подметал бы сейчас улицы в какой-нибудь дыре. Скажи спасибо, что являешься сыном партийного секретаря.
— Замсекретаря по сельскому хозяйству, — уточнил Дьёрдь.
— Ты говоришь так, будто это позор, Дьюри.
— А по-твоему, это очень демократично, когда власти заставляют людей заниматься сельским хозяйством против их воли?
— Мы не заставляем…
— Прошу тебя, отец, — перебил его Дьюри, раздраженно вздыхая, — ты же не с наивным идиотом разговариваешь.
— Нет, я разговариваю с жалким хулиганом. А что касается твоей девушки, то…
— Как ты можешь критиковать Анику, отец? Ведь партия считает ее достойной изучать аптечное дело.
— И все же, когда тебя видят с ней — это вредит моей репутации. Аника — отрицательный элемент. Шляется по разным кафе на Ваци Укка и слушает западную музыку.
«Но тебя-то больше всего раздражает то, — подумалось Дьёрдю, — что рядом с ней сижу я. В прошлое воскресенье в «Кедвеше» мы почти три часа слушали Коула Портера».
— Отец, — сказал Дьёрдь, все еще надеясь на здравое обсуждение вместо перебранки, — если
