от сакраментально–канонической организации покаяния, развивалась параллельно с нею, выступила, так сказать, конкуренткой ее и в конце концов в иконоборческую эпоху и позднее на долгое время фактически вытеснила «исповедь белых пресвитеров и епископов, совершавшуюся ими в духе канонов» (Ibid. стр. 328). Это торжество монашеской исповеди над епископско–канонической, поясняет С. И., не следует, конечно, понимать в том смысле, «что в Восточной Церкви того времени совершителями покаяния были одни непосвященные монахи, которые вместо церковного покаяния практиковали только старческое, что в Церкви на время фактически прекратилось совершение Таинства покаяния», но лишь в том смысле, «что настало такое время, когда совершителями покаяния в Церкви стали монахи, духовные отцы в общем смысле слова, т. е. епископы из монахов, иеромонахи и монахи, не имеющие священного сана. И те, и другие, и третьи создали новую покаянную дисциплину, более близкую к древней монастырской, чем к дисциплине церковных канонов» (Ibid.).
Характеризованная книга С. И. нашла вполне одобрительную оценку в отзывах ее обоих официальных рецензентов — проф. Н. А. Заозерского и И. Д. Андреева. После защиты ее в собрании Совета 8 июня 1906 г., на котором вместо Н. А. Заозерского (отсутствовавшего по болезни) официальным оппонентом выступал ректор академии еп. Евдокимов, С. И. был единогласно удостоен Советом искомой степени.
Магистерская диссертация С. И. составляла лишь первую часть задуманного им исследования о «Духовном отце в Древней Восточной Церкви» и обнимала лишь эпоху Вселенских Соборов. Во второй части его автор имел в виду раскрыть историю окончательного торжества монашества «над белой иерархией и клиром в деле исповеди», — историю постепенного распространения новой монашеской организации покаяния из Константинопольского патриархата, где она, преимущественно в среде студийского монашества, * впервые вполне сложилась «по всему православному Востоку», что «произошло уже после торжества Православия — после периода Вселенских Соборов» (Ibid.). Хотя уже в магистерской работе С. И. есть ссылки на некоторые тезисы и исторические данные, которые должны были найти себе подробное раскрытие во второй части «Духовного отца» (с. 98, 161, 201), но автору не суждено было довести свой труд до конца. После издания 1–го выпуска его С. И. вернулся к разработке основной части своей сложной темы — к вопросу о древнерусском духовничестве, — для каковой обследование исторических судеб византийского духовничества являлось лишь обширным введением. Плодом вторичных занятий С. И. над вопросом о древнерусском духовничестве была его докторская диссертация под заглавием «Древнерусский духовник. Исследование по истории церковного быта» (Москва, 1913), с приложением особого тома: «Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины». Насколько новая обработка С. И. этой темы существенно отличалась от его более раннего журнального очерка под тем же заглавием, видно уже из формального их сопоставления: новая работа С. И. как по объему превосходила первую по крайней мере в 3,5 раза, так и отличалась от нее значительными особенностями плана, равно как заключала в себе целые отделы, заполненные совершенно новым материалом. Если же прежний очерк С. И. давал достаточно целостную картину древнерусского духовничества с историко–бытовой стороны, то в докторской диссертации С. И. эта характеристика его выполнена с исчерпывающей полнотой. Автор не оставил без внимания, кажется, ни одного памятника, ни одного исторического свидетельства, сколько?нибудь характерного и ценного для избранной им темы, и на основе этого кропотливым трудом собранного из разнообразных памятников древнерусской письменности громадного материала дал почти не затронутому до сих пор в науке вопросу о древнерусском духовничестве в высшей степени яркое историко– критическое освещение. Громадную научность исследованию С. И. придавали и приложенные к нему отдельной книгой (в 566 стр.) «Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины», заключавшие в себе 48 памятников этого рода (в 76 текстах), образцово изданных автором на основании самого тщательного изучения их различных редакций с установлением имеющихся в этих изводах разночтений и, наконец, снабженных историко–критическими заметками автора, из которых многие имеют характер обширных и целостных научных экскурсов.
Ученый труд С. И., доставивший автору степень доктора церковной истории[885], был по достоинству оценен и вне академии: Учебным комитетом при Св. Синоде он был удостоен премии митрополита Макария в 500 р., а Академией наук — Уваровской премии в 1500 р.
«Больше всего интересуясь древнерусским религиозным и церковным бытом» («Духовный отец…» с. X), С. И., кроме сейчас отмеченной наиболее крупной работы в этой области, в различное время своей научно–литературной деятельности дал целый ряд и более мелких этюдов, посвященных характеристике тех или других явлений древнерусской религиозно–церковной жизни: «Водокрещи. Материалы для истории крещенских обрядов в Древней Руси» (1900), «Праздник Пасхи в Древней Руси» (1900), «Праздник Крещения Господня в Древней Руси» (1901), «Как говели в Древней Руси» (1901), «Бабы богомерзкие» (1909) (древнерусские чародейки и волхвовательницы) и, наконец, «Исповедь земле» — речь С. И. на акте Московской духовной академии 1 октября 1913 г., посвященная разъяснению «одного странного обряда русской древности, существующего по местам и теперь», в котором тесно переплелись два разнородных элемента: «христианский церковный институт тайной исповеди и языческий — олицетворение земли, представление ее живым существом, способным внимать покаянным словам человека и примирить его грешную совесть» (Древнерусский духовник, 257). Довольно незначительные по объему, эти историко– бытовые этюды С. И. являются своего рода миниатюрами, выполненными рукой опытного мастера, глубокого знатока древнерусской жизни и литературы, умеющего извлекать из ее сокровищ любопытные данные и оживлять перед читателем черты давно умершей родной старины. Из журнальных статей С. И. такого типа выделяется отчасти и по объему, а отчасти и по особенностям ее задачи одна его работа, в которой объективно научный интерес историка органически связан и со злободневно–публистическим его интересом, — это статья С. И. «Как служили миру подвижники Древней Руси» (Богословский вестник, 1902 г.), написанная им по поводу разгоревшейся в то время на страницах наших духовных журналов полемики по вопросу об идеале и жизненных задачах православного монашества [886].
В цитированной статье С. И. ставит своей «главной задачей» «навести точную справку по спорным вопросам в истории древнерусского монашества», признавая такую постановку дела «единственно плодотворной». Анализ летописных сказаний и житий знаменитейших русских святых иноков, подвизавшихся «на пространстве от XI до половины XVI в.», приводит автора к тому выводу, что «древнерусский мир видел помощь из святых обителей, от преподобных, просиявших в Русской земле, на всех решительно сторонах своей жизни: на религиозно–нравственной — в молитве, учительстве, духовничестве и миссионерстве подвижников; на социальной и политической — в печаловании за осужденных, в обличении насильников и миротворчестве враждующих князей; на экономической — в монастырской благотворительности разных видов. Общежители или пустынножители — русские подвижники все несли службу миру, кто какую мог, то учительным словом к темному народу, то всенародным обличением московского самодержца, то куском хлеба умирающему ребенку, оставленному под монастырской стеной своими голодными родителями, то прокормлением вдлых тысяч голодающего народа, то уходом за больными и увечными бедняками и устройством для них богаделен при монастырях» (Отд. отт. С. 67). «Архим. Никон, — формулировал С. И. свое основное заключение по спорному вопросу, — изображает нам идеального православного инока святым эгоистом. Западный монах, по его представлению, и в своих идеалах, и в гуманитарной деятельности — грешный альтруист. А наше суждение такое. Истинный христианский подвижник, будь он православный или католик (в данном случае это безразлично), должен быть святым альтруистом, «Рачитель милостыни, кормитель нищих, нагим одежда, странным и безкровным тихое пристанище, сиротам и вдовицам теплый заступник, болящим в многих недугах врач и скорый посетитель, печальным утешение, плачущим радость, обидимым пособник, беспомощным помощник, должным искупитель и рабом освободитель» — вот тот истинный идеал инока, какой нам завещала благочестивая русская древность» (Ibid. стр. 92).
Оставляя в стороне обзор работ С. И. научнобиографического содержания (каковы уже цитированые нами блестящие очерки–характеристики А. В. Горского и ?. Е. Голубинского) и критико–биографического характера, отметим в заключение труды С. И. в области агиологии, выразившиеся в издании им в 1908 г. жития преп. Даниила, Переяславского чудотворца, с обстоятельным историко–критическим введением к нему, и в редактировании С. И. так называемых «дополнительных книг» к предпринятому Московской Синодальной типографией изданию «Житий святых на русском языке, изложенных по руководству ЧетиихМиней св. Димитрия Ростовского», в каковые книги по плану издателей должны войти «те жития,
