благодетельствовавшим его государям с чувством правдивости и исторического беспристрастия. Прием этот — умолчание. Он считал предосудительным говорить дурно о государях, которые делали ему добро, и в то же время считал недостойным себя прибегать к искажению фактов, превращению дурного, заслуживающего порицания, в хорошее и похвальное. Лучший выход из затруднения автор усмотрел в том, чтобы говорить только о хорошем, дурное же обходить молчанием.[82] Но степень применения системы умолчания не одинакова в обеих частях и в этом главным образом состоит различие между ними. Так как в первой части он писал о государях, сошедших со сцены, и предназначал сочинение человеку, не заинтересованному в том, чтобы сказано было о них одно хорошее, то чувство признательности у Пселла должно было выдержать борьбу с чувством справедливости, окончившуюся тем, что тому и другому отведено свое место: много позорного из жизни Мономаха, без сомнения, обойдено молчанием, но и того, о чем упомянуто,[83] вполне достаточно, чтобы судить, каковы были слабые стороны этого государя. Вторую часть записок Пселл писал для Дук и должен был заботиться о том, чтобы не оскорбить самолюбия своих августейших читателей; чувство беспристрастия не покидало и здесь автора, оно пробивается в неодобрительных отзывах его о политике Константина Дуки,[84] однако же, в общем преобладает хвалебный тон, и автор становится более сдержанным. Отсюда произошло, что вторая часть записок отличается краткостью, сравнительно с первой, — в особенности же сжато и недостаточно изложено царствование Парапинака, которое не могло похвалиться преобладанием светлых сторон над мрачными.
Особенности записок Пселла, общие обеим частям и свойственные каждой в отдельности, определяют уже ценность заключающегося в них исторического материала. По живости картин и стремлению к беспристрастному изложению труд Пселла занимает видное место в ряду исторических памятников, и это нужно сказать относительно сочинения в полном его составе. В то же время отдельные части его, оцениваемые по их сравнительному достоинству, имеют неодинаковую степень важности; вторая часть записок имеет меньшую важность в смысле исторического памятника, чем первая. В свою очередь, каждая из двух частей распадается,на отделы, неодинаковые по степени важности, и подобно тому как во второй части отдел последующий, посвященный изложению царствования Михаила Парапинака, менее важен, чем предшествующий, излагающий правление Константина Дуки, Евдокии и Романа Диогена, точно так же в первой части, наоборот, каждый предшествующий отдел уступает в важности отделу последующему; отделы о Василии II и Константине VIII менее важны, чем отдел о Романе Аргире; о Романе менее важен, чем о Михаиле Пафлагоне; о Михаиле Пафлагоне менее важен, чем о Михаиле Калафате и его преемниках до Константина Дуки. Если во второй части неодинаковая важность отделов обусловливается обстоятельствами, сопровождавшими составление Пселлом записок, то в первой она зависит главным образом от качества тех источников, из которых Пселл почерпал свои сведения.
Первая часть записок Пселла состоит из семи отделов (?????). В первом отделе изложено царствование Василия II Болгаробойцы. Сам автор замечает, что лично он не компетентен, не видел и не слышал Василия II, скончавшегося во время его детства;[85] сведения об этом императоре заимствованы им у других,[86] и в частности в сочинениях, посвященных изображению его царствования.[87] Какие здесь имеются в виду сочинения, с достоверностью сказать нельзя, потому что самые сочинения до нас не дошли; мы имеем хронику Льва Диакона, доведенную до смерти Иоанна Цимисхия (976), и затем записки Пселла, примыкающего ко Льву Диакону и начинающего с того момента, на котором остановился Лев.'[88] Можно только предполагать, что в числе сочинений, о которых говорит Пселл, была недошедшая до нас хроника Иоанна Евхаитского, современника и учителя Пселла. Личные отношения Пселла к Иоанну могли обратить его внимание на эту хронику, а судя по стихотворению Иоанна Евхаитского,[89] хроника, кроме времени предшествующего, могла обнимать царствование Василия II и даже Константина VIII (но едва ли простиралась далее).[90] Для времени Василия II записки Пселла, собственно говоря, имеют значение второстепенного источника, и если исследователь принужден выдвинуть их на передний план, то лишь потому, что не сохранились первоисточники, которыми пользовался Пселл. В рассказах о событиях этого времени замечаются у Пселла неточности.[91]
Во втором отделе излагается история Константина VIII. Пселл говорит, что и Константина, точно так же как Василия, он не видел и не слышал, сведения о нем, как и о Василии, заимствовал у других,[92] причем не определяет точнее, были ли это устные сообщения живых лиц или исторические сочинения. Записки Пселла для этого времени имеют такое же значение, как для предшествующего, и точно так же не лишены неточностей.[93]
Третий отдел заключает историю Романа III Аргира. Сведения в этом отделе получают большую достоверность, чем в предшествующих. О наружности императора Пселл мог говорить на основании собственного наблюдения, потому что видел Романа;[94] о внутренних же качествах императора, равно как о событиях его царствования Пселл узнал впоследствии от придворных,[95] так что его изображение, во всяком случае, воспроизводит общественное мнение, взгляд высших сфер на личность Романа и события его времени.
Михаил Пафлагон, история которого составляет предмет четвертого отдела, лично известен был Пселлу столько же, сколько его предшественник, Роман, т. е. Пселл мог видеть императора во время публичных церемоний,[96] более близкого знакомства не было. Тем не менее его показания о Михаиле Пафлагоне получают большую цену, чем показания о Романе III, потому что почерпнуты из более надежного источника. Сведения о Романе добыты были Пселлом, по собственному его признанию,[97] сбивчивые и противоречивые, между тем сведения о Михаиле должны были отличаться верностью и определенностью, потому что были получены от лиц, принимавших деятельное участие в событиях и близко стоявших к кормилу правления. Таковы были Алусиан, сын Аарона, рассказывавший Пселлу о своем участии в болгарском восстании,[98] брат императора и его первый министр Иоанн Орфанотроф, с которым Пселл находился в отношениях настолько близких, что присутствовал при отправлении им официальных обязанностей, был принят в его доме, часто с ним беседовал и узнал много секретного, не известного другим.[99] У Пселла были под руками и письменные источники, излагавшие царствование Михаила Пафла–гона, но он считал их недостоверными, не пользовался и предостерегал читателей от пользования ими.[100] Мы не знаем этих источников, знаем только, что современник Михаила Пафлагона Димитрий Кизический написал какое–то историческое произведение,[101] до нас не дошедшее. Может быть, это именно сочинение и имеет в виду Пселл.
Пятый отдел содержит историю царствования Михаила Калафата, шестой — Константина Мономаха, Зои и Феодора, седьмой — Михаила Стратиотика и Исаака Комнина. В этих отделах Пселл пишет уже не с чужих слов, но как очевидец и участник в тех событиях, которые описывает. Калафата он знал еще в звании кесаря[102] а в звании императора мог узнать еще ближе, сделавшись его подсекретарем;[103] во время народного бунта против Калафата тщательно наблюдал за ходом событий,[104] входил в сношение и беседовал с главными деятелями движения.[105] Пользуясь при Мономахе (сначала в качестве секретаря, потом протоасикрита и ипата философов) безграничным доверием императора[106] и благосклонностью членов императорской семьи,[107] хорошо знакомый с выдающимися деятелями того времени,[108] он был посвящен решительно во все тайны;[109] не было важного случая, в котором бы обходились без его совета и решения.[110] При важнейших событиях царствования Феодоры и Стратиотика он присутствовал в качестве простого зрителя, а не деятеля. [111] Но с момента возмущения Комнина опять видим его в роли деятеля,[112] а после вступления Комнина на престол он делается приближеннейшим к императору человеком, дает ему советы,[113] по возможности не расстается,[114] а во время разлуки ведет с ним оживленную переписку,[115] входит в близкие сношения и с членами царской