машину в столице им так и не удалось. Популярный актер ни разу не оказывался на улице в одиночестве. А потом он вообще почти перестал выходить. Боевики решили, что он обнаружил наблюдение и все понял. Хотя, возможно, его просто напугал арест Евгении Аллилуевой и последовавшие за тем аресты Исаака Гольштейна и Захара Гринберга — людей, которых МГБ прочило в связные между ней и Михоэлсом.
Брать Михоэлса на квартире, которая находилась в здании театра, было слишком рискованно — могли появиться нежелательные свидетели. Поэтому место действия решили перенести в Минск, куда Михоэлс уезжал на просмотр спектаклей — претендентов на Сталинскую премию. Прежде всего ему срочно поменяли попутчика — им стал осведомитель МГБ Владимир Голубов-Потапов. В тот же вагон сели два боевика. Они отвечали за то, чтобы Михоэлс не попытался сойти с поезда по пути. В Минске решили за жертвой не следить. Ликвидаторы хотели, чтобы он почувствовал себя там в безопасности. К тому же о каждом шаге Михоэлса МГБ и так сообщал Голубов».
Его хорошо знал Александр Борщаговский, который в 1993 году в «Новом Мире» написал о нем следующее: «Едва ли кто принял тогда на веру официальную версию о случайной гибели, о наезде или автомобильной катастрофе. Слухи множились…
Важной уликой было для меня то, что за два дня до отъезда Михоэлса в Минск ему внезапно сменили попутчика: вместо театрального критика Ю. Головащенко, уже оформившего командировку, Всероссийское театральное общество (ВТО) послало критика Голубова, талантливого литератора, автора первой книги об Улановой, в прошлом минчанина, окончившего в Белоруссии Институт инженеров железнодорожного транспорта. Не подозревая своего славного, пьющего коллегу Володю Голубова в сотрудничестве с органами госбезопасности, оплакивая его как случайную жертву убийц, я не мог не подумать о том, зачем его едва ли не силком принудили ехать в Минск. Ему бы радоваться поездке с мудрым и веселым Михоэлсом, который, как известно, не плошал в рюмочных баталиях ни с Фадеевым, ни с Алексеем Толстым, ни с мхатовскими корифеями…
А Голубов нервничал, места себе не находил.
В день отъезда я увиделся с ним дважды — в ВТО, куда заглянул через Пушкинскую площадь из своей редакции «Нового мира», и на Белорусском вокзале перед отходом поезда. Не зная, что я приду на вокзал, Михоэлс позвонил ко мне домой, сказал моей жене Валентине, чтобы я не тревожился, — он вернется через несколько дней и прочтет труппе мою пьесу: он собирался ставить в ГОСЕТе запрещенную тогда Главреперткомом мою пьесу о временах фашистской оккупации Киева.
На вокзале Голубов как-то сиротливо прижался ко мне, признался, что «вот так» — пухлой рукой он провел по воротнику пальто — не хочет ехать, не думал и не хочет… «Зачем же ты дал согласие? Ты в ВТО не служишь, послал бы их подальше». Он посмотрел на меня серьезно и печально, сказал понуро, что нужно, просят, очень просят, потом чуть посветлел лицом — мол, с Михоэлсом все-таки интересно.
Голубов не мог подозревать, что они обречены, что жизнь кончена, но как человек болезненно впечатлительный он заметался, что-то испугало его в поспешности командировки, предчувствия прогнали с лица полудетскую, какую-то незащищенную улыбку. Мягкий, иронический, лукаво-снисходительный человек, он пользовался общей нашей любовью, никому в голову не приходила мысль о его зависимости от страшной карающей силы. «Я, когда напиваюсь, — пожаловался он однажды, — всегда оказываюсь на железной дороге… помню рельсы, рельсы, рельсы, пустые вагоны, стальные щиты на переходных площадках, тамбуры, — ни человеческого голоса, ни гудков, только путейское железо…»
Черные, провальные ночи, вероятно, и сделали его заложником.
Организатором убийства нужен был зависимый, сломленный человек и непременно бывший житель Минска, оставивший там какие-то корни, давние знакомства и связи».
Следуя рассказу Е. Жирнова,»10 января 1948 года Сталин потребовал отчета по делу и Абакумов приехал к нему вместе с начальником следственной части по особо важным делам МГБ Леоновым, его заместителем Лихачевым и следователями Кулешовым, Сорокиным и Соколовым. После долгого доклада в кабинете Сталина остался только министр. В эти пять минут решено было сменить руководителей операции. Теперь ее возглавил первый заместитель Абакумова генерал Сергей Огольцов, а в группу включили упомянутого выше Федора Шубнякова. Той же ночью они вместе с остальными боевиками на машине Огольцова выехали в Минск.
Задачей Шубнякова, как он рассказал автору, было поддерживать связь с Голубовым, который должен был информировать группу о планах Михоэлса. Шубняков утверждал, что никогда раньше не видел агента и знал его только по описанию. Встретившись с ним в условленном месте — у минского почтамта, полковник поразился: Голубов, которого не предупреждали о цели поездки, нервничал так, будто знал, что должно произойти.
По словам Шубнякова, Абакумов несколько раз звонил и подгонял Огольцова: «Давайте там скорее». Операцию наметили на вечер 12 января 1948 года. Около 18.00 Михоэлс и Голубов поужинали в ресторане и вернулись в гостиницу. Потом, как было условлено с Голубовым, ему позвонил боевик и «уговорил» вместе с Соломоном Михайловичем приехать на свадьбу. В восемь часов к гостинице подъехала машина министра госбезопасности Белоруссии генерал-лейтенанта Лаврентия Цанавы. Водитель-боевик и приехавший вместе с ним «друг молодоженов» повезли жертв на дачу Цанавы. Перед самыми воротами машина затормозила, и обоих пассажиров отключили удушающими приемами. Во дворе их вытащили из машины.
Все члены группы стояли в нескольких метрах от тел. Шубняков утверждал, что никогда не присутствовал и не хотел присутствовать при подобном, поэтому он повернулся, чтобы уйти в свою комнату на даче. Но Огольцов приказал: «Всем стоять, как стояли!» Боевик тяжелой дубинкой ударил Михоэлса и Голубова по голове. Все было кончено — руководители группы ушли в дом. Потом трупы увезли в город, а когда боевики вернулись, вся команда, кроме Цанавы, на машине Огольцова уехала в Москву».
После ликвидации, согласно третьему варианту, трупы вывезли на малолюдную (глухую) улицу города Минска, положили на дороге, ведущей к гостинице, и произвели наезд грузовой машиной. Этим самым создавалась правдоподобная картина несчастного случая наезда автомашины на возвращавшихся с гулянки людей, тем более подобные случаи в Минске в то время были очень часты.
А 13 января 1948 года трупы Михоэлса и Голубова обнаружил рабочий, шедший на утреннюю смену. Расследование обстоятельств смерти продолжалось около месяца, после чего докладная записка Главного управления милиции МВД 11 февраля 1948 года легла на стол заместителя внутренних дел генерал- полковника И. А. Серова.
В заключительной части этого документа говорилось:
«Так как контингент знакомых Михоэлса и Голубова-Потапова состоял главным образом из среды артистического мира, разработку которых целесообразно вести органами МГБ, то добытые следственные и агентурные материалы, касающиеся этих лиц, были переданы 2-му управлению МГБ СССР, и вся дальнейшая проверка этих связей проводилась аппаратом 2-го управления».
Все просто и ясно, если не считать, что осенью 1948 года участники ликвидации были удостоены боевых орденов: генерал Цанава — ордена Красного Знамени, полковник Шубняков и еще два офицера (полковник и старший лейтенант) ордена Отечественной войны I степени, а два майора — ордена Красной Звезды.
Поощряя соперничество среди руководителей группы лиц, Сталин не без основания поддержал попытки Г. М. Маленкова и Л. П. Берия скомпрометировать H.A. Вознесенского и А. А. Кузнецова.
Есть свидетельство, что вождь в частных беседах высказывал предположения о том, что в качестве своего преемника по партийной линии он видел секретаря ЦК, члена Оргбюро A.A. Кузнецова, а по государственной — члена Политбюро, заместителя Председателя Совета Министров СССР H.A. Вознесенского.
Считается, что поводом для фабрикации ложных обвинений в отношении A.A. Кузнецова послужила проведенная в январе 1949 года в Ленинграде Всероссийская оптовая ярмарка. Именно после ее завершения Г. М. Маленков выдвинул против A.A. Кузнецова и Председателя Совета Министров РСФСР М. И. Родионова, секретарей Ленинградского обкома и горкома партии П. С. Попкова и Я. Ф. Капустина обвинения в том, что они провели ярмарку без ведома и в обход ЦК и правительства. Между тем документально было установлено, что ярмарка была проведена во исполнение постановления Совета министров СССР.
