Драконова трава захватила «Спурифон» в плен, и вряд ли можно было ожидать, что она выпустит его, если путешественники не заставят ее это сделать. А что для этого нужно, Лавон пока не знал.
Он попросил летописца Микдала Хасца потолкаться среди моряков и разузнать, что думает по поводу случившегося команда «Спурифона».
— В основном народ спокоен, — чуть позднее доложил Хасц. — Кое-кто встревожен. Большинство, как ни странно, даже испытывает облегчение: наконец-то завершилось многомесячное однообразие, появилась необходимость действовать.
— А вы?
— У меня есть свои опасения, капитан. Но я хочу верить, что мы придумаем, как выбраться. А красота столь необычного пейзажа приводит меня в восхищение.
Красота? Лавону даже и в голову не приходило искать во всем этом красоту. Он обвел мрачным взглядом мили драконовой травы, бронзово-красной под кровавым закатным небом. Над водой поднимался густой красноватый туман, и под его покровом бесчисленные водоросли — будь то существа или растения — непрерывно подергивались, заставляя огромные нерукотворные «плоты» пребывать в постоянном движении. Красота? Действительно, своеобразная красота в этом была, мысленно согласился Лавон. Ему казалось, будто «Спурифон» оказался вплетен в некое огромное живописное панно, обширный свиток мягких жидких форм, изображение сказочного мира, лишенного ориентиров и вех, на жидкой поверхности которого происходила бесконечная смена форм и цветов.
Почти всю ночь Лавон пролежал с открытыми глазами, безуспешно пытаясь изобрести тактику борьбы против своего растительного противника.
Утром на пугающе огромном небе проявились тонкие, почти кисейные, облака, а трава обрела новые цвета: различные оттенки бледно-зеленого и желтого. Вдалеке виднелись пять или шесть колоссальных морских драконов, неторопливо проедавших дорожки в травяном ковре. Вот если бы, отстраненно подумал Лавон, «Спурифон» мог делать то же самое!
Он собрал командный состав. Они также минувшей ночью заметили, что на судне царило настроение общего спокойствия, даже чуть ли не радости. Но уже с утра начала нарастать напряженность.
— Все и так уже подавлены и тоскуют по дому, — сказал Вормечт, — а теперь еще новая задержка — на несколько дней или даже недель.
— Или месяцев, или лет, или навсегда, — вскинулся Галимойн. — Вы что, делаете вид, будто считаете, что мы сможем когда-нибудь выбраться отсюда?
Голос штурмана срывался от напряжения. Лавон давно чувствовал, что в глубине души Галимойн — человек слабый, и все же быстрота, с которой тот сломался, когда корабль застрял в драконовой траве, стала для него неожиданностью.
Вормечт, казалось, тоже был поражен.
— Вы же сами говорили нам позавчера, — удивленно заметил первый помощник, — что это всего лишь водоросли и мы легко пройдем через них… Помните?
— Я тогда и понятия не имел, во что мы уперлись! — прорычал Галимойн.
Лавон взглянул на Жоачил Hyp:
— А что думаете вы? Это скопление могло образоваться случайно? Если водоросли мигрируют с течением, то рано или поздно оно разделится и выпустит нас?
Биолог покачала головой:
— Это, конечно, возможно. Но я не вижу оснований рассчитывать на такой исход. Более вероятно, что это квазипостоянная экосистема. Течение может унести ее в какую-нибудь другую часть Великого океана, но в таком случае оно унесет и нас вместе с ним.
— Вот видите! — мрачно воскликнул Галимойн. — Безнадежно!
— Еще нет, — возразил Лавон. — Вормечт, сможем ли мы использовать субмарину, чтобы установить экраны на водозаборниках?
— Пожалуй, сможем.
— Попытайтесь. Пусть мастера сразу же займутся изготовлением нескольких вариантов экрана. Жоачил Hyp, что вы думаете насчет химического уничтожения водорослей?
— Мы начали эксперименты, — ответила та, — но пока я не могу ничего обещать.
Никто не мог ничего обещать. Они могли только думать и работать, ждать и надеяться.
На проектирование экранов для водозаборников потребовалось два дня; на установку — еще пять. Тем временем Жоачил Hyp испытывала различные методы уничтожения травы, но очевидного успеха не добилась.
Не только «Спурифон», но и само время, казалось, остановилось. Лавон ежедневно вычислял координаты и записывал их в судовой журнал: судно каждый день проходило по нескольку миль, устойчиво двигаясь на юго-юго-запад, но оставалось совершенно неподвижным относительно ковра водорослей. Чтобы определить для себя точку отсчета, моряки раскрасили участки драконовой травы вокруг судна в разные цвета, но дни шли, а никакого изменения в расположении больших желтых и алых пятен не было. Неужели они обречены вечно дрейфовать в бескрайнем океане по воле течений и даже издали никогда не увидят землю?
Лавон чувствовал себя измотанным. Ему стало трудно сохранять свою обычную прямую осанку: плечи ссутулились, а голова сделалась очень тяжелой. Ему казалось, что он стареет не по дням, а по часам. Еще больше угнетало ощущение вины: именно на нем лежала ответственность за то, что они не успели вовремя уйти от драконовой травы в тот момент, когда опасность стала очевидной. Какие-нибудь несколько часов — и все было бы по-иному, но он позволил себе увлечься зрелищем кормления морских драконов, да еще и придумал эту идиотскую теорию о том, что немного опасности добавит перчику в их чересчур уж спокойное путешествие. Он беспощадно клеймил себя за легкомыслие. Вина его и в том, что он убедил этих людей отправиться в совершенно бестолковое и бесполезное плавание. Путешествие длиной в десять или пятнадцать лет из ниоткуда в никуда! Зачем? Зачем?!!
И все же он постоянно заботился о душевном состоянии своих спутников. Порции вина, которые прежде ограничивали, чтобы растянуть запас на весь рейс, были удвоены. Изобретались разного рода вечерние развлечения. Лавон стремился к тому, чтобы ни у кого не оставалось времени для безделья. Каждой исследовательской группе он приказал заново провести анализ собранных материалов в соответствии с последними океанографическими данными. Бумаги, которые следовало заполнить несколько месяцев или даже лет тому назад, но которые отложили в сторону, поскольку не было нужды торопиться, он велел заполнить немедленно. Работа — лучшее лекарство от скуки и неуравновешенности. Поможет она и в борьбе против нового врага — страха.
Когда первые экраны были готовы, группа добровольцев опустилась в субмарине под воду, чтобы попытаться приварить их на корпус перед водозаборниками. Работа, и без того непростая, сильно осложнялась тем, что ее нужно было выполнять, используя только механические манипуляторы. После гибели двух водолазов Лавон не рисковал отпускать кого-нибудь под воду, кроме как в субмарине. Под руководством опытного механика по имени Дуройн Клайс работа тянулась изо дня в день, но занятие оказалось крайне неблагодарным. Тяжелые массы драконовой травы, наваливавшиеся на корпус при каждом легком волнении моря, часто разрывали хрупкий свежий шов, и сварщики очень медленно продвигались вперед.
На шестой день работы Дуройн Клайс пришел к Лавону с пачкой глянцевых фотографий. На всех были запечатлены какие-то оранжевые пятна на унылом сером фоне.
— Что это? — спросил Лавон.
— Коррозия корпуса, господин. Я заметил это вчера и сегодня утром сделал несколько подводных снимков.
— Коррозия? — Лавон заставил себя улыбнуться. — Вряд ли это возможно. Корпус практически не поддается окислению. То, что вы мне показываете, скорее всего, какие-нибудь моллюски, губки или…
— Нет, господин. Возможно, снимки не очень хорошего качества. Но вы можете убедиться сами, опустившись в субмарине. Это похоже на небольшие шрамы. Я совершенно уверен в том, что говорю, господин.
Лавон отпустил механика и послал за Жоачил Hyp.
Биолог долго и внимательно изучала фотографии и наконец сказала:
