Непросто вышло с монахами. Настоятель предложил полиции удалиться. В пагодах играют в футбол, устраивают гулянья, судачат кумушки, врачуют знахари, бродят торговцы, а полиции приходить запрещается! В ответ Рикки заявил, что если полиция уйдет, преступник и преступница, а возможно — тоже заложница, застрянут в монастыре с захваченным иностранцем и год, и больше, пользуясь неприкосновенностью, а это чревато шумным политическим скандалом. Настоятель уступил нажиму, попросил только не вести боевых действий до заката. А там, сказал он, как хотите. Лейтенант и сам так хотел. Он ждал сумерек.
Когда Пхромчана и сержант Чудоч Уттамо приехали в монастырь, как раз началась стрельба. Втянувшийся в не свое дело и смекнувший это старший группы слежения за иностранцем с видимым удовольствием уступил инициативу, как он сказал, специалистам из центра.
Рикки приказал не отвечать на огонь злоумышленника, отогнавшего выстрелами двух агентов, которые попытались ворваться в мондоп. Прежде всего нельзя допустить, чтобы пострадал заложник, оказавшийся иностранным журналистом. Будь он местным писакой, тогда можно было бы и не обращать внимания... Поступить таким образом посоветовал старший группы слежения. Однако лейтенант распорядился не стрелять по другой причине: приказ полковника — живым бандита не брать! В перестрелке же тот мог израсходовать все патроны и, чего доброго, выйти с поднятыми руками среди бела дня, чтобы сдаться. А приказ надлежало выполнить чисто и незаметно.
Поначалу Рикки Пхромчана не чувствовал угрызений совести, ведь преступника все равно ждал один приговор: расстрел. Убить же в темноте сподручнее. Именно по этой причине не получила одобрения и подсказка сержанта Уттамо подтащить прожектор.
Стоя на узких, слизистых от испарения ступеньках каменной лестницы, Рикки и Чудоч ели суп, принесенный посыльным из ресторанчика у подножия горы.
Расселины затягивала темнота. Из них курился туман, заволакивая лестницу на высоте, где находилось оцепление. Кто-то из репортеров блеснул там вспышкой фотоаппарата.
Подошел старший группы слежения. Сглотнул слюну, ощутив аромат специй. Его люди сидели в засаде с полудня. Рикки и Чудоч обменялись взглядами. Сержант протянул старшему пачку сигарет.
— Спасибо, — сказал тот. Зажигалка у него была самая дешевая, закопченная у фитиля и жирная от просачивавшегося бензина.
Поднялся полицейский из нижнего оцепления. Он держал за локоть тщедушного человека в очках.
— Господин лейтенант, этот тип говорит, что желает сообщить нечто важное.
— Имя? — спросил злобно Рикки. Ему хотелось доесть суп в спокойной обстановке. Он и раньше, в армии, всегда злился перед боем. Потому что, в сущности, ничего глупее вооруженной драки на свете нет. Дело было не в объявившемся заявителе.
— Я журналист из Бангкока. Кхун Ченгпрадит... Мне известен иностранный заложник. Это русский журналист Бэзил Шемякин. Он мой друг. И я прошу сказать мне, господин лейтенант, что тут случилось?
— Ваш политический дружок, значит?
— Наше традиционное гостеприимство...
— Вышвырните его отсюда, — приказал Рикки полицейскому, — и больше никого не таскайте сюда из- за оцепления.
По рации, висевшей на груди старшего группы слежения, зазвучал сигнал вызова.
— Слушаю, господин комиссар, — сказал он.
— Где лейтенант из центра?
— Да, я слушаю, — ответил Рикки, отводя пиалу в сторону и наклоняясь к микрофону.
— Как обстановка? Ждете сумерек?
— Скоро начнем. Еще минут десять.
— Ладно. Я побуду в конторе... Удачи.
В сопровождении сержанта лейтенант поднялся на подворье пагоды. Осторожно двинулись к мондопу, очертания которого угадывались в фиолетовых сумерках. Небо мерцало первыми звездами.
В черном прямоугольнике двери можно было разглядеть застывшую на пороге фигуру заложника. И оба сразу заметили силуэт человека, который, перешагнув через него, сделал прыжок вперед и резко метнулся к ограде ступы.
Рикки не попал только потому, что преступник, запутавшись в брюках, которые, видно, обо что-то зацепились, споткнулся и упал на долю секунды раньше его выстрела. Чудоч, рассчитывая, что в случае неудачи начальника беглец рванется вперед, сделал одновременно выстрел с упреждением. Ясно было, что бандит не намерен сдаваться. Но почему не стрелял в ответ, а чуть приподнялся на корточки и застыл без движения?
Рикки сразу понял, что не попал. Бросился вперед, стараясь опередить агентов, уже вырвавшихся из-за ограды. Лейтенант должен был успеть прикончить этого человека.
И все же усердный Чудоч обогнал всех, с налета обрушился всем корпусом и прижал злоумышленника к каменным плитам двора.
Сразу вспыхнуло несколько фонариков, осветив преступника, который лежал лицом вверх. Это была женщина в разорванной мужской гуаябере и слишком просторных брюках. Правая нога неестественно подвернута. Сержант тихо охнул, хватая ртом воздух. Один из агентов нервно посмеивался — так бывает иногда, едва минует опасность.
— Баба, — констатировал старший группы слежения. — Отвлекала...
— Всем к мондопу! — крикнул Рикки.
— Птичка уже упорхнула, лейтенант, — доложил быстро вернувшийся старший группы. — Но вы не беспокойтесь, мои люди умеют работать, и командую ими я...
Он почувствовал: что-то непредвиденное произошло с этим специалистом из центра. Будучи старой лисицей, решил: я свое дело сделал, в чужое не суюсь. И выдернул шнур питания рации. Будем считать, что контакт пропал в суматохе, случайно. Когда его попросит этот лейтенант, он восстановит связь с комиссаром. Старший группы отвел взгляд на силуэт ступы и звездное небо.
— Пойду посмотрю, что там, в мондопе, — сказал он и застучал по плитам ботинками на кожаной подошве.
Иностранец, кажется, находился в полуобмороке. Незадачливый шпион, ставший заложником. Да и шпион ли?.. Однако подобные размышления не входили в компетенцию старшего группы. Его дело — беспристрастное донесение об этом бедолаге. Доклад о сбежавшем бандите — дело лейтенанта.
Снизу из расселины донеслись три выстрела, приглушенных туманом. Наверняка стреляли для очистки совести или от страха. Кому из оцепления хочется, чтобы вооруженный матерый рецидивист выскочил на него?..
— Господин Пхромчана, — сказала Типпарат, открыв глаза, — вы преследуете не того человека, вы преследуете жертву преступления...
— О чем вы говорите, госпожа Типпарат? Как вы оказались тут? Вы — заложница или соучастница? Это бандит погнал вас под пули?
— Господин Пхромчана, говорю: вы преследуете не преступника. Я... я...
— Вы оправдываете опасного бандита. Он убил людей, ограбил магазин. Втянул вас в грязное дело, подставил под наши выстрелы. Вы знаете, что Чудоч и я стреляли в вас? Почему вы в этой рубашке и этих брюках? Как вы чувствуете себя? У вас перелом ноги...
— О Будда, — сказал, присаживаясь рядом на корточки, Чудоч. Он стонал. — О несчастье! Господин лейтенант! Во имя нашей дружбы! Никаких журналистов, никаких фотографий... Понимаете меня? Бандит будет мертв самое позднее к утру. На двести процентов мертв. Он погубил ее... может, мы еще поможем ей...
— Передай-ка мне девушку. Сам — быстро вниз за машиной!..
Сержант, светя фонарем под ноги, заскользил по лестнице.
Девушка, в которую они стреляли, казалась необыкновенно легкой. Она никогда, пока шли розыски брата, не говорила пустых слов, вспомнил Рикки. Всегда знала, что говорила. Достойная девушка. Бандит манипулировал ею. Так же, как полковник манипулировал им, лейтенантом Рикки Пхромчана, а Майкл Цзо — полковником и бандитом. Нечестная политика. Все это дело — одна сплошная грязь, в которую, как
