рояля, валялся журнал, который он листал ночью, чтобы отвлечься — в ожидании, когда начнет действовать таблетка снотворного.
Может, из-за того, что ему просто не хотелось сразу приступать к работе, но он неспешно подошел к креслу и снова взял в руки журнал. Это был «Бюллетень выпускников Гарварда», который он оставил вчера раскрытым на странице с разделом для заметок и объявлений.
Интересно, почему только скучные придурки пишут здесь о своих «достижениях»? И с какой стати они решили, что кому-то будет очень интересно узнать, кто из них на ком женился или кто у кого родился?
И все-таки, хоть это и было ему безразлично, он опять уселся в кресло и стал перечитывать списки с именами новых супружеских пар и молодых родителей — накануне это занятие вогнало его в сон.
И вот, сидя один в роскошной студии своего пентхауса, он сделал себе невольное признание:
«Не такое уж это скучное чтиво, честное слово. Похоже на отчет о тех радостях жизни, которых мне так не хватает. Конечно, аплодисменты публики приятно кружат голову, кто же спорит. Но сколько они длятся? Пять — десять минут, самое большое. А когда они заканчиваются, я прихожу домой, где никого нет, кроме обслуживающего персонала. Разумеется, приятно привести с собой какую-нибудь красивую женщину. Но после всех этих физических упражнений мы никогда не разговариваем. Я хочу сказать, от этого мне иногда становится еще более одиноко.
Думаю, мне нужна жена.
Уверен, мне нужна жена. Но настоящая, с кем бы я мог разделить свою жизнь — и делиться мыслями. А главное — если это возможно, — чтобы эта женщина любила меня самого, а не тот рекламный образ, растиражированный пропагандистской машиной пиар-менеджеров, которым я сам же и плачу деньги.
Если подумать, кто в моей жизни когда-либо любил меня просто за то, что я — это я?
Только… Мария».
Господи, какой же он был дурак — упустить ту единственную девушку, с кем его связывали по- настоящему близкие отношения. И было бы из-за чего: видите ли, Мария повела себя не так, как другие женщины, и не стала приносить свое тело в жертву его эгоизму.
Сколько лет прошло с тех пор, когда он видел ее в последний раз? Два года? Или три? К этому времени она уже окончила учебу в Рэдклиффе, быть может, вышла замуж за какого-нибудь славного парня-католика и уже растит детей. Конечно, разве такая фантастическая девушка будет сидеть и дожидаться, когда ей позвонит некий Дэнни Росси. Нет, она для этого слишком благоразумна.
Теперь он точно знал, что его так тяготит. А еще то, что нельзя ничего изменить.
Или все-таки можно?
Марии сейчас примерно двадцать три или двадцать четыре — не больше. Не все женщины в этом возрасте замужем. Может, она учится в аспирантуре. А может даже, чем черт не шутит, стала монахиней.
Забавно, но он так и не забыл номер ее телефона в Кливленде. Как подспудное напоминание о том, что он никогда не терял надежды.
Он глубоко вздохнул и стал вращать диск.
Трубку взяла ее мать.
— Могу ли я поговорить с Марией Пасторе, будьте так любезны? — попросил он, нервничая.
— О, она здесь больше не живет…
Сердце у Дэнни упало. Это то, чего он так боялся: слишком поздно.
— … Но я могу дать телефон ее квартиры. Можно спросить, кто звонит?
— Э-это, э-э, Дэниел Росси.
— Боже, — отозвалась она. — То-то я слышу: голос знакомый. Мы все это время следили за твоими успехами, и с огромным восхищением.
— Спасибо. А… как у Марии дела — хорошо?
— Да. Она обучает искусству танца в школе для девочек и очень довольна. Она сейчас там.
— А вы можете назвать мне адрес школы? — нетерпеливо спросил Дэнни.
— Конечно, — ответила миссис Пасторе, — но я с удовольствием передам ей, если ты хотел что-то сказать.
— Нет, пожалуйста. Вообще-то я буду вам очень признателен, если вы не станете говорить, что я звонил. Мне бы хотелось как-то… ее удивить.
— Раз-два-три, плие. А теперь четвертая позиция, девочки. Втянуть животики, спинки ровно, пожалуйста.
Мария вела урок балета в Шервудской школе для девочек, в группе занимались одиннадцать или двенадцать десятилетних танцовщиц. Она была так увлечена, что едва ли заметила, как за ее спиной открылась дверь в студию. И все же что-то заставило ее посмотреть в зеркало и увидеть в нем отражение знакомой фигуры.
Она изумилась. Невероятно. Но прежде чем обернуться, ей хватило присутствия духа, чтобы сказать своим подопечным:
— Повторяйте эти движения, девочки. Лора, а ты отсчитывай ритм.
И только потом она повернулась кругом, чтобы поздороваться со своим гостем.
— Привет, Дэнни.
— Привет, Мария.
Им обоим было явно не по себе.
— Э-э, ты приехал в наш город с концертом? Должно быть, я пропустила эту новость в газетах.
— Нет, Мария, я прилетел сюда специально, чтобы увидеться с тобой.
Эти слова растопили ледяную стену между ними.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга безмолвно, пока за их спинами десятилетняя Лора отсчитывала темп для маленьких балерин.
— Ты слышишь меня, Мария? — тихо спросил Дэнни.
— Да. Просто не знаю, что и думать. Я хочу сказать, почему сейчас, когда прошло столько времени?..
Так и не ответив, Дэнни поспешил задать свой вопрос, более актуальный для него — тот, из-за которого в течение всего полета в Кливленд у него буквально плавились мозги.
— Удалось ли какому-нибудь счастливчику увлечь тебя, Мария?
— Вообще-то я вроде бы встречаюсь с одним архитектором…
— У вас это серьезно?
— Он хочет на мне жениться.
— Скажи, а ты все еще думаешь обо мне, хоть изредка?
Она помолчала, а затем ответила:
— Да.
— Знаешь, я тоже. Я постоянно думал о тебе.
— Когда же ты находил на это время, Дэнни? — спросила она с легкой иронией. — Твои любовные похождения так широко освещаются в прессе, что прочесть о них можно, стоя в очереди в кассу супермаркета, и даже газету покупать не обязательно.
— Это кто-то другой, а не я. Настоящий Дэнни Росси все так же влюблен в тебя. Все, что ему нужно, — это жена по имени Мария и много-много детишек. Может, с полдюжины симпатичных маленьких балерин, как вон те девчушки.
Она посмотрела на него, недоумевая.
— Но почему я?
— Мария, потребуется куча времени, чтобы все объяснить.
— А ты попробуй уложиться в двадцать пять слов.
Дэнни понимал: если не убедить ее сейчас, другого случая у него уже не будет.
— Мария, — сказал он со всей серьезностью, — я знаю, когда ты видела меня в последний раз, я был опьянен аплодисментами. Не буду лгать тебе и говорить, будто они мне больше не нравятся. Но я понял:
