Вечером, после долгого дня, проведённого в одной из лабораторий Каролинского института в Сольне, Вика возвращается в общежитие, механически ужинает размороженными овощами, двадцать пять минут занимается шведским и включает компьютер, чтобы проверить почту.
В самом старом почтовом ящике она находит письмо от Жука. Кроме неё письмо адресовано Жене и Борису; ещё один адрес ей не знаком. Вика копирует письмо на рабочий стол, быстро просматривает старые сообщения в этом ящике и сохраняет на жёсткий диск самые важные. Последней она сохраняет адресную книгу. Затем удаляет содержимое всех папок ящика, деактивирует его и заводит новый на другом почтовом сервере.
Наконец, известив старых знакомых о смене адреса, она закрывает браузер. Делает себе кофе на общей кухне. Возвращается в комнату. Бухает в кофе 50 граммов виски и садится читать письмо.
«Привет всем.
Ни от кого не вижу никаких писем. Не знаю, попались вы все или осторожничаете. Надеюсь, что последнее. Так или иначе, решил напоследок отправить вам отчёт о своих приключениях за уходящее лето. Может быть, подошьют к какому-нибудь делу, когда закончится ныне свирепствующий от Москвы до самых до окраин пиздец, одним из прямых виновников которого я и т.д. Если, конечно, он закончится.
Я писал Жене, как встречался с Грибовым в конце мая. Здесь повторю, что впечатление на меня это рандеву произвело тяжёлое. Грибовой – гибрид душевнобольного и мошенника с неплохой хваткой, и обе эти составляющие на редкость гармонично в нём уживаются. Но к этому-то я был готов. Не это меня огорошило, а вот что.
Грибовой долго просвещал меня в своём кабинете. Говорил об отмене смерти технологией экстрасенсорного рассасывания, хотя за точность терминологии не ручаюсь. Под конец начал намекать, как-то даже кокетливо, мол, для осуществления этого грандиозного проекта нужна моя помощь, я должен посодействовать переходу человечества на новый духовный уровень и проч. Мне было очень лень с ним разговаривать, меня от ненаучно-фантастических бредней всегда вялость разбивала, Женька знает. Заставил себя сказать, что никаким экстрасенсорным сосанием я заниматься не умею, а если он имеет в виду продолжение работы по исследованию агента, то, во-первых, я не хочу больше этим заниматься, хватит с меня, а во-вторых, для этого нужна полноценная научная база и миллионные капиталовложения. И квалифицированные ассистенты. У вас, говорю, ничего этого нет и, подозреваю, не может быть в принципе.
Грибовой не обиделся на это, только помычал меланхолично, а потом говорит, нет, вы не поняли, нам не нужны исследования, нам нужно только само бессмертие. Мне, говорит, открыто, что агент – дар землянам от высших существ, ковыряться в нём вообще кощунственно, надо просто брать и пользоваться во благо человечества. Лаборатории, говорит, нам не нужны, лаборатории у ФСБ есть, а у нас есть сторонники в ФСБ.
Покойный Жора, который мне помог сбежать, говорил, конечно, что Грибового кто-то в ФСБ поддерживает, но я не поверил тогда. Подумал, нееее, брат, фсбэшный идиотизм совсем в другом ключе выдержан, в более приземлённом, и вообще рациональные проблески тут и там попадаются. Спрашиваю Грибового, и что же у вас за сторонники в ФСБ такие? Он говорит, за нас целый полковник, причём имеющий непосредственное отношение к проекту «Лазарь». Меня прошибла догадка. Не Сахаров, спрашиваю, фамилия случаем у этого полковника? Не Андрей Дмитриевич его зовут? Прямо «да» Грибовой так и не сказал, но из того, как он весь замялся и зарделся, можно было сделать только один вывод.
После аудиенции с Грибовым повезли меня обратно на квартиру к таксовладельцам. Ни глаза на этот раз не завязывали, ни вообще никаких мер предосторожности. Водитель – щуплый парнишка. Хоть открывай дверь и выскакивай на светофоре. Видимо, думали, бежать мне всё равно некуда. Правильно думали. Я как сел в машину, так и переваривал грибовитость писателя Дзержинского, пока не встал. Кто его знает, как они с Грибовым связаны на самом деле, но что Грибовой очаровал Дзержинского и использует в своих целях – это мне кажется маловероятным. С другой стороны, подлинность сдвига по фазе у Грибового и его вера в свою миссию у меня не вызывают сомнений. Моя теория: Дзержинский, сам или по приказу сверху, дурил Грибового и играл им. Последние события, мне кажется, в эту теорию укладываются превосходно.
Так или иначе, я обдумал всё это тогда же, в машине. Когда под конвоем парнишки вошёл в квартиру, хозяйка на меня налетела – ну как, Роман, как всё прошло, я же говорила вам, он самая выдающаяся личность нашего времени, от него свет исходит. Меня едва не стошнило. Спрашиваю, а где Андрей, то бишь муж? Оказывается, уехал в Тверь на встречу с тамошней ячейкой грибовитых. С ночёвкой уехал, на все выходные. Суббота была, насколько я помню.
В воскресенье я проснулся часов в шесть утра и понял, что противно и страшно мне. Думаю, если Дзержинский был тем самым грибовитым фсбэшником, про которого говорил Жора, значит, он не только организовал мой побег, но и был в курсе каждого моего вздоха. Не говоря уже о моей переписке со всеми на свете. Я долго тужился, пытаясь понять, на черта ему Грибовой и мой побег. Хотел он таким косвенным образом выудить из меня то, что я не договаривал? Это ему удалось, в определённом смысле. Хотел выйти через меня на вас? До сих пор не знаю, поймали вас или нет. Разыгрывал некую хитрожопую комбинацию? Тут на днях, я видел в газете, он получил героя России из рук Будина за успешную антитеррористическую операцию. Генералом его грозятся сделать. Вероятно, ради этого старался. В любом случае, снимаю шляпу. Изобретательная ты сволочь, тов. Дзержинский. Главное, избегай бессмертия. Желаю дальнейших творческих успехов.
Короче говоря, страшно и противно было, что даже не принуждают, а просто играют мной неизвестно во что. Пинают, как мячик. Оделся я тихонько, сходил на кухню, взял самый здоровенный нож и пошёл будить хозяйку. Она спросонья нож не сразу разглядела. Трёт глаза, улыбается. Вам что, говорит, Роман? Не спится одному? И отодвинулась так, как будто приглашая к себе в постель. Я чуть нож не выронил, до того нелепая была ситуация. К счастью, тут она заметила нож. Закричала. Я говорю, тише, Вера, мне ужасно неудобно, но я вас честно зарежу, если вы сейчас не сделаете то, что я скажу. И потряс ножом для острастки. Приказал ей отдать мне все деньги и драгоценности, которые есть в доме. Потом посадил её в ванную, задвинул шкафом, а между шкафом и противоположной стеной втиснул кресло. Сказал, не беспокойтесь, Вера, Андрей вызволит вас сегодня же вечером. Она всхлипывает. Мол, а если он задержится? Не могу же я, говорит, воду из крана пить. Я говорю, это не ко мне претензия. Это к Лужкову. Поблагодарил за гостеприимство, раздолбал системный блок в компьютере на всякий случай, нашёл задрипанный рюкзак, собрал в него что нашлось из консервированной еды и отправился скитаться по городам и весям. Такса меня провожала до дверей, молча. За подъездом, похоже, никто не следил. Во всех смыслах этого слова.
Думал, схоронюсь где-нибудь на Украине. Думал, пережду грозу. Или даже натурализуюсь там.
Награбил я почти 23 тыс. наличными, золотое кольцо, браслет серебряный и четыре цепочки. Цепочки эти ничего не стоят, как выяснилось. Я б на месте Веры тоже меня обманул.
На Украину решил податься через Воронеж и город Бобров на реке Битюг. Мама была из Боброва. В восемнадцать лет уехала оттуда в Ленинград и ни разу не возвращалась. И никогда не рассказывала ничего. Всю жизнь мне хотелось на этот Бобров взглянуть. Взглянул. Всё теперь понятно. Место, впрочем, симпатичное, зелёное.
Пока ещё ходил по городу Боброву в горку-под горку, останавливается рядом со мной грузовик, старенький ЗИЛ. Высовывается сияющий мужик, папироса торчит из усов. Спрашивает, тебе куда, городской? На Украину, говорю. Мужик машет, залазь. Сто рублей плюс бензин. До Украины пол- Воронежской области, между тем. Я говорю, может, двести хотя бы? Он смеётся – посмотрим, мол. В общем, залез я. Проехали сколько-то километров, мужик спрашивает, а пожрать не хочешь на дорожку? А ну поехали тогда тут. В деревню. И повернул тут же в кусты какие-то. Я сижу и думаю, всё, каюк, сейчас завезёт меня, отберёт рюкзак и пристукнет ключом на 52. Одним словом, недооценивал я кристалльность его души.
В деревне восемнадцать домов. Заколоченные окна. Тут и там стоят комбайны одноразового использования. Три души, все далеко за 60: баба Саша, баба Ира и баба Нина, мать водителя. Кормиться приехали к ней. Я спрашиваю, чего деревня-то пустая? Вроде не Псковская область. Черноземье. Баба Нина говорит, черноземье-нечерноземье, водку везде хлещут. Оказывается, году в 95-ом справляла деревня
