— Плохо вижу, — сказал мистер Риддл, бесцеремонно усаживаясь в кресло. — Глаза краснеют.
— Пей меньше, — сурово сказал Дамблдор.
— За собой следи, — парировал мистер Риддл. — Как тебя не увижу, ты всё глюкозу повышаешь, — он кивнул на стаканчик сладкого попкорна в руке Альбуса. — Так и до диабетической комы недалеко.
— Тьфу на тебя, — сказал Альбус.
Внезапно невесть откуда залетевший под театральный потолок воробей капнул на плечо мистера Риддла пакостной белой лужицей.
— Чтоб ты сдох, — возмутился директор «Упивающихся Ритмом», проследив взглядом траекторию полета воробья: птица вдруг взвилась под потолок, ударилась об него и камнем упала на колени к миссис Макгонагалл. Возможно, дальнейшее мистеру Риддлу просто померещилось — ему показалось, будто аккомпаниаторша ловким кошачьим движением спрятала подбитого воробья в свой ридикюль.
Невесть откуда взявшийся Люциус Малфой проворно счистил с плеча начальства воробьиный помет.
— Это хорошая примета, мистер Риддл. К деньгам, говорят.
Директор «Упивающихся» смерил хореографа убийственным взглядом.
— Ненавижу, когда верят во всякую муру, — сказал он. — Иди, Люц, постой под голубятней, а потом я пересчитаю твои карманные, — сурово добавил он.
Побледневший Люциус Малфой покорно кивнул и вышел из зала. Мистер Риддл наклонился к уху Альбуса:
— Старик, когда деньги отдавать думаешь?
— Какие деньги? — блеснул очками Дамблдор.
— Не прикидывайся ветошью, — просипел мистер Риддл. — Двести фунтов занял, и ванькой звали.
— Обли… — начал Дамблдор, лихорадочно соображая, сработает ли беспалочковый Обливиэйт.
— Сам оближись! — быстро и злобно среагировал мистер Риддл.
Дамблдор облизнулся. Так и есть, на усы налип сладкий попкорн.
— Спасибо, — сказал Альбус.
— Спасибо в карман не положишь, — хмуро сказал мистер Риддл. Внезапно он с подозрением ощупал карман пиджака: там что-то хрустнуло. Он сунул туда руку и с недоумением вытянул промасленный пакетик от попкорна. На жирной бумаге красовалась надпись «Спасибо за покупку».
— А ты говорил, — злорадно сказал директор Хогвартса.
— Старый мошенник, — беззлобно фыркнул мистер Риддл. Ловкость рук ему всегда импонировала. — Где твой братан-капитан? — миролюбиво спросил он.
— В больницу решил смотаться, у нас двое учеников пострадали, — Альбус снова набил рот попкорном. — Вернется — готовься к разборке, Том.
— Ах, как страшно, — насмешливо сказал Риддл. — Ну, так что с деньгами, Старик?
На сцену под шум аплодисментов поднялись трое вальяжных мужчин и две полные женщины.
— Началось! — громко сказал Альбус, обрадованный появлением на сцене членов жюри: это отвлекло от разговора о долге.
— Дорогие наши участники, дорогие гости, — неторопливо начала свою речь директор Лондонской Королевской балетной школы — полная дама весьма солидной комплекции. — Как вы знаете, наша цель — объединение и поддержка творчески одаренных исполнителей, коллективов всех возрастных категорий, содействие культурному развитию Великобритании, укрепление здоровья нации, а также…
Мистер Риддл широко зевнул.
— Скука, мать твою за ногу, — пробурчал он, хмуро разглядывая полную даму.
В зале раздался тонкий взвизг, и по проходу, тарахтя и прихрамывая, пронеслась какая-то старушка. Дамблдор с удивлением заметил, что на носке ее туфли болтается захлопнувшаяся мышеловка.
Полная дама быстро передала микрофон другому члену жюри и, извинившись, поспешно покинула сцену. Слово взял не менее упитанный мужчина с комплекцией борца сумо. Он представил зрителям членов жюри, кропотливо перечислив их должности, звания и заслуги, что заняло не менее пятнадцати минут.
— Чтоб тебя черти взяли, — не выдержал Дамблдор. Всем хотелось быстрее узнать результаты.
Неожиданно из служебного входа появился худой маленький негр в черном костюме, поднялся на сцену и сказал что-то на ухо «борцу сумо». Тот побледнел, позеленел и, спешно извинившись, куда-то исчез, передав микрофон третьему члену жюри — страдающей от ожирения женщине с тройным подбородком отъевшейся кухарки.
— Как вы знаете, — начала жюри-кухарка, — существуют специальные критерии, по которым мы оцениваем выступление конкурсантов, — она обвела публику строгим взглядом маленьких глазок, теряющихся на заплывшем жиром лице. — Это и чистота танца, и правильность постановки рук, и пируэты, и прыжки, и координация, и музыкальность и…
— Сама бы потанцевала, — вдруг громко фыркнула Долорес Амбридж, разглядывая толстуху.
Далее случилось нечто и вовсе несуразное. Женщина выронила из задрожавших рук микрофон, уперла руки в бока и с каким-то совершенно ополоумевшим лицом понеслась вскачь по сцене, тряся животом и притоптывая то носком, то каблуком. Доскакав до кулис, она запуталась в их парчовых складках, в воздухе быстро мелькнули ее ноги, раздался грохот упавшей декорации и, наконец, все стихло.
По залу пронеслись смешки, их заглушил шквал аплодисментов. Благосклонная публика оценила номер
