принципе решить вопрос о даче, т. к. патриарх часто спрашивает меня (и лично, и через своих сотрудников) о том, в каком состоянии находится вопрос о предоставлении дома в Переделкине; и я, затрудняюсь дать какой-либо другой ответ, всё время заявляю, что вопрос изучается».
Верный своей тактике кроткого давления патриарх пошёл на некоторое сокращение контактов с председателем Совета по делам РПЦ. Как опытный аппаратчик, Карпов почувствовал покачивание кресла под собой: не сумел наладить отношения с важным подопечным. И занялся выполнением его пожеланий с удвоенным усердием. В одной из бумаг Совета появилось упоминание о слабом здоровье Алексия; об этом же говорилось и в докладе Сталину: «Заболевание патриарха, обезображивающий артрит… вынуждает его уделять много времени своему лечению, для чего только в 1951 году он три раза выезжал для лечения в Цхалтубо, Тбилиси, и на свою дачу в Одессу. По словам лечащего его профессора Соколова С. Н., заболевание носит серьёзный характер, является неизлечимым и в конце концов приведёт к поражению обеих ног».
Следует отметить, что Алексий I эту дачу всё же получил, более того, он стал единственным иерархом РПЦ, награждённым четырьмя орденами Трудового Красного Знамени. Первым орденом в 1946 году, вторым 8 ноября 1952 года, третьим — 8 ноября 1962 года — к 85-летию, а четвёртым — 6 ноября 1967 года в ознаменование 90-летия со дня рождения.
Известно, что 23 августа 1946 года, при вручении ему Председателем Президиума Верховного Совета СССР Н. Шверником первого ордена, патриарх сказал такие слова: «Позвольте мне, глубокоуважаемый Николай Михайлович, в Вашем лице благодарить Верховный Совет нашего Союза и Правительство во главе с нашим великим вождём Иосифом Виссарионовичем Сталиным за высокое внимание ко мне, выразившееся в пожаловании мне ордена Трудового Красного Знамени».
Из писем Патриарха Московского и Всея Руси Алексия I председателю Совета по делам Русской Православной Церкви Г. Г. Карпову 6 ноября 1946 года:
«Между нами давно установились самые добрые отношения, но настоящий случай Вашего исключительного сердечного отношения и участия ко мне лично привязал меня к Вам навсегда и я вечно буду хранить в сердце не только самую глубокую Вам благодарность и уважение, но и ничем неизгладимую любовь. Поздравляю Вас с нашим общим всенародным праздником. Желаю Вам здоровья, благополучия, радости личной, семейной и счастья видеть сказочное возрождение нашей Родины, окрыленное творческим гением нашего мудрого и дорогого Вождя».
4 февраля 1947 года:
«Меня глубоко тронуло Ваше сердечное поздравление с знаменательным днём двухлетия нашего церковного торжества, а также та характеристика, которую Вы дали нашему церковному положению в настоящее время. Если это положение является устойчивым и расширяющим, то мы обязаны этим мощной поддержке со стороны Нашего Правительства, Глава которого наш великий Вождь Иосиф Виссарионович, с таким доверием и с таким участием относится к нам и ко всей церковной работе в нашем Союзе. Его непосредственным помощником в этом деле и проводником его взглядов являетесь Вы, дорогой Георгий Григорьевич, которому Он доверил возглавление Совета по делам Русской Православной Церкви, этого, по моему, и не только по моему глубокому убеждению, основанному на опыте, благодетельного для Церкви учреждения, благодаря которому сделано уже столько много для нашей Церкви. Этому, несомненно, в огромной мере способствует Ваше личное сердечное и внимательное отношение к делу церковному и ко мне, с кем Вам приходится непосредственно и постоянно сноситься по всяким вопросам. В этой уверенности я ещё раз с самым искренним и сердечным чувством выражаю Вам мою горячую признательность».
26 февраля 1947 года:
«Надеюсь, мою телеграмму благодарственную в ответ на Вашу Вы получили. Ещё раз сердечно благодарю Вас за внимание и за прекрасный дар — великолепную парчу, из которой выйдет очень нарядное облачение. В этом году именины случились на 1-й неделе, а потому не было приёма и даже литургии не было, т. к. она не положена в Посту.
Посылаю Вам — быть может, на свободе прочтёте — письмо отца Сокаля и два рапорта из Китая. По миновании надобности пришлите их при случае.
Сегодня улетели в Париж митрополит Серафим и игумен Серафим Родионов; не знаю, когда разрешится вопрос с визами для остальных трёх членов делегации. Сегодня они отправились до конца недели в Лавру.
Моя сестра Вам посылает прилагаемую коробку конфет и просит передать Вам большой привет с пожеланием скорейшего выздоровления.
Надеюсь скоро увидеться с Вами — выздоровевшим и окрепшим».
15 апреля 1947 года:
«Радуюсь Вашему выздоровлению и выходу на работу, причём желаю Вам осторожности в этой работе на первых порах в особенности.
Относительно ответа на памятную записку венгерского посланника так и поступлю, т. е. сообщу ему, что Святейший Синод на ближайших заседаниях весенней сессии обсуцит и решит вопросы, им возбужденные. Я ему это говорил, когда он сам мне привёз эту записку, и он, по-видимому, не торопил с ответом. Посылаю Вам письма митрополита Серафима и митрополита Вениамина для ознакомления. По миновании надобности прошу мне их вернуть.
Я устал до последней степени от служб Страстной недели и Пасхальных служб. Сегодня служу просто — дома и затем в 3 ч. будет приём городских настоятелей. И это — последний этап праздничных церемоний.
Надеюсь на этих днях иметь у Вас аудиенцию».
31 декабря 1947 года:
«Ещё раз поздравляю Вас, Марию Григорьевну и Ваше потомство с Новым годом. Особенно желаю Вам нового прочного здоровья и всякого счастья, без чего бывает скучно жить на земле.
Я слышал вчера, что Вы сегодня хотели выйти на работу, но оказалось, что Вам приходится ещё полежать. Лучше несколько дней лишних обречь себя на положение больного, чем снова заболеть на более долгий срок.
Посылаю Вам для прочтения полученное от игуменьи Евгении из Иерусалима её открытое письмо «хулигану от прессы» Рыбакову, который в Америке упражняется в инсинуациях по моему адресу, Русской церкви и нашего Союза. Она просит это письмо напечатать в нашем журнале, но я думаю, что вне всякой связи с американскими делами это едва ли удачно.
Затем посылаю копию моей телеграммы Иосифу Виссарионовичу, посланной сегодня».
10 января 1948 года:
«Мне очень прискорбно, что Вы болеете. Мария Григорьевна несколько успокаивает тем, что Вы чувствуете себя неплохо и что только необходимые процедуры по части укрепления сердца продержат Вас ещё несколько времени на больничном режиме. От всей души желаю Вам надолго укрепить своё здоровье.
И ещё — не разрешайте операции, лучше соблюдать самую стеснительную осторожность, чем рисковать последствиями операции. Ближайшие дни будут заняты у нас приёмом албанцев.
Посылаю Вам перевод патриарха Христофора. Оно получено 3 января и является, как видно, пояснением телеграммы, ранее полученной.
Меня несколько смущает следующее обстоятельство: как-то неудобно, что барельеф Иосифа Виссарионовича на ливанском кедре до сего времени не передан по назначению, между тем как прошло уже без малого 4 недели со дня отъезда митрополита Ильи Карама. Как поступить с этим делом?
Надеюсь, что Ваше выздоровление, дорогой Георгий Григорьевич, не замедлит, и мы скоро увидимся «на воле».
