Корея на перекрестке эпох

преступлении', и в качестве конкретного примера был предложен случай с Ким Иксуном. Ким не знал, что этот человек был его дедом, и написал сочинение, в котором сурово осудил его. Его работа была признана лучшей на первом туре экзаменов, и тут мать рассказала ему печальную историю его семьи. Испытывая стыд за то, что опорочил деда, и унижение от сознания своей принадлежности к категории 'потомков, прощенных за преступления предка', Ким оставил жену и малолетнего сына и стал бродягой. Ему было тогда 20 лет. Считая себя преступником, который не имеет права видеть голубое небо, он скрыл свое лицо под огромной шляпой, оделся в рубище и провел свою жизнь, скитаясь, заливая горе вином и слагая стихи, которыми и ныне восхищается Корея. Путник, скиталец стал главным героем его поэзии. Интересно, что сын его неоднократно разыскивал отца и просил вернуться домой, но Ким Саккат каждый раз отказывался от этого. Умер он в доме какого-то доброго человека, который нашел его, обессиленного, на краю дороги. После смерти поэта его сын выполнил свой долг, похоронив отца рядом с могилой его матери в провинции Канвон.

В 1978г., 115 лет спустя, почтительные потомки поставили в память о своем выдающемся предке гранитную стелу у подножия горы Мудын около города Кванджу. Примечательно, что они гордятся не столько литературным даром пращура, сколько его соответствием высшим моральным принципам конфуцианства. То же самое можно сказать и о выдающемся каллиграфе и поэтессе Син Саимдан (1504- 1551), которую больше почитают как преданную дочь и мать философа Ли И (Юльгока), чем как деятеля культуры. Выдающийся писатель Ким Сисып - автор прекрасно переведенного на русский язык сборника новелл 'Новые рассказы, услышанные на горе Золотой Черепахи' - больше известен соотечественникам как верный подданный, не пожелавший перейти на службу к узурпатору, изгнавшему с трона малолетнего законного короля, чем литератор. Такова шкала ценностей.

К северу от Сеула (так у автора - прим. изд.) километрах в сорока расположен город Сувон, где находится крепость, которая считается в Корее 'воплощением сыновней почтительности' в архитектуре. История ее строительства такова. В 1789 г. придворные гадатели посоветовали королю Чонджо (1776- 1800) переместить могилу его отца, принца Садо, из окрестностей Сеула к горе Хвасан. На указанном месте находился небольшой городок, но это не остановило почтительного сына. Он повелел перенести город к северу, пообещав двум тысячам его жителей различные льготы и компенсации за ущерб. Через четыре года новая гробница была построена и была столь великолепна, что ничуть не уступала по величию могилам королей, хотя Садо был всего лишь принц. Рядом была возведена крепость. Ее строительством руководил выдающийся инженер и ученый Чон Ягён, который впервые применил здесь кирпич.

Принц Садо - трагическая фигура корейской истории. Его отец - король Ёнджо, поверив клевете некоторых приближенных, которые опасались, что по восшествии крон-принца на престол они потеряют свое влияние, приказал запереть своего сына и наследника в ящик для риса, где он умер голодной смертью. После восшествия на престол Чонджо решил укрепить свою власть и положить конец борьбе группировок при дворе, перенеся столицу в новое место. Многие влиятельные сановники были против этого, но ничего не могли возразить, поскольку проект был продиктован сыновней почтительностью, которая в обществе ценилась выше всех остальных добродетелей. Безвременная смерть помешала Чонджо осуществить свои планы.

Сейчас крепость Хвасон в Сувоне объявлена 'национальным сокровищем'. Это прекрасное место отдыха, куда в любое время года приходят тысячи людей. Следуя вдоль крепостной стены, которая протянулась почти на пять с половиной километров, они, как правило, не могут пройти равнодушно мимо огромного 'Колокола сыновней почтительности', размещенного в беседке на высоком откосе уже в наше время. Корейские колокола несколько отличаются конструкцией от русских, поскольку роль била в них выполняют не висящие внутри 'языки', а большие бревна, укрепленные рядом на цепях. Раскачав такое бревно, посетители крепости звонят в колокол, и глубокий звук разносится далеко окрест, напоминая о горестной судьбе Садо, преданности Чонджо и необходимости для каждого брать с него пример.

На одной из улиц Владивостока стоит еще один архитектурный памятник сыновней почтительности - Высший колледж корееведения Дальневосточного госуниверситета. Это внушительное пятиэтажное здание с цоколем было построено в 1994-1995 гг. президентом крупной южнокорейской фирмы 'Кохап' Чан Чихёком в память о своем отце Чан Добине, борце за национальную независимость Кореи против японских колониалистов, который в 1913-1916 гг. жил во Владивостоке. Корейская сторона и сегодня, несмотря на многие трудности, финансирует деятельность колледжа, где, кроме учебных аудиторий, имеется библиотека и читальня, три лекционных и два компьютерных зала, издательский миникомплекс, лингафонный кабинет. В здании установлен бюст Чан Добина и мемориальная доска в память о нем.

Водка с крышкой в форме соломенной шляпы, 'Колокол сыновней почтительности', колледж корееведения во Владивостоке - это лишь три из тысяч примеров того, как древний постулат о сыновней почтительности влияет на психологию и ценности современного корейца.

Вскоре после моего приезда в Корею, в конце сентября 1994 г., меня пригласили в уезд Ичхон, что в провинции Кёнгидо в 70 километрах от Сеула, вместе отметить чхусок - главный праздник в Корее. Смысл его заключается в благодарении Неба и предков за хороший урожай и разные милости, которыми пользовалась семья в минувшем году. Я приехала ранним утром, и мой знакомый, известный художник-керамист Ю Гваннёль, повел меня на гору, где похоронен его отец. Некоторое время мы карабкались по крутому склону, а потом оказались на аккуратно выщипанной по корейскому обычаю площадке с круглым холмом посередине. Это и была могила. Рядом стояла бронзовая курильница, в которой тлели розовые стружки, разливая вокруг пряный аромат сандала. Гости, а вслед за ними и я, подошли к холму и по три раза преклонили колени на специально расстеленной соломенной циновке. Это было приветствие покойному предку. Потом господин Ю рассказал мне, что специально купил эту гору много лет назад, когда отец был еще жив, и привел старика на нее. 'Папа, вы будете здесь лежать',- сказал он отцу, которому было тогда около семидесяти, а умер он в столетнем возрасте. Старик был растроган преданностью сына и пожелал, чтобы к моменту его смерти рядом был разбит большой каштановый сад. Спускаясь вниз от могилы, мы приняли участие в сборе урожая с этого сада, где деревья уже достигали более чем двухметровой высоты.

Потом это чувство возникало у меня довольно часто, но тогда я впервые почувствовала свою сопричастность седой старине. Рассказ господина Ю оживил в памяти тексты из читанных когда-то давно, в студенческие годы, книг по этнографии Кореи. Там говорилось, что лучшим подарком родителям на шестидесятилетие древних времен являлся гроб. Его заказывали заранее, не считаясь с затратами, и вешали на чердаке на веревках в ожидании времен, когда он понадобится. Сын, поднесший такой дар, считался почтительным, а гроб на чердаке создавал у родителей чувство хорошей подготовленности к переселению в мир иной. После смерти отца почтительный сын три года носил траур: ходил в рубище, редко мылся, не пил вина, не имел дела с женщинами. Детей, рожденных во время траура, общество отвергало. Если сын был чиновником, он немедленно уходил в отставку, какой бы пост ни занимал. Сейчас условия соблюдения траура значительно смягчены. Никто в отставку не уходит, но мне доводилось видеть на дорогах Кореи подпоясанных веревками мужчин в бесформенных колпаках на голове. Это были почтительные сыновья, потерявшие родителя.

В старину муж мог развестись с женой, если она была виновна в одном из 'семи пороков': не повиновалась свекру и свекрови, не могла родить сына, совершила измену, была ревнива, болтлива или воровата на руку, страдала наследственной болезнью. Но это правило переставало действовать, если женщине удавалось доказать, что она вместе с мужем пережила траур по его родителям.

Английская писательница Изабелла Бишоп, четырежды посетившая Корею в 1894 - 1897 гг., писала в своей известной книге 'Корея и ее соседи': 'Могилы в радиусе 10 миль от городской стены - одна из достопримечательностей этой необыкновенной столицы (Сеула - Т. С.). Мертвые монопольно владеют прекрасными обращенными на юг склонами гор. Человек, который при жизни довольствуется обмазанной глиной лачугой в грязном переулке, после смерти покоился на обвеваемом ветерком горном склоне, окруженный заботой и вниманием... Количество прекрасной земли, которую занимают мертвые, невероятно'.

С тех пор мало что изменилось. Круглые холмы могил на вершинах и склонах гор, иногда украшенные гранитными памятниками, иногда без оных, являются особенностью корейского пейзажа, куда бы ни поехал. Они называются ымтхэк (дом в тени) и требуют больше внимания и заботы, чем дом живущего человека - янтхэк (дом на солнце). В первую очередь, для могилы надо выбрать солнечное место с хорошей панорамой. Важно, чтобы она была в 'счастливом' месте, поэтому на консультации с геомантами не жалеют ни времени, ни денег. Считается, что если семья процветает, то она удачно похоронила предка. Если же потомков постигает несчастье, то могилу предков желательно разрыть и после консультации с геомантом перенести гроб в более 'благоприятное' место.

Как-то раз незадолго до смерти Ким Ир