дыре в заборе. Трясущееся тело норовило соскользнуть и несколько раз едва не повалило его. Ещё протаскивая Зину через дыру, Хунагов увидел продавца, лежавшего на краю заснеженного газона рядом с ларьком, лицом вниз. Продавец слабо шевелил головой и постанывал. Снег вокруг него был испачкан кровью.
Хунагов бегом донёс Зину до девятки, посадил на заднее сиденье и вернулся за продавцом. Он попытался взять юношу на руки, но тот закричал от боли. В конце концов проходившая мимо женщина помогла донести продавца до машины и положить на заднее сиденье. Зина к тому времени уже сползла с сиденья на пол и сложилась там, выбросив вперёд босую ступню.
- ... И её что ль тоже? – женщина вгляделась в сумрак внутри девятки. – Ой, а с ногой-то у неё что?! О господи боже ты мой...
Хунагов посмотрел на ногу Зины. Его передёрнуло.
- Не имею понятия. Врачи скажут, – он убрал ногу Зины внутрь и закрыл заднюю дверь. – Спасибо вам большое. Где здесь больница поблизости, вы не знаете?
Под утро Зининым родителям позвонили из милиции и сказали, что найдена девушка в аномальном физическом состоянии со студенческим билетом на имя их дочери. Папа натянул штаны и свитер, опрокинул в себя стакан кефира и поехал в больницу.
- Она? – спросил дежурный врач.
- Она, она, – нетерпеливо сказал папа. – Нашлась... Мне сказали, какое-то аномальное физическое состояние у неё? Чего с ней такое?
- Даааа, есть странности определённые... – врач приподнял одеяло и показал папе ноги Зины. – Ну, что она трясётся без сознания несколько часов – это ещё как бы куда ни шло... Дыхание тоже очень необычное... Но вы особенно на ноги посмотрите.
Папа посмотрел. Между пальцами Зининых ног ещё не было промежутков – только пульсирующие красноватые вмятины. Коленные чашечки тоже пока не совсем встали на место и находились на несколько сантиметров ниже обычного. Папа изобразил на лице изумление.
- У неё ведь не с рождения так? – с надеждой спросил врач.
- Нет, – добил его надежду папа.
- Мы вначале подумали, что врождённая аномалия... Но я потом смотрю, что изменения происходят... Вначале вообще пальцы почти намечены не были, а сейчас, как видите... И колени стали ближе к норме. На лице тоже – видите здесь? – здесь было углубление, закрытое тонкой тканью, как будто соединительной. Ну, вот как сейчас между пальцами ног у неё... И посинение вокруг было. А сейчас – видите, да? – только пятнышко осталось красное. То же самое вот здесь, – врач ткнул пальцем под левую грудь переодетой в больничную пижаму Зины, – и в спине, с другой стороны, чуть пониже правой лопатки. То же самое...
- Интересно, – честно сказал папа. – Очень интересно. Она не вернулась домой. Четыре дня назад. Была в нормальном состоянии, когда уходила. Мы её... искали. Так отчего же? Отчего это с ней такое?
Врач развёл руками.
- Ничего не могу сказать определённого. Будем анализы делать... Мы бы и раньше сделали, да с ней как раз парнишку привезли... С проломанным черепом и с ребром в лёгких. Он умер полчаса назад. В реанимации.
- Парнишку? Кто их привёз?
- Мужчина какой-то. Он щас в милиции, наверно...
В то же утро папа встретился с Хунаговым А. М. и услышал от него про выстрелы и про обрывок провода, который тот снял с Зиной шеи прежде, чем взвалить её на плечи.
Анализ крови у Зины удалось взять только к середине дня – до этого кровь отказывалась течь, а когда её всё-таки извлекали при помощи шприца, почти мгновенно превращалась в бурый денатурированный раствор, который поверг весь персонал в лёгкий недоверчивый шок. В четыре часа всё внезапно пришло в норму, кровь перестала выкидывать фокусы и стала совершенно обыкновенной кровью первой группы, без указаний на какие бы то ни было аномалии. Слюна оказалась столь же бессодержательной. Первые дикие кардиограммы постепенно сменились стандартным жизнеутверждающим рисунком. Дыхание стабилизировалось. Коленные чашечки встали на место, пальцы ног разделились, следы загадочных углублений на лице, затылке и теле полностью исчезли. Началось и быстро кончилось жутковатое гудение. Вернулось сознание, с воспоминаниями вплоть до первых чисел января. Через пять дней Зину выписали.
- Значит, говорите, было уже так раньше? – спросил в заключение другой врач.
- Было, – подтвердил папа. – И привозили её в больницу уже. Только позже. Когда всё прошло. Никто не заметил ничего странного.
- Ясно... – врач смотрел мимо папы, на потёртый временем советский плакат на стене. – Ну, вы не пропадайте, приводите её на обследование время от времени, будем её на учёте держать... Мы бы её и сейчас ещё подержали, конечно... Понаблюдали бы... Интересный случай... Но такой сейчас аврал...
- Понимаю, – поднялся со стула папа.
В середине февраля Зина снова стала ходить на занятия, причём в джинсах и без платка на голове. Её христианский запал угас так же бесследно, как угасла после первого самоубийства любовь к Паше из 11б. Зина помнила о своём предсмертном благочестии, но помнила отстранённо – как Ваня своё былое увлечение игровой приставкой Dendy. Заметив такое охлаждение к вере, бабушка Наташа попыталась поговорить с Зиной по душам, но Зина не понимала сути предъявляемых претензий. В начале разговора она зевала; под конец, поскольку тонá бабушки Наташи становились всё более повышенными, расстроилась до слёз. На этом месте вернулась с работы мама и откровенно выставила бабушку из квартиры. Три месяца после этого они не разговаривали.
Ваня облазил недостроенный дом сверху до низу и даже притащил откуда-то счётчик Гейгера, чтобы замерить уровень радиации на месте самоубийства Зины. Подобно папе, он принялся покупать литературу эзотерического характера. Но в его книгах толковалось о более свежих тайнах мироздания: неопознанных летающих объектах, близких контактах третьего рода, параллельных мирах и Курте Кобейне, который жил в одном из них и диктовал оттуда свои новые загробные песни. Кроме того, Ваня придумал для Зины звучный диагноз, в который она с удовольствием поверила: «эпизодический депрессивный психоз, проявляющийся в кратковременных приступах амнезии». Слово «психоз», правда, Зина опускала. И добавляла слово «глубокий»:
- У меня глубокая эпизодическая депрессия, проявляющаяся в приступах кратковременной амнезии.
- Больше ни в чём? – кисло спросил Денис.
Его крыса умерла от стресса и полученных телесных повреждений через одиннадцать часов после вечеринки.
- Что ты имеешь в виду, Денис? – не поняла Зина.
- Ну, там, в религиозном фанатизме?
- Дэн, оставь Зину в покое, – рутинно сказала староста Юля.
После четвёртого самоубийства эмоциональное состояние Зины полтора года оставалось стабильным. Зина занималась, сдавала экзамены на «удовлетворительно», готовила еду, ни в кого не влюблялась, никому не молилась. Родители немного воспряли духом, особенно мама. Однако в августе 1998-го Зинина стабильность обрушилась, вслед за государственными пирамидальными облигациями и курсом рубля.
Дефолт не поразил Зину непосредственно. Она не имела собственных сбережений и, более того, находилась на даче, собирая урожай овощей и конспектируя мировую литературу трёхцветной шариковой ручкой. Иногда она читала вслух бабушке Тоне – отчётливо, хотя и без малейшего намёка на выражение. В остальное время бабушка Тоняпила на веранде белорусский лимонад и слушала «Маяк». Ей вспоминался обдуваемый лёгким бризом посёлок Ильич на берегу двух морей.
Родители приезжали по пятницам и уезжали в воскресенье. Ваня наслаждался последним летом детства в летнем лагере, удалённом от посёлка Ильич на двести тридцать километров.
На неделе, которая началась с дефолта, порядок вещей был нарушен. Родители приехали в субботу, после полудня. Мама смотрела вокруг себя красными заплаканными глазами. Её нерасчёсанные волосы падали на мятое, невыспавшееся лицо. Небритый папа был одет в пиджак поверх майки и спортивных штанов.
