— Вы бы и хромого кузнеца научили танцевать.
Она рассмеялась.
— Вы очень любезны, мистер Андерс.
И вдруг все изменилось. С самого приезда в Кейптаун она не улыбалась ему, не разговаривала с ним, а Ирена Личарс, которая собиралась гостить в доме четыре месяца, только переночевала и отправилась назад на следующем почтовом пароходе.
Ее имя с тех пор не произносилось, а Буря проявляла к Марку такую откровенную враждебность, что не могла находиться с ним в одной комнате.
И теперь Марк чувствовал себя в ее мастерской вором, но не мог противиться искушению посмотреть ее последние картины.
В северной стене были пробиты окна от пола до потолка, выходившие на гору.
В центре голого, не покрытого ковром пола стоял мольберт Бури; из другой мебели в мастерской были только стул художника, столярный верстак, уставленный горшочками с красками, и еще один стул на помосте для натурщиков.
У стен стояли холсты всех форм и размеров в рамах, большинство пока чистые. Однажды, когда они еще дружили, Буря даже попросила Марка помочь ей с изготовлением рам. Вспомнив об этом, он почувствовал обиду: она была очень требовательна и проверяла все, что он сделал.
Картина была почти закончена, и он удивился, где она в последние дни нашла время для работы; Марк понял, что недооценил ее. Он считал, что по утрам она валяется в постели, она же в это время писала. Однако сейчас все его внимание занимала картина.
Он стоял перед ней, засунув руки в карманы, и чувствовал, как по всему телу разливается ощущение теплой радости.
На картине были деревья и лесная поляна, лучи солнца играли на земле и на фигурах двух людей: женщины в белом платье, собирающей белые цветы, и мужчины, который, сидя на поваленном дереве, наблюдал за женщиной.
Марк видел, что картина значительно лучше всего написанного Бурей раньше: при всей своей незатейливости она вызывала такое сильное чувство, что перехватывало горло. Его поразила талантливость этой работы.
Изумительно, как Буря изобразила реальность, сделав ее прекрасной, сумела передать суть и вложить в нее очень важный смысл.
Марк думал о том, что неподготовленный глаз способен разглядеть талант в любой области: человек, никогда не видевший шпагу, по первым же движениям узнает мастера-фехтовальщика; и вот сейчас Марк, не разбирающийся в живописи, дивился открывшейся красоте.
За ним щелкнул замок, и он повернулся к дверям.
Она оказалась в мастерской раньше, чем увидела его. Внезапно Буря остановилась, и выражение ее лица изменилось. Все тело напряглось, дыхание звучало затрудненно.
— Что вы здесь делаете?
Марк не знал, что ответить, но его еще не отпустило настроение картины.
— Думаю, когда-нибудь вы станете большим художником.
Неожиданный комплимент и его очевидная искренность застали девушку врасплох, и она перевела взгляд на картину. Вся враждебность, все высокомерие куда-то исчезли.
Неожиданно перед ним очутилась совсем юная девушка с мешковатом халате, выпачканном красками, разрумянившаяся от удовольствия.
Он никогда не видел ее такой — безыскусственной, открытой, уязвимой. Как будто на мгновение Буря открыла перед ним тайные глубины души, то место, где держала свои истинные ценности.
— Спасибо, Марк, — негромко сказала она и перестала быть блестящей бабочкой, избалованной и легкомысленной богачкой, обернувшись человеком содержательным и душевным.
Ее чувства были так очевидны, что он едва не поддался искушению обнять ее и прижать к себе, и она неуверенно отступила на шаг, как будто разгадала его намерение.
— Однако так легко вы не отделаетесь. — Тайник был торопливо скрыт за занавесом, и голос зазвучал по-старому. — Это моя личная комната, даже папа не смеет приходить сюда без моего разрешения.
Перемена была поразительная. Как будто замечательная актриса вошла в знакомый образ; Буря даже топнула; это переполнило чашу его терпения.
— Больше это не повторится, — резко заверил он и направился к двери, пройдя совсем рядом с ней. Он так рассердился, что чувствовал, как дрожит.
— Марк! — повелительно остановила его Буря, но он лишь ценой большого усилия остановился и обернулся к ней; все его тело было напряжено, губы побледнели и застыли от гнева. — Отец спрашивает у меня разрешения приходить сюда, — сказала она и улыбнулась слегка дрожащей, но совершенно очаровательной улыбкой. — Почему бы вам не поступать так же?
Она вышибла его из колеи, улыбкой рассеяла его гнев. Марк почувствовал, как его оцепенение проходит, а Буря тем временем повернулась к рабочему столу и, деловито переставляя краски, заговорила не оглядываясь:
— Закройте за собой дверь. — Приказ принцессы своему рабу.
Гнев, не вполне оставивший его, вспыхнул с новой силой, и Марк собирался захлопнуть злосчастную дверь так, чтобы она сорвалась с петель, но Буря снова окликнула его.
— Марк!
Он остановился, но не мог ничего произнести.
— Я сегодня еду с вами в парламент. Сразу после ланча. Хочу услышать речь генерала Сматса, отец говорит, это важно.
Он подумал, что, если попытается ответить ей, поранит губы — такими жесткими и ломкими, как старый пергамент, они казались.
— О Боже! — вскрикнула Буря. — Я совсем забыла, что, когда обращаешься к Марку Андерсу, эсквайру, следует обязательно говорить «пожалуйста»! — Она скромно сложила руки перед собой, изобразила на лице притворное раскаяние, и ее темно-голубые глаза стали огромными и полными чувства.
— Пожалуйста, возьмите меня с собой в парламент. Я буду вам ужасно благодарна. А теперь можете хлопать дверью.
— Вам следует выступать на сцене, вы только зря тратите время на живопись, — ответил он, но дверь закрыл с намеренной осторожностью. Она дождалась щелчка замка, потом упала на стул натурщика и расхохоталась.
Постепенно она успокоилась, но все еще улыбалась, когда выбирала чистый холст и ставила его на мольберт.
Углем она нанесла очертания головы Марка, и это удалось ей с первого же раза. «Глаза, — прошептала она, — глаза — главное». И снова улыбнулась, когда на холсте словно по волшебству появились глаза. Буря сама удивилась тому, как хорошо помнит его. Она начала негромко напевать, полностью погрузившись в работу.
Парламент заседал в высоком квадратном зале с галереями для гостей и прессы вдоль стен.
Стены были обшиты панелями из темного туземного дерева, над местом председателя резной навес из того же материала.
Мягкий зеленый ковер устилал пол под скамьями членов парламента, все места были заняты, все галереи переполнены, однако в зале царила напряженная соборная тишина, в которой отчетливо слышался высокий резкий голос премьер-министра. Стоя рядом с креслом председателя, премьер-министр казался маленьким, но грациозным.
— Весь комплекс Витватерсранда медленно, но верно переходит в руки красных бандитов.
Он активно жестикулировал; Марк подался вперед, чтобы лучше видеть. При этом он коснулся ногой Бури Кортни и весь остаток речи ощущал тепло ее бедра.
— Трое полицейских были убиты при нападении на Фордсбург и еще двое тяжело ранены в стычках с отрядами забастовщиков. Эти группы вооружены современным боевым оружием, эти полувоенные отряды свободно действуют на улицах, совершая акты насилия над гражданами, над офицерами полиции,
