Рассказывает Н. Петров: «По заявлению Рюмина 5 июля 1951 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло следующее решение (П82/404): «поручить комиссии в составе т.т. Маленкова (председатель), Берия, Шкирятова и Игнатьева проверить факты изложенные в заявлении Рюмина, и доложить о результатах Политбюро ЦК ВКП(б). Срок работы комиссии 3–4 дня».
В ночь с 5 на 6 июля 1951 года Сталиным в Кремле были приняты Рюмин и руководители МГБ Абакумов и его первый заместитель С. И. Огольцов. При этом присутствовали Молотов, Булганин, Берия и Маленков. Сталин точно продумал сценарий встречи. Сначала в присутствии других членов Политбюро в кабинет ровно в час ночи был приглашен Абакумов, и лишь после того, как Сталин имел возможность выяснить у него все интересующие вопросы, в 1 час 40 минут в кабинет позвали Рюмина (очень похоже на очную ставку). А Огольцова пригласили лишь за пять минут до конца аудиенции. Вероятнее всего, для того чтобы возложить на него временное исполнение обязанностей министра госбезопасности.
Абакумов еще не был арестован, но уже 8 июля 1951 года побывал на допросе у исполняющего обязанности Генерального прокурора К. А. Мокичева. Накануне… Абакумов написал объяснительную записку по выдвинутым против него обвинениям (см. приложение. — Примеч. авт.). В записке рассказывалось об обстоятельствах дела Этингера: в ноябре 1950 года Абакумов направил Сталину в Сочи записку с просьбой дать санкцию на арест Этингера; Поскребышев переадресовал Абакумова к Булганину, который и дал санкцию. Этингер был арестован 18 ноября 1950 года и, по уверениям Абакумова, никаких существенных показаний не давал, у него были частые сердечные припадки, и в конце концов в результате допросов, проводимых Рюминым, он умер. Все обвинения Рюмина в связи с делом Этингера Абакумов отметал, заверяя Сталина в своей личной преданности».
Тогда же, в эти сумрачные июльские дни, Виктора Семеновича вызвал Лаврентий Павлович. Абакумов для себя решил, что поговорит с ним один на один откровенно и появится хоть какая-то надежда. Но не тут-то было. В кабинете Берия оказался, как бы случайно, еще и Маленков, который поинтересовался:
— Что там по отбывающим наказание авиаторам?
— У Новикова, Шиманова, Селезнева срок заключения истек, — ответил Абакумов.
— Почему вы их держите? — недовольно спросил Маленков.
— Это не в моей компетенции. Вы же знаете, кто принимает такие решения, — уклонился от ответа Абакумов.
После этого разговора Виктор Семенович все же встретился с Берия наедине и попросил его специально доложить по этому вопросу хозяину. Тот его уже не принимал и не желал даже с ним разговаривать.
— Ведь если их выпустят, — сказал Виктор Семенович, — то Шахурин и Шиманов, несомненно, придут к Маленкову и расскажут, как они писали заявление против него на имя товарища Сталина.
Но Берия дал понять, чтобы он сам выкручивался из этой истории, к которой он не имеет никакого отношения.
В этот же день Маленков вызывает Рюмина и берет с него письменные объяснения. Затем вызывает Абакумова и дает их прочитать.
Таким образом, Маленков называет Виктора Семеновича единственным виновником «Авиационного дела»…
Прекрасно понимая, что его может ожидать в ближайшее время, Абакумов 9 июля пишет на имя Сталина целых два письма. Первое после встречи с Берия наедине, где он указывает: «Я уклонился от ответа, имея в виду, что это дело специальное, так как они в процессе следствия писали заявления в Ваш адрес в отношении Маленкова Г. М.
После этого я отдельно встретился с товарищем Берией Л. П. и попросил его специально доложить товарищу Сталину И. В.».
Второе, после прочтения письменных объяснений Рюмина в кабинете Маленкова: «Действительно, как Вы знаете, по специальному указанию, арестованные Шахурин, Новиков, Шиманов и другие допрашивались в отношении Маленкова Г. М. При этом показания их в соответствии с полученными указаниями оформлялись в виде собственноручных заявлений в Ваш адрес и были Вам представлены».
Дело в том, что заявление от имени Шахурина и Шиманова против Маленкова, подобные заявлению против Жукова, были подготовлены не в единственном экземпляре. Поэтому Виктор Семенович, оставивший у себя по одному экземпляру в качестве компромата, на всякий случай, лукавил вождю, как и тогда, когда отправлял эти заявления на его имя и указывал на них: «в единственном экземпляре». Он оставлял за собой право защищаться и нападать.
11 июля Политбюро ЦК ВКП(б) принимает специальное решение (П82/437) «о неблагополучном положении в МГБ», в котором были повторены все обвинения Рюмина в адрес Абакумова и добавлены новые.
А 12 июля 1951 года Виктора Семеновича вызвали в Прокуратуру СССР. Он уже был готов к этому и все понял. Генеральный прокурор, государственный советник юстиции 1-го класса Г. Сафонов, объявил ему два постановления — о возбуждении уголовного дела по признакам статьи 58–1 «б» УК РСФСР (измена родине, совершенная военнослужащим) и об избрании меры пресечения в виде содержания под стражей.
После необходимых в таких случаях «процедур» Виктора Семеновича поместили в одиночную камеру Матросской Тишины. Только начальник этой тюрьмы знал, кто обозначается в ней как «заключенный № 15». Такие вот меры предосторожности были приняты в отношении бывшего всесильного и всемогущего министра госбезопасности СССР.
Примечательно, что «перед арестом Абакумова Лаврентий Павлович Берия распорядился переключить телефоны кремлевской АТС: домашний на дежурного офицера в комнате охраны, а служебный — на приемную; это было сделано для того, чтобы Абакумов не мог соединиться с ним».
Именно благодаря процедуре ареста в деле бывшего министра остался и словесный портрет: «Рост — высокий; плечи — опущенные; цвет волос — темно-русые; глаза — карие; лицо — прямоугольное; лоб — высокий; брови — дугообразные; нос — широкий; спинка носа — прямая, основание носа — приподнятое; рот — большой; губы — толстые; подбородок — прямой; уши — большие, овальные». Остался он и для истории…
По мнению Кирилла Столярова, «генерал-полковник Абакумов был представительным, знавшим себе цену мужчиной с приятной внешностью, жестким, пронизывающим взглядом, наводившим на мысль, что этот человек мало кому верит».
Как рассказывали Е. Жирнову ветераны госбезопасности, «содержали его в более чем сносных условиях и будто бы даже обед доставляли из его любимого «Арагви». Никаких признательных показаний он не давал. И тогда в следственной части по особо важным делам МГБ составили альбом с фотографиями вещей, изъятых у Абакумова при обыске. Теперь такой список вряд ли кого-нибудь удивит, но тогда десятки пар обуви, ворох галстуков и все прочее было попаданием в десятку. Ходивший в латанных сапогах Сталин приказал обращаться с Абакумовым как с государственным преступником».
Сразу же после ареста на квартире и на даче Абакумова были произведены обыски.
Особое внимание было обращено на большое количество пепла, обнаруженного в его кабинете, что свидетельствовало о сожжении многих документов, которые он хранил у себя дома. Однако сжег бывший министр не все. В его столе изъяли документы, на которых стоял гриф «совершенно секретно». Это был компромат на Берия и Маленкова: милицейские протоколы, связанные со скандалами на сексуальной почве (Л. П. Берия) и копии заявлений 1946 года по линии брака самолетов (Г. М. Маленкова). А что касается барахла, то для министра с зарплатой в двадцать пять тысяч рублей все это были мелочи, учитывая еще и возможности Абакумова в прошлом как начальника ГУ KP СМЕРШ.
Итак, у Виктора Семеновича нашли: «1260 метров различных тканей (это были в основном дешевые сорта вискозного шелка, использовавшиеся для декоративного оформления стен его квартиры), много столового серебра, 16 мужских и 7 женских наручных часов, в том числе 8 золотых, около 100 пар обуви, чемодан мужских подтяжек, 65 пар запонок, 22 фарфоровых сервиза, 78 художественных ваз», мебельные гарнитуры, холодильники, радиоприемники, множество фотоаппаратов, кинопроектор, автомобиль «Линкольн-зефир» и библиотека (тысяча пятьсот томов). В доме номер одиннадцать по Колпачному переулку в тот день окна на втором этаже были плотно зашторены…
