Распоряжением Совета Министров СССР от 25 июля 1951 года за № 12 537 и от 26 июля 1951 года за № 12 637 квартиры № 2 в доме 11 по Колпачному переулку и № 8 в доме 8 по Телеграфному переулку, а также дача МГБ в поселке Петрово-Дальнее передавались в резерв Совмина. Оба эти документа были подписаны Сталиным.
13 июля арестовали и вторую жену Абакумова вместе с грудным ребенком. Причем, как пишет К. Столяров, «ребенок причинил сотрудникам прокуратуры Союза массу хлопот — у матери сразу же пропало молоко, и чтобы мальчик выжил, им пришлось позаботиться об искусственном питании».
К слову, на квартире у матери Антонины Николаевны (тещи Абакумова) во время обыска нашли две книги, выпущенные для служебного пользования, о работе английской контрразведки и американского Федерального бюро расследований. Хранение такой литературы лишь усугубило вину второй жены бывшего министра государственной безопасности. Первой же жене повезло гораздо больше. Ее сначала тоже хотели арестовать, но Генпрокурор СССР не усмотрел достаточных оснований для ее ареста.
После серии допросов ее выселили из квартиры, разрешив забрать оттуда только личные вещи, а потом и вовсе оставили в покое.
Вторая жена Абакумова вместе с сыном провела за решеткой 2 года 8 месяцев и вышла на свободу 9 марта 1954 года. А через десять месяцев, 26 января 1955 года, ее вызвали в милицию, где отобрали паспорт и выдали взамен другой — без права проживания в Москве.
А тем временем происходит нечто невообразимое. 13 июля 1951 года арестовывают начальника следственной части МГБ А. Г. Леонова и его заместителей: М. Т. Лихачева и Л. Л. Шварцмана. 25 июля 1951 года арестовывают управляющего делами МГБ М. К. Кочегарова, а на следующий день еще одного заместителя начальника следственной части МГБ В. И. Комарова. При этом аресты в МГБ продолжались и дальше.
Обязанности Абакумова начал исполнять его заместитель С. И. Огольцов, но, почувствовав неладное, он уже 3 августа доложил Сталину, что болен и по заключению врачей нуждается в постельном режиме. За себя он предложил кандидатуру Е. П. Питовранова.
На него и возложили исполнение обязанностей министра госбезопасности, а кроме того, возложили участие в допросах по делу Абакумова, бывшего шефа!
Рассказывает Н. Петров: «Незадолго до отпуска Сталин 24 июля 1951 года провел одну важную встречу с руководителями МГБ в присутствии Берии и Маленкова, на которой дал указания о серьезной перестройке агентурно-оперативной работы, предложив сократить тайную сеть МГБ на 2/3 (оставив только часть агентов и сократив всех осведомителей). Накануне своего отъезда Сталин 9 августа назначил министром госбезопасности партийного аппаратчика С. Д. Игнатьева, демонстративно оставив его по совместительству, в должности заведующего Отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б). В том же месяце был пересмотрен состав заместителей министра госбезопасности…
М. Д. Рюмин, в награду за разоблачение Абакумова, был назначен в июле исполняющим обязанности начальника следственной части по ОВД МГБ СССР и получил звание полковника. Но останавливаться на достигнутом он не желал и, направив Сталину на юг новое разоблачительное письмо, стал инициатором очередной волны арестов в аппарате МГБ. Копию этого письма 10 октября 1951 года Рюмин послал Маленкову. В нем говорилось о недостатках в работе 2-го главного управления МГБ и о том, что руководящие работники МГБ: Е. П. Питовранов, Ф. Г. Шубняков, Л. Х. Райхман, H.H. Селивановский, A.C. Блинов, В. П. Рогов, И. А. Чернов и другие, многие годы тесно работали с Абакумовым и находились под его враждебным влиянием.
Примерно в середине октября 1951 года министр госбезопасности С. Д. Игнатьев и его заместитель Н. П. Стаханов выехали для встречи со Сталиным на юг. При встрече Сталин подробно расспрашивал Игнатьева о работе МГБ и, в частности, о том, хорошо ли работают Е. П. Питовранов, Ф. Г. Шубняков и другие высокопоставленные чекисты. Игнатьев ответил, что в настоящий момент «чекисты работают лучше», а те, о ком Сталин спрашивает, — «честные люди». Выслушав его, Сталин заявил: «Слепой вы человек, ничего не видите, что вокруг делается», и дал Игнатьеву прочитать письмо Рюмина с обвинениями против Питовранова и других. Тут же, по ходу дела, Сталин дал указание «убрать всех евреев» из МГБ. Игнатьев, недоумевая, спросил — куда? И тут вождь изрек: «Я не говорю, чтоб вы их выгоняли на улицу. Посадите и пусть сидят», добавив фразу, которой суждено стать крылатой: «У чекиста есть только два пути — на выдвижение или в тюрьму».
На этой же встрече Сталин в категоричной форме потребовал назначить Рюмина не только начальником следственной части, но и заместителем министра госбезопасности. Игнатьев пробовал возражать, сославшись на то, что начальником следственной части МГБ уже утвержден А. Н. Кидин (работавший первым секретарем Владимирского обкома), на что Сталин отреагировал довольно резко, заявив: «Я такого не знаю». Разумеется, Сталин прекрасно знал всех первых секретарей обкомов, но кандидатура Кидина его не устраивала. Решение Сталина о начальнике следственной части было неукоснительно выполнено. Постановлением Совета Министров СССР № 4010–1837сс от 19 октября 1951 года М. Д. Рюмин был утвержден заместителем министра госбезопасности, членом Коллегии МГБ СССР и начальником следственной части по ОВД МГБ СССР».
Следует отметить, что, кроме арестов чекистов-евреев, была и другая волна арестов 1951 года, связанная преимущественно со случаями коррупции.
Первым к допросам Абакумова приступил заместитель Генпрокурора К. Мокичев. Фактически он заменил своего шефа Сафонова, попавшего в автомобильную катастрофу и оказавшегося на несколько месяцев в Кремлевской больнице.
Итак, Мокичев спрашивает Абакумова:
— Почему вы долго не арестовывали Этингера, а после ареста запретили допрашивать о терроре, сказав Рюмину, что Этингер «заведет в дебри»?
— Руководство 2-го управления доложило мне, — отвечает Виктор Семенович, — что Этингер является враждебно настроенным. Я поручил подготовить записку в ЦК. В записке были изложены данные, которые убедительно доказывали, что Этингер — большая сволочь. Это было в первой половине 1950 года, месяца не помню. Но санкции на арест мы не получили. А после того как сверху спустили санкцию, я попросил доставить Этингера ко мне, так как знал, что он активный еврейский националист, резко антисоветски настроенный человек. Когда я стал нажимать на него, Этингер сказал, что он честный человек, лечил ответственных людей. Назвал фамилию Селивановского — моего заместителя, а затем Щербакова. Тогда я заявил, что ему придется рассказать, как он залечил Щербакова. Тут он стал обстоятельно доказывать, что Щербаков был очень больным, обреченным человеком.
В процессе допроса я понял, что ничего, совершенно ничего, связанного с террором, здесь нет. А дальше мне докладывали, что чего-то нового, заслуживающего внимания, Этингер не дает.
— Вам известно, что Этингер был переведен в Лефортовскую тюрьму с созданием необычного для него режима?
— Это неправильно. И внутренняя, и Лефортовская тюрьма одинаковы, никакой разницы нет.
— Вы давали указание о том, чтобы содержать Этингера в особых, опасных для его жизни условиях?
— В каких особых? — удивленно переспрашивает Абакумов.
— В более жестких, чем всех остальных? Ведь Этингера поместили в сырую и холодную камеру.
Виктор Семенович понимает вопрос и, улыбаясь, отвечает:
— Ничего особенного здесь нет, потому что он — враг. Мы можем и бить арестованных — в ЦК ВКП (б) меня и моего первого заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к шпионам и другим государственным преступникам, когда это нужно.
Арестованный есть арестованный, а тюрьма есть тюрьма. Холодных и теплых камер там нет. Говорилось о каменном полу — так, насколько мне известно, пол везде каменный. Я говорил следователю, что нужно добиваться от арестованного правды, и мог сказать, чтобы тот не заводил нас в дебри.
Автор документальной повести «Голгофа» Кирилл Столяров комментирует этот поединок так: «Надо сказать, что силы при допросе оказались неравными. Заместитель Генерального прокурора Мокичев был правоведом высшей квалификации с аттестатом профессора, тогда как, напоминаю, образовательный
