— Знаешь, он законченный конъюнктурщик с уникальным талантом самосохранения. У него все будет отлично, уверяю тебя.
А в глубине души подумал: «Все мое детство он воротил от меня нос, с какой стати я теперь должен о нем беспокоиться?»
Они шли молча и без остановок. На дороге им попадались только случайные старые грузовики — почти все они двигались в сторону западной границы. Изредка троих беглецов брали в кузов и подвозили несколько километров. Никто из водителей ни разу не спросил, куда они направляются и зачем.
Когда они добрались до окраины Гёра, почти совсем стемнело.
— А теперь что нам делать? — спросил Дьёрдь Гёзу. — Спать под открытым небом слишком холодно, а в карманах едва ли наберется пара форинтов на еду.
— У меня даже на тарелку супа денег не хватит, — подхватила Аника.
Гёза улыбался.
— Доверьтесь мне. У вас хватит сил, чтобы пройти еще часок?
— Но только если я буду точно знать, что мы будем ночевать где-нибудь в помещении, — сказал Дьёрдь.
Аника закивала в знак согласия.
— В Энеше, примерно в восьми километрах отсюда, живут родители Тибора Ковача. Он собирался идти с нами. Родители, наверное, ждут его.
Аника ахнула.
— Разве они не знают, что его застрелили прошлой ночью?
— Нет, — ответил Гёза, — и сейчас не стоит говорить им об этом.
И он повел их в сторону Энеше.
Еще часа полтора все трое устало тащились по заледеневшей проселочной дороге, освещенной лишь лунным светом. Они шли с самого раннего утра и выбились из сил так, что едва могли говорить.
— Завтра хороший день для того, чтобы попытаться перейти через границу, — сказал Гёза. — Это День поминовения усопших. Дороги будут забиты. Все местные жители отправятся на кладбища.
Ковачи были рады принять у себя друзей своего сына — их, казалось, совсем не беспокоило, что его не было с ними. Он ведь уже несколько дней проводил инструктаж среди заново сформированных отрядов милиции — показывал, как пользоваться оружием, поэтому выдумка Дьёрдя о том, что Тибору пришлось остаться в Будапеште еще на пару дней, показалась вполне убедительной.
Ужин был сказочным. В отличие от столицы, на селе было много продуктов, и госпожа Ковач устроила для них настоящий пир с курицей и овощами. Даже выставила бутылку токайского.
— Восхищаюсь вами, — широко улыбался мистер Ковач. — Будь я чуть помоложе — тоже махнул бы с вами. Русские обязательно вернутся — как пить дать. Все видели танки — с кем бы я ни говорил. С главных дорог их убрали, но они затаились в лесах — выжидают, как голодные медведи.
Анике предложили переночевать на постели Тибора. Внутри у нее все сжалось от ужаса, но она понимала — отказываться нельзя. Двое юношей свернулись калачиком на полу у камина в гостиной.
Наутро пошел сильный снег.
Гёза посмотрел на Дьёрдя и Анику.
— Думаю, в такую погоду нам лучше всего сесть на поезд, идущий в Сопрон. Там у нас с Австрией довольно широкий участок границы, и почти не охраняемый. Если повезет, то уже вечером мы сможем перейти на ту сторону.
Около полудня они поблагодарили Ковачей и отправились в путь, передав Тибору всевозможные приветы и пожелания.
На окраине села беглецы испытали первое потрясение. Русские танки уже не прятались за деревьями. Два из них вызывающе расположились прямо посередине дороги.
— Ну и? — спросил Дьёрдь Гёзу.
— Без паники, Дьюри. Снег валит так сильно, что им, похоже, совсем не до нас. Мы ведь идем налегке, без вещей — с какой стати им подозревать нас в чем-то?
— Ты, Гёза, во всех этих шмотках выглядишь как ходячий футбольный мяч, — заметил Дьёрдь. — И если хочешь исхитриться и проскочить мимо танков, то лучше бы тебе раздеться.
Неожиданно лицо Гёзы приняло страдальческое выражение. Юноше совершенно не хотелось расставаться хоть с одним предметом из того, что составляло пять шестых его имущества.
— Давайте обойдем поселок и посмотрим, нельзя ли добраться до железной дороги с другой стороны, — предложил он.
Они так и сделали.
Но у дальнего въезда в населенный пункт стояло еще два танка. Выходит, они больше часа шли под снегом — и все напрасно. Дьёрдь и Аника уставились на Гёзу. Не говоря ни слова, тот начал расстегивать верхнюю куртку. Пальцы его дрожали — и не только от холода.
— А кто… кто… будет разговаривать с ними?
— Кончай, Гёза, — ответил Дьёрдь, — каждый из нас хотя бы шесть лет, но учил русский. Нам главное — не сбиться и говорить одно и то же.
— У тебя самое лучшее произношение, Дьёрдь, — упирался Гёза. — Будет гораздо лучше, если ты пообщаешься с ними за всех нас. Кроме того, когда надо талантливо соврать — тебе в этом вообще нет равных.
— Хорошо, товарищ, — сказал Дьёрдь. — Я стану представителем нашей делегации.
После того как Гёза снял с себя предпоследний костюм и закопал всю ненужную теперь одежду в сугроб, они все вместе двинулись в сторону танков.
— Стой! Кто идет?
Один из солдат попросил предъявить удостоверения личности. Дьёрдь сделал несколько шагов вперед и заговорил с ним на безупречном русском языке:
— Мы, все трое, — студенты университета имени Лоранда Этвоша, навещали нашего друга, заболевшего ангиной. Нам хотелось бы сесть на поезд и вернуться в Будапешт. Желаете посмотреть наши документы?
Военнослужащий шепотом посовещался с одним из своих коллег, после чего снова повернулся к Дьёрдю.
— Это не обязательно. Проходите!
И махнул им рукой. Они торопливо прошли через поселок прямо к железнодорожной станции — у каждого сердце готово было выскочить из груди.
— Вот черт, — сказал Гёза, указывая на станцию впереди. — И там тоже танки.
— Не обращай на них внимания, — ответил Дьёрдь. — Не думаю, чтобы сами солдаты знали, что им делать в этих обстоятельствах.
Он оказался прав. Никто не стал задерживать их на пути к платформе, у которой стоял поезд, битком набитый пассажирами и готовый к отправлению. Внутри было шумно, царила полная неразбериха. Все трое отчаянно спрашивали у разных людей:
— В Сопрон? Поезд идет в Сопрон?
Им что-то кричали в ответ, махали руками, поезд медленно тронулся с места. Гёза первым вскочил в вагон. Дьёрдь подсадил Анику, а затем сам взобрался на ступеньку. Еще мгновение — и станция осталась позади.
Свободных сидячих мест не было, поэтому они остались стоять в тамбуре и смотрели в окно. Каждый из них знал, о чем думают остальные двое. Самое большее часа через полтора они будут в Сопроне. А там уже и граница.
За окном проплывали знакомые венгерские пейзажи, но со зловещим дополнением. Русские танки. Повсюду. И у каждого орудие нацелено прямо на поезд, в котором едут они.
В следующие полчаса никто из них не произнес ни слова.
А потом наступил шок.
— Дьёрдь, — сказал Гёза сдавленным голосом, будто вокруг его шеи затянулась петля, — ты видишь, где мы сейчас?
