кораблям выход в океан. С мая по сентябрь они чередуются с северными и северо-восточными ветрами, запирающими парусники в гаванях. И только когда эти ветры превращаются в ровные бризы - лишь тогда моряки могут показать свое искусство. Но начеку они должны быть всегда. В этих местах бывают не менее страшные смерчи, чем в восточной части моря. Их называют по-разному: самум, сирокко, чихли, но гибельны они в одинаковой степени. Марробио - внезапное наступление моря на берег - в щепки разбивает корабли зазевавшихся мореходов. Здесь тоже бывают миражи, особенно когда неистовствует сирокко и столбик термометра поднимается до пятидесяти по Цельсию, а влажность воздуха падает до пяти процентов. Весной и осенью в этих водах можно наблюдать еще одно чудо - ветры «контрасте», дующие одновременно навстречу друг другу вдоль побережья. Зимой их сменяют ветры «григэл», несущие проливные дожди и густые туманы.
Ветры бывают здесь настолько сильными, что нейтрализуют течение и иногда даже меняют его направление на обратное. Именно такое обратное течение могло доставить Элиссу к Гермейскому мысу. Возможно, с этим феноменом связан и один рассказ Геродота. Жителям Тиры пифия повелела основать в Африке колонию. Тиряне долго ломали головы, как им перебраться через море наперекор течению. Но один критянин по имени Коробий сообщил, что ему уже приходилось бывать у африканских берегов: буря отбросила его однажды к острову Платее. Тиряне наняли его в качестве лоцмана, и он отвез их на Платею. Оставив Коробия на острове, они поспешили на Тиру с радостной вестью. Тем временем у Коробия кончился запас продовольствия, и умереть бы ему голодной смертью, если бы к Платее не был отнесен ветрами самосский корабль, следовавший в Египет. Владелец корабля Колей оставил робинзону годовой запас продовольствия и отплыл своим путем. «Однако,- пишет Геродот,- восточным ветром их отнесло назад, и так как буря не стихала, то они, миновав Геракловы Столпы, с божественной помощью прибыли в Тартесс. Эта торговая гавань была в то время (около 630 года до н. э. - А. С.) еще неизвестна эллинам». Колей вернулся оттуда настолько разбогатевшим, что другой самосец, современный ему поэт Анакреонт, назвал Тартесс «стоблаженным» и «рогом Амальтеи» - символом изобилия. Только благодаря буреносному восточному ветру, обратившему вспять течение, Колею удалось заглянуть за Геракловы Столпы, а их не так-то просто пройти парусному судну. С таких случайностей нередко начинались географические открытия.
Карфагеняне действовали планомерно, не полагаясь на случай. Им нужны были опорные базы, где можно было бы хранить товары и укрываться от шалостей Мелькарта. Первым шагом пунийцев (так называли карфагенян римляне) было объединение под своей эгидой финикийских колоний - Утики, Гадрумета, Гиппон- Диаррита и всех остальных. Это объединение, подобно объединению, возглавляемому Агамемноном, носило характер конфедерации, и все его члены имели достаточную долю самостоятельности, чтобы устраивать свои собственные, второстепенные дела - второстепенные с точки зрения Карфагена. Тирский Новгород стал хозяином африканского побережья вплоть до Столпов Мель- карта. Следующей жертвой пала Малака, основанная примерно в одно время с Утикой. В 665 году до н. э. карфагенский флот устремился из Малаки к северу, оставил на Питиусских островах, принадлежавших Тартессу, поселенцев, образовавших колонию Эбесс, и достиг южного берега Кельтики. Здесь карфагеняне основали торговую факторию Массилию. Массилия по своему географическому положению была копией Карфагена: она располагалась на гористом мысе, далеко выдававшемся в море. Название этой колонии позволяет предположить, что она была заселена массилиями - африканским племенем, обитавшим к югу от Нумидийского хребта (в районе Касентины) и, очевидно, союзным Карфагену.
В другом направлении пунийцев заинтересовала Сицилия. На ее северном берегу, в западной части низменной бухты, окаймленной цепью скалистых гор, они основали город-крепость Панорм, откуда намеревались завоевывать Сардинию и Корсику. Постепенно вся Сицилия стала карфагенской. Пунийцы заняли все стратегически важные мысы и прибрежные островки и вели оживленную торговлю с аборигенами. При этом, по словам Эратосфена, карфагеняне «топили в море корабли всех чужеземцев, которые проплывали мимо их страны в Сардинию или к Геракловым Столпам...». (Поэтому, делает вывод Страбон, большинство рассказов о западных странах «не заслуживает доверия».) Между Сицилией и Карфагенской областью тирийцы создали два неприступных форта, оккупировав острова Коссира и Мелита. Южный берег Сицилии, крутой и скалистый, настолько изобиловал рифами, что уследить здесь за направлением течения мог только кормчий- виртуоз. Редкий корабль решался приблизиться к Пахинскому мысу, и эта боязнь охраняла владения карфагенян надежнее всяких эскадр. Западная часть моря оказалась под контролем Карфагена. А чтобы обеспечить себе бесхлопотное владение ею, пунийцы «заселили» эту окраину Ойкумены разнообразными чудовищами - такими, что рассказы о них надолго отбивали охоту заплывать за Сицилию. «Финикийцы, как я считаю,- рассуждает Страбон,- были осведомителями Гомера; они еще до гомеровской эпохи завладели лучшей частью Иберии и Ливии и продолжали владеть этими областями до тех пор, пока римляне не сокрушили их державы».
Но был другой путь на запад. Он вел мимо чудовищ, измышленных карфагенянами и расцвеченных воображением Гомера.
Этот путь прошли греки.
К VIII веку до н. э. в Эгейском бассейне сложилась греческая народность, состоящая из трех основных ветвей. Соответственно и в Малой Азии возникли области Эолия, Иония и Дорида.
Их объединяла религия. Когда грека спрашивали, где находится «пуп земли», он не задумываясь отвечал: конечно же, в дельфийском храме Аполлона. Именно здесь, в Фокиде, у подножья Парнаса, где обосновались Музы, предводительствуемые Аполлоном, хранился священный черный камень Омфал, символизировавший центр мира. Здесь, над расселиной, пропускавшей откуда-то из недр одурманивающие пары, стоял священный золотой треножник Аполлона. Восседавшая на нем пифия от имени бога давала всем желающим за определенную плату советы, весьма невнятные и двусмысленные, дабы при любом исходе дела их можно было бы истолковать благоприятным для реноме Аполлона образом. В VIII веке до н. э. Дельфы сделались религиозным центром всей Эллады. Для защиты их интересов купцы и крупные землевладельцы организовали амфиктионию - союз полисов. Дельфы оставались главным святилищем всего Средиземноморья вплоть до III века н. э. В течение десяти столетий Олимпийская религия имела надежную опору.
И не только религия. О Дельфийском оракуле много писали древние авторы, и поэтому нет необходимости повторять общеизвестное. Но есть одна черта, не сразу бросающаяся в глаза, и когда читаешь о прорицаниях пифии у Геродота или Плутарха, только со второго или третьего взгляда улавливается то общее, что роднит все эти, казалось бы далекие друг от друга пророчества.
Этим общим является яркая политическая окраска Дельфийского оракула. Пифия советует начать или, наоборот, не начинать войну. Греки не предпринимают ничего серьезного, не посоветовавшись с оракулом. Персы проходят с огнем и мечом по всей Элладе и... приносят богатые дары храму Аполлона, и не только приносят дары - получают там дельные советы. Дельфийский храм принимал отнюдь не всякий дар. Вручить его оракулу считалось делом высочайшей чести как для частного лица, так и для государства.
Дары поступали непрерывно, и вместе с ними поступало главное сокровище, постоянно укреплявшее авторитет оракула,- информация. В ранние времена она добывалась дорогой ценой. Прежде чем основать Дельфы, критяне основали Крису - там, где река Плист выходит на прибрежную равнину. Криса быстро превратилась в богатый торговый город. Она дала свое имя заливу и крисеицы оборудовали в нем собственную гавань - Кирру. С ростом авторитета Дельфийского храма возрастали и толпы паломников к нему. Они не могли миновать Крису, так как единственный вход в ущелье пролегал через этот город. И, разумеется, крисеицы не могли равнодушно взирать на проплывающие мимо них богатства. Они стали облагать паломников податью.
Амфиктионии пришлось встать на защиту оракула Аполлона, и после изнурительной войны Криса и Кирра перестали существовать. Советником амфиктионов в этой войне был Солон, и ему приписывается решающая роль в успехе боевых операций. Теперь информация поступала в Дельфы бесперебойно. Ее приносили моряки, чудом занесенные в неведомые края, путешественники и воины, пираты и их жертвы, купцы и изгнанники. Таких людей становилось все больше. Члены амфиктионии ревностно надзирали за состоянием и безопасностью путей, ведущих к храму. Именно с этого времени Аполлон стал изображаться с лирой - символом мира, а роль морского божества окончательно была поручена Посейдону, олицетворявшему до того слепую ярость морской стихии. Он получает эпитеты Пелагий (Морской) и Асфалий (Дающий безопасное плавание), ему иногда приписывают изобретение корабля и паруса.
