багаж Абакумова ограничивался четырьмя классами начальной школы. И все же у меня исподволь сложилось впечатление, что в протоколах допросов их следовало поменять местами — уж больно все это похоже на диалог профана с жестким, вполне компетентным собеседником».
Во время допросов Виктор Семенович, признавая свои ошибки, недостатки и неудачи в чекистской работе, больше ни в чем не считал себя виновным. Аргумент у него действительно был сильнейший: «Я был весь на глазах ЦК ВКП(б). Там повседневно знали, что делается в ЧК». Ну что тут скажешь в ответ, как возразишь?
В одиночной камере бывший министр пишет письмо ЕМУ:
«Теперь по поводу заявления тов. Рюмина о том, что я якобы намекнул Этингеру, чтобы он отказался от показаний по террору. Этого не было, и быть не могло. Это неправда. При наличии каких-либо конкретных фактов, которые дали бы возможность зацепиться, мы бы с Этингера шкуру содрали, но этого дела не упустили бы. Должен прямо сказать Вам, товарищ Сталин, что я сам не являюсь таким человеком, у которого не было бы недостатков. Недостатки имеются и лично у меня и в моей работе. В то же время с открытой душою заверяю Вас, товарищ Сталин, что отдаю все силы, чтобы послушно и четко проводить в жизнь те задачи, которые Вы ставите перед органами ЧК. Я живу и работаю, руководствуясь Вашими мыслями и указаниями, товарищ Сталин, стараюсь твердо и настойчиво решать вопросы, которые ставятся передо мной. Я дорожу тем большим доверием, которое Вы мне оказываете за все время моей работы как в период Отечественной войны в органах Особых отделов и СМЕРШ, так и теперь — в МГБ СССР.
Я понимаю, какое большое дело Вы, товарищ Сталин, мне доверили, и горжусь этим, работаю честно и отдаю всего себя, как подобает большевику, чтобы оправдать Ваше доверие. Заверяю Вас, товарищ Сталин, что какое бы задание Вы мне не дали, я всегда готов выполнить его в любых условиях. У меня не может быть другой жизни, как бороться за дело товарища Сталина.
Виктор Семенович не случайно избегает некоторых слов («арест», «тюрьма»). С момента ареста прошло около трех недель, и он еще верит в то, что вождь разберется и объявит его невиновным.
Но тот, перед кем почтительно поклонился из одиночной камеры Виктор Семенович, получив это письмо, прочитал и оставил его у себя. А через 20 дней Мокичев получил указание лично от Маленкова, переданное через нового министра госбезопасности С. Игнатьева: 20 августа 1951 г. «послать товарищу Сталину протокол допроса Абакумова».
Не знал Виктор Семенович, сидя в тюрьме, что с июля 1951 года по сентябрь 1952 года из рядов МГБ вычистили 42 тыс. человек, 600 агентов исключили из агентурных сетей на Украине, в Белоруссии и в Прибалтике, 3 тыс. человек уволили за несоблюдение законности или нарушение дисциплины, 1583 уволили за профессиональную непригодность, остальных — по другим причинам.
Вычищение ставленников Абакумова было скрытой причиной этой чистки. Официально: улучшалась работа и оперативные способности госбезопасности. Новый министр госбезопасности Семен Денисович Игнатьев охарактеризовал МГБ как «косную, раздутую бюрократическую» структуру.
Игнатьеву было сорок семь лет. В партии с 1926 года. В 1935-м окончил Всесоюзную промышленную академию, и сразу же его взяли на работу в промышленный отдел ЦК. С 1937-го — секретарь Бурят- Монгольского обкома партии, с 1943-го — первый секретарь Башкирского обкома партии, с 1946-го — первый заместитель начальника Управления по проверке партийных кадров, с 1947-го — секретарь ЦК Белоруссии по сельскому хозяйству и заготовкам, с 1949-го — секретарь среднеазиатского бюро ЦК и уполномоченный ЦК по Узбекской СССР, с 1950-го — заведующий отделом партийных, профсоюзных и комсомольских кадров ЦК.
По характеру мягкий человек и робеющий перед Сталиным. По свидетельству очевидца, он «полностью подчинялся требованиям вышестоящего руководства» и «беспрекословно выполнял любые указания».
Леонид Млечин в своей книге подчеркивает: «Мягкость Игнатьева не распространялась на арестованных, которых он приказал бить и пытать». Этим сказано все!
Но вернемся к допросам бывшего министра.
Мокичев снова вызывает Абакумова.
— Почему рассмотрение дел и сроки следствия в МГБ недопустимо затягивались?
— Действительно, есть такие дела, которые затягивались, — отвечает Виктор Семенович. — Делалось это по специальному указанию ЦК ВКП(б) или же диктовалось оперативными соображениями.
Приведу примеры: имеется дело генерала Телегина и других — 8 человек. Дело это весьма важное и его впредь тоже следует держать и не заканчивать. Оно связано с маршалом Жуковым, который является очень опасным человеком.
Мокичев все понимает и задает другой вопрос:
— Вашими сотрудниками систематически нарушалось постановление ЦК ВКП(б), согласно которому необходимо оформлять каждый протокол допроса. С какой целью нарушалось постановление от 17 ноября 1938 года?
Виктор Семенович и здесь непреклонен:
— Пора ставить перед ЦК вопрос об его отмене, оно устарело.
— Ответьте, почему на допросах следователи МГБ делали лишь черновые заметки, а впоследствии составлялись «обобщенные» протоколы?
— В следственной части по особо важным делам есть хорошие следователи, но такие, которые не умеют писать. И есть, напротив, грамотные следователи, которые не умеют допрашивать. Отсюда и «обобщенные» протоколы.
Коротко и ясно. Но следует еще вопрос:
— Кому поручалось составление «обобщенных» протоколов?
— Леонову — как руководителю следственной части по особо важным делам, Шварцману — как его заместителю и грамотному человеку…
А в это время за кулисами тюрьмы кипела совершенно другая работа. В МГБ была создана специальная следственная группа, которая тщательным образом изучала поднятые из архива данные агентурных наблюдений, фонограммы тайного прослушивания в квартирах и служебных кабинетах врачей, истории болезней.
Но самое страшное, что никто из арестованных врачей не давал нужных показаний.
Однажды Сталин вызвал Игнатьева и поинтересовался:
— Как идет работа по «делу врачей»?
Новому министру сказать было нечего. Изменились времена и нравы, а самое главное — стиль работы госбезопасности. А вождь требовал самых решительных мер.
— Я не проситель у МГБ! — все больше и больше заводился Сталин. — Я могу и потребовать, и в морду дать, если вами не будут выполняться мои требования. Мы вас разгоним как баранов! — он был в ярости. — В МГБ полно чекистов, которые не видят дальше собственного носа. Вы там докатились до состояния полных идиотов и не хотите выполнять директивы ЦэКа…
«К концу января 1942 г. почти во всех разговорах с тов. Сталиным я слышал не только острую брань, — вспоминал Игнатьев, — но и угрозы приблизительно такого характера:
«Если вы не раскроете террористов, американских агентов среди врачей, то вы будете там, где сейчас находится Абакумов… Я не эмгэбэшник. Я могу требовать и прямо заявлять вам об этом, если вы не выполняете моих требований… Мы будем управлять вами как баранами» и т. д.».
В конце 1951 года Рюмин на докладе у Сталина высказал сомнения по поводу работы прокуратуры, мол, им вряд ли удастся размотать дело Абакумова.
— Они — чекисты, — размышляя, отвечал вождь. — От них уговорами ничего не добьешься, их надо… — и он несколько раз ударил ребром ладони по столу.
Став заместителем министра, курировавшего следствие в МГБ, Рюмин утвердил (22 февраля 1952 г.) постановление, «согласно которому расследование уголовного дела Абакумова» было передано в министерство государственной безопасности. После чего Абакумова и других арестованных очень скоро
