запыхавшийся от быстрой ходьбы. В шапке-ушанке и в замызганной черной кожанке.
Отдышавшись, он повторил обстановку, уже доложенную артиллеристом.
Мехлис снова, показывая на карту, повторил, что передовой танковый батальон, но данным танкистов, находится вот здесь.
- Не может быть, - сказал Григорьев. - Нет у нас таких данных.
- То есть как это нет? Они же докладывают, - с доверием пунктуального человека к пунктуальности других людей сказал Мехлис.
- Разрешите вам доложить, товарищ генерал-полковник, - сказал Григорьев, - пока наша пехота там не будет и не доложит мне, что она там, я не могу вам докладывать, что этот пункт занят.
В комнату вошел Бондарев. Вид у него был усталый. Как выяснилось, он ходил в две свои дивизии, туда и обратно пешком.
Бондарев был почти такой же, каким я его видел на Курской дуге в сорок третьем году, с печальными глазами и устало сбитой на затылок тогда фуражкой, а сейчас - папахой. Только еще немножко похудел и постарел с того времени.
Разговор сразу же зашел о докладе танкистов. Бондарев махнул рукой и сказал:
- Пока хоть одна мина будет лежать, никуда они не пройдут. А если болванка над головой свистнет, так такой крик на весь свет поднимут! Сколько я ни воюю, не помню никогда случая, чтобы танки в бой впереди меня шли. Всегда моя пехота впереди танков идет. Уж как хотите, а так! Точно так.
Помолчав, добавил:
- Не понимаю, что же это такое? Танки торчат на дорогах, где-то впереди столпились, стреляют по немцам из колонны, но своему маршруту идут не в срок и не точно, а командир корпуса и начальник штаба сидят здесь, в хате, вместо того, чтобы протолкнуть свои танки своим авторитетом и приказом. Может, не мое это дело, по не понимаю я этого, вы меня уж извините.
- Тогда, может быть, мы вызовем командира корпуса сюда, - сказал Мехлис. И приказал позвать Д.
Пока его ждали, Бондарев, продолжая говорить о танкистах, вспомнил о двух своих разговорах с Петровым.
- Вчера, уже к вечеру, командующий фронтом сказал мне: если к ночи возьмете такие-то и такие-то деревни, то, очевидно, будем вводить мехкорпус на вашем направлении. Мы все эти деревни к ночи взяли, а под утро он мне позвонил: 'Скажи мне, Бондарев, откровенно твое мнение. Пришло ли время сен-час вводить у тебя танки?' Конечно, мне было бы легче воевать, если бы в этот момент у меня были танки. Но я ему по совести ответил, что нет, по-моему, танки вводить у меня на участке еще не время. Они потом, конечно, будут помогать, - продолжал Бондарев, - по, пока они стоят на твоих коммуникациях, сколько же они крови перепортят! Иногда кажется, хоть бы их и вовсе не было! До тех пор, пока они тут с нами, до тех пор, как они своими танками в прорыв не пройдут, пока стоят на всех Дорогах, артиллерия продвинуться не может, обозы застряли, лутки не протолкнешь, машины не протолкнешь - чистое бедствие.
Вскоре появился Д. и вместе с ним полковник из АБТ фронта.
Мехлис в довольно мягкой форме сказал им, что они должны сами проследить за тем, как двигаются и как вступают в бой их танки.
Полковник из АБТ фронта до этого, когда я его увидел у Д., показался мне по первому впечатлению человеком симпатичным и интеллигентным, с одной только возбуждавшей сомнение черточкой. Он по разным поводам как-то очень уж быстро вспоминал разные свои прежние, храбрые поступки.
А это, как я успел за войну заметить, довольно редко сочетается с прирожденной или твердо выработанной в себе храбростью.
По моим наблюдениям, люди, которые слишком часто вспоминают о своих даже действительно храбрых поступках, делают это тогда, когда сами очень высоко их ценят и тщательно помнят. Но истинно храбрые люди обычно не склонны не только переоценивать, но даже не склонны и особенно замечать собственные храбрые поступки, а уж тем более говорить о них по всякому поводу. Впрочем, конечно, всяко бывает!
Так вот, когда Мехлис сделал замечание насчет танков полковник неожиданно преобразился и каким-то не своим, рыкающим голосом сказал, вернее, прокричал:
- Все будет сделано! Я лично проверю! Все будет в порядке! Я сейчас же пойду!
- Возьмите с собой начальника политотдела, - сказал Мехлис. - Он здесь?
- Здесь.
- Возьмите его с собой.
- Есть! Все будет сделано! Все будет в порядке! Протолкнем! - продолжал рыкать полковник.
II я подумал о нем, что, наверное, это один из тех людей, чей секрет успехов перед лицом начальства заключается в умении без паузы, сразу же громким, уверенным голосом выразить готовность сделать все, что угодно, даже и не делая этого впоследствии.
- Я вам советую просто по-товарищески, - неожиданно тихо после этого рыка сказал Бондарев, обращаясь к Д., - поехать самому. Увидят своего генерала и пойдут вперед! Поезжайте, и все. Пропихните их, попросту говоря.
- Мы с вами об этом потом поговорим, - с нотой обиды сказал Д.
Но мне показалось, что он не поедет.
- А вы тоже поедете? - должно быть, подумав о том же, о чем и я, спросил Мехлис.
- Я тоже сейчас поеду проверить, - сказал Д. - Разрешите идти?
- Идите.
Он и полковник ушли, а Мехлис остался.
- Прямо Волховский фронт, - сказал Григорьев, показывая на карте синие пятна озер и синие штрихи болот.
- Да, болот здесь много, - сказал Мехлис. - Но только там, на Волховском, было тяжелее. Приходилось орудия ставить на деревянные платформы, чтобы не тонули.
- А я, когда вы были там членом Военного совета, много донесений вам посылал, - сказал Григорьев. - Хотел сам туда попасть, но не пустили.
- А вы кем тогда были? - спросил Мехлис.
- Начальником штаба Архангельского военного округа.
- А... - сказал Мехлис. - Да, от вас оттуда много пришло народу.
- Старались все лучшее, что имели, для фронта отбирать. Одних олене-лыжных батальонов одиннадцать послали. Они не к вам попали?
- Нет, не к нам! Какие уж там, на Волховском, олене-лыжные батальоны. Их, наверное, на север послали, на Карельский.
- Две морские бригады к вам послали, - сказал Григорьев. - Прекрасные бригады.
Мехлис промолчал, и разговор зашел о потерях.
- Всего за три дня, считая сегодняшний, примерно тысячу двести пятьдесят человек потеряли, - сказал Бондарев. - Из них человек триста убитыми...
- А немцев много убитых? - спросил Мехлис.
- Порядочно, - сказал Бондарев. - Наших порядочно лежит, и их много набито. Их, пожалуй, даже больше!
- Много, - сказал Григорьев и еще раз повторил: - Много! Я тут первые два дня командира дивизии заменял, шел почти с передовыми цепями, так что навидался немецких трупов. Вот тут, за этим лесом, их навалили очень много, - показал он по карте.
- Что, сами видели? - спросил Мехлис.
- Нет, этого я как раз не видел. Это мне докладывали сегодня.
- Да, много, - сказал Бондарев, - я сегодня сам видел.
- Сколько орудий захвачено? - спросил Мехлис.
- Вчера около пятнадцати, сегодня еще не знаю сколько, - ответил Бондарев.
- А в первый день ни одного, - сказал Мехлис.
- Да, в первый день не взяли. А вообще мы их не считаем, - сказал Бондарев.
- Напрасно, - заметил Мехлис. - По количеству захваченных орудий можно определить степень успеха прорыва. Прорвались ли на артиллерийские позиции? Успевает ли противник оттаскивать артиллерию или не успевает?
