сонной улыбки у Былятихи так защемило сердце, что она всхлипнула и краем платка утерла глаза. Это и правда была ее мечта — мечта о той дочери, которую она когда-то родила и потеряла еще до исхода первого дня ее жизни.
— Ты чья же? — повторила Былятиха. — Откуда к нам-то?
— Я… отсюда, — низким спросонья, но теплым, как парное молоко, голосом ответила девушка и села.
— Где же ты живешь?
— Жила — там. — Девушка показала на березняк позади себя. — А теперь — не знаю. Теперь мне там нельзя жить.
— Как — нельзя?
— Ушла я от своего дома, мне теперь в нем жить нельзя.
— Отчего же? — Былятиха всплеснула руками. — Тебя что же, из дому выгнали? Что же ты натворила, голубушка моя?
— Ничего я не натворила, матушка. Я просто… сама ушла.
— Зачем же?
— Полюбила я… парня одного. Вот и пошла туда… где он есть.
Девушка говорила неуверенно, словно не знала, какие слова выбрать.
— Какого же парня?
— Искрен его зовут. Не знаешь ли ты такого, матушка? Где мне его найти? — Девушка встала с травы и жалобно посмотрела на Былятиху. — Где он живет? Я ради него из дому ушла, а где теперь искать его, не знаю.
— Знаю я такого. — Растроганная женщина кивнула. Она знала, что в красивого парня с огнища Неревичей влюбляются многие девушки, в том числе и ее собственная племянница Метелица. — Что же, он тебя звал к себе? Обещал в жены взять?
— Обещал. — Девушка кивнула. — Сначала говорил, что я ему не гожусь, потому что у меня ленты невестиной нет и еще… еще чего-то нет. — Она вдруг смутилась и не договорила, но Былятиха ничего особенного не заподозрила. А если она что и подумала, то уж совсем не то, что было на самом деле. — А теперь у меня лента есть, все есть, что он просил! — Осознав все это, девушка словно бы заторопилась и схватила Былятиху за руку. — Матушка, отведи меня к нему!
— Прямо так к нему тебе идти нельзя! — Былятиха покачала головой, но не отняла руки. — Девушки сами к женихам не ходят. Раз обещал, то сам прийти за тобой должен. А тебе надо его дома ждать.
— Я из дому ушла и назад мне дороги нет, и он туда за мной прийти не сможет! — твердо ответила девушка, и Былятиха сразу как-то поняла, что это правда и спорить бесполезно. — Судьба моя с ним быть, и раз он за мной не придет, я сама к нему приду.
— Так дела не делаются… — в растерянности пробормотала Былятиха, не зная, что же тут придумать. — Лучше вот что: идем-ка мы с тобой к нам, а вечером, как с делами управлюсь, сама я сбегаю к Неревичам и ними потолкую.
— К Нере… Это что?
— Ну, род их живет на Нереве-речке, речка тихая, оттого и зовет неревой. А их род Неревичами прозывают. Ты разве не знала?
— Нет…
— Ну, я тебе расскажу. А мы — Лютичи, идет наш корень от Люта Старого, он на нашем пригорке жил уже лет двести назад. Сама-то я из-за Скотинки-реки, издалека меня Былята высватал. И наши вчера на праздник приезжали, сейчас, поди, еще в дороге, только завтра, может, до дому доберутся…
Женщина замолчала, пораженная какой-то новой мыслью.
— Звать-то тебя как? — спросила она.
Но вместо ответа на этот простой вопрос девушка лишь улыбнулась и пожала плечами.
— Меня еще никто не звал, — сказала она. — Только ты вот голубкой назвала. Может, это мое имя?
Былятиха открыла было рот, мотом закрыла, помолчала и сказала:
— Ну, пойдем. Неугомон-то мой вона куда уже усвистал… — И она оглянулась, выискивая глазами старшего из мальчиков.
Вдоль края рощи они пошли по тонкой стежке к огнищу Лютичей. Девушка молчала, а Былятиха все думала, что же это значит. Не каждый день в лесу спят незнакомые девушки, у которых нет ни дома, ни имени. Впрочем, как женщина умная и сведущая, она уже кое-что сообразила. В ее родных местах, за рекой Скотинкой, рассказывали, будто где-то в Пустом бору, который начинался сразу за их угодьями и тянулся на много дней пути, все-таки живет еще один какой-то род, но очень странный. В нем, как говорили, сохранился древний-предревний, уже везде и всеми оставленный обычай брать в жены только своих, потому что всех чужих они почитали за нечистых духов. Этих людей, которых никто, в общем-то, и не видел, прозвали Лешими. Они не ездили на торги, не приходили к святилищам в великие дни, справляя праздники как-то по-своему. Изредка мужчины с берегов Скотинки, кому случалось зайти поглубже в Пустой бор, замечали следы чьего-то присутствия, чаще — лишь пни, обрубленные топором. За эту дикость, отсталость и замкнутость Леших многие считали настоящими лешими, и знаться с ними, понятное дело, никто не хотел. О них и вспоминали-то только для того, чтобы пугать детей: дескать, не ходи один в лес, а то Лешии утащат.
И если эта девушка родом из тех самых Леших… тогда понятно, почему Былятиха ее видит в первый раз, почему та не знает, кто такие Неревичи, и почему Искрен не мог прийти за ней в ее дом. Конечно, Лешии не отдали бы на сторону такую невесту! Да и как у них могла родиться такая лебедь белая, когда они сами там все уже корой и мхом поросли… И потому она не говорит своего имени: ее имя осталось в лесу, как в другом мире, а здесь, среди других людей и других обычаев, у нее имени вовсе нет.
— Все-таки не годится тебе так быть, одной, девицы сами по себе не живут и сами замуж не выходят, — сказала Былятиха, когда они уже приблизились к тыну. — Мы вот что сделаем. Иди ко мне в дочки, а я уж, как мать твоя, тебя постараюсь с Искреном сосватать. Хочешь?
— Хочу… матушка… — ответила девушка, робко оглядывая высокий, темный от времени тын и конский череп над воротами.
— Ну, иди, не бойся. — Былятиха взяла ее за руку. — У нас народ не злой, не прогонят.
Ей самой меньше всего хотелось, чтобы кто-то из стариков не одобрил ее находку. Именно такую дочку она всегда жаждала иметь — именно такой была бы та, погостившая в земном мире так недолго, если бы Морана не забрала ее. Такой же высокой, стройной, белой и румяной, с такими же яркими, полными жизненного огня глазами, с такими же черными бровями и ресницами, из-под которых взгляд сверкает, как молния. Немудрено, что Искрен, перебравший всех окрестных девушек и никого не полюбивший, выбрал ее. Даже если он впрямь как-то пробрался к Лешим и нашел в их зачарованной стороне такую красоту, как Лелю, — она стоила таких трудов.
Когда работники Лютичей пришли с полей, у них только и было разговоров, что про находку. Старики все перебывали в доме у Быляты, все поговорили с девушкой, но всем она сказала то же самое. Былятиха поделилась со стариками своими догадками насчет Леших — здесь тоже кто-то что-то о них слышал, и многие признали, что это очень может быть правдой.
— Ну, бери ее, раз нашла! — решил наконец старейшина Лютичей, дед Жилята. — Одну дочку у тебя боги забрали, другую дали. Как назовешь-то?
— Найденкой назови! — посоветовал другой старик, по имени Дрозд.
— Земляничкой лучше! — сказал Былята и ухмыльнулся. — Под кустом в траве нашла.
— Я ее Гостейкой назову, — ответила Былятиха и вздохнула. — Как первая моя девочка недолго у меня погостила, так и эта: сегодня пришла, завтра уйдет. Семнадцать лет мне ее не растить, не баловать — придут Неревичи, заберут мою красавицу, и приданое приготовить не успеем.
Вместе с двумя старшими женщинами Былятиха отвела новую дочку к ручью, обрызгала водой и дала ей имя. Теперь ее звали Гостейкой, и девушка улыбалась всем встречным, очень довольная, что у нее появился еще один, самый главный знак принадлежности к человеческому роду. И никто во всем роду не знал, почему для нее это так важно. Но зато все заметили, что, получив имя, нежданная гостья сделалась еще краше, и теперь даже старики, глядя на нее, удивленно качали головами и твердили, что не видели
