Полибия, тиран, оценив обстановку, оставался их союзником и во время второй войны.) В 262 году до н. э. римляне осадили Агригент, славный своим храмом Зевса. Скульптуры его фронтонов - гигантомахия на восточном и гибель Трои на западном - ожили в самом городе.
Но римлянам приходилось выполнять работу Сизифа: карфагеняне, имевшие хороший флот, неустанно перебрасывали в принадлежавшую им западную Сицилию свежие силы и даже стали появляться в Италии. У Рима флота не было: он уничтожил все свои триремы в 311 году до н. э. собственными руками, после одновременной гибели многих кораблей с людьми во время шторма, и горько теперь сожалел об этом. С тех пор в течение двух десятилетий римские воды патрулировали лишь две эскадры по десять трирем каждая: это была обычная численность римских эскадр. Но когда уверовавшие в свою морскую мощь сыны Ромула атаковали однажды греческий флот Тарента, они получили столь чувствительный щелчок, что вытащили и эти свои корабли на сушу и оставили их гнить на катках, а для охраны морских дорог мобилизовали южноиталийских греков, которых они называли союзниками.
Пираты - это, конечно, досадно. Но сейчас не до них. Речь идет о жизни Римского государства.
Римляне быстро исправили свою оплошность после того, как в их руки попала севшая на мель карфагенская пентера. По ее образцу при помощи южноиталийских греков и на их верфях они за два месяца строят сто двадцать точно таких же кораблей, проходят краткосрочные мореходные курсы и тактику морского боя у подвластных им этрусков и уже через три месяца, на четвертом году войны, консул Гай Дуилий, имея на десять кораблей меньше, чем пунийцы, выигрывает морское сражение при Милах.
В Риме воздвигается высокая мраморная колонна Ростра, утыканная тридцать одним форштевнем захваченных кораблей (она была потом перенесена в Капитолий). Этот обычай, древний и повсеместный, упоминал еще Геродот: после победы над самосцами «эгинцы отрубили носы с изображениями вепря и посвятили в храм Афины на Эгине». Эти носы, бронзовые или железные, римляне называли рострами или, реже, латинизированным греческим словом «эмбол» (клюв), а изображение вепря - не что иное, как окованная металлом балка, выступавшая из носовой части над килем, выполнявшаяся в виде клыков вепря, звериной головы или острого птичьего клюва и игравшая роль тарана. Один такой таран был поднят со дна генуэзской гавани, где в VI веке до н.э. разыгралось морское сражение с карфагенянами, возглавляемыми Магоном. Во время Пунических войн ростр стало несколько, их устанавливали не только над килем, но и вровень с ним, как показано на одной римской медали того времени. А два столетия спустя на монете эпохи Августа показан еще и третий таран, подводный.
Иногда вместо трех таранов устанавливали один, имевший вид трезубца. Двойной или тройной удар был сущим бедствием, особенно если пробоина приходилась ниже ватерлинии... Вот эти-то ростры первым делом и отпиливали победители. Эта своеобразная «казнь» кораблей преследовала двойную цель: уничтожение неприятельского флота и прославление победителя.
Еще в 338 году до н. э. после успешного окончания 2-й Латинской войны римляне отправили часть захваченных кораблей на свои верфи, часть сожгли, а их носами украсили сооруженную на форуме Романум большую парадную трибуну, с которой отныне ораторы должны были обращаться к римскому народу. Эта трибуна и место, где она стояла, получили название Ростра, и ее часто путают с мраморной Рострой эпохи Пунических войн. На колонне Дуилия написано: «...Он совершил, первый из римских консулов, великие дела на море на кораблях. Он первый приготовил и вооружил морские войска и корабли, и с помощью этих кораблей он победил в бою весь карфагенский флот и величайшее пуний- ское войско... и он захватил корабли с экипажем, одну септерему (гептеру.- А . С . ) , и квинкверем (пентер.- А. С.) и трирем 30, и 13 он потопил... Он первый раздавал народу морскую добычу и первый вел в триумфальном шествии свободнорожденных карфагенян».
Рим стал морской державой. Весной 256 года до н. э. консул Марк Атилий Регул с флотом в триста тридцать кораблей упрочил достижение Дуилия, пустив на дно шестнадцать и захватив сто четырнадцать судов - почти треть карфагенского флота - у мыса Экном, а еще через пятнадцать лет проконсул Гай Лутаций Катул с двумястами кораблями, построенными на пожертвования римских крезов, воспользовавшись опозданием карфагенской эскадры, снова разгромил пунийский флот у Эгатских островов, потопив полсотни и захватив семьдесят кораблей. В одном из этих сражений, по свидетельству Павсания, на стороне римлян участвовали пять аттических триер. Карфаген навсегда утратил господство в Средиземном море. В этом же году Гамилькар и Катул подписали мирный договор, означавший конец двадцатитрехлетней войны и поражение Карфагена. Просторы Средиземного моря бороздили двести новых римских квинкверем, полностью контролируя прибрежную полосу. Пунийцы уплатили Риму огромную контрибуцию и очистили всю Сицилию, ставшую римской провинцией. Ради спасения своей репутации карфагенское правительство всю ответственность за поражение возложило на наемного спартанского полководца Ксантиппа и специальным указом поручило его судьбу Мелькарту: Ксантиппа посадили на едва державшийся на плаву корабль и отослали на родину. Его дальнейшая судьба неизвестна...
Битва гигантов до известной степени сдерживала пиратские нашествия на побережья: эвпатриды удачи никогда не могли быть вполне уверены, что даже в каком-нибудь захолустье, не говоря уже о городах, они не натолкнутся на римский или карфагенский гарнизон. Кроме того, Италия, вконец разоренная войной, едва ли могла дать им что-либо заманчивое. Даже профессия андраподиста потеряла свой смысл, ибо мужчины сражались в римских легионах, а женщины всегда были начеку. Поэтому они предпочитали наниматься на службу к тем или другим и улучшать свое благосостояние менее опасным, легальным путем.
Еще туже им пришлось после окончания войны, когда по Тирренскому морю разгуливал римский военный флот, а само это море стало Римским озером: с 238 года до н. э. Рим стал хозяином Сардинии и Корсики, Пираты западных вод занимались теперь в основном прибрежным промыслом, ставшим неизмеримо опаснее. Зато торговые пути, напротив, обрели относительный покой - кроме тех, что проходили в непосредственной близости от берегов Испании, где Гамилькар продолжал свои завоевания, и Балеарских островов. Поэтому у римлян было время, чтобы взглянуть на восток, где долечивал раны старый враг, едва не смахнувший с полуострова город Ромула.
На востоке, омываемое водами Ионического моря, лежало Эпирское царство. После смерти Пирра I (шурина Деметрия Полиоркета и зятя Агафокла), дважды нанесшего римлянам сокрушительные поражения, но в конце концов едва унесшего ноги из Италии, здесь многое переменилось. Несколько лет власть делили внуки
Пирра, но в один прекрасный день эпироты остались без монарха и даже постановили учредить у себя республику. В последовавших политических неурядицах они были вынуждены искать поддержку у своего северного соседа - иллирийского царя Агрона.
Иллирия в это время мало напоминала ту дикую местность, где пираты на маленьких лодках нападали на проходящие корабли. Агрон, талантливый военачальник, создал внушительную империю, растянувшуюся вдоль Адриатического побережья от Эпира до Истрии, включая почти все острова. К морскому разбою, распустившемуся здесь как никогда раньше, можно добавить частые похищения береговых жителей, выходящих к иллирийским ладьям, прибывающим для сбыта награбленного. Пиратство стало в этих водах точной наукой. Оно-то и привлекло сюда взоры не только эпиротов, но и римских сенаторов.
В 230 году до н. э., после того как Агрон погиб в битве с греками, его безутешная вдова, царица- регентша Тевта, выслала в море эскадру из сотни судов с пятью тысячами человек, наказав им нападать на всех, кто попадется. Подразумевались, конечно, греки и их союзники. Этой эскадрой, отправившейся из Скодры, командовал Скердилед - возможно, брат Агрона. Обеспокоенные новой политикой Иллирии, римляне отправили к Тевте послов - братьев Гая и Лукия Корунканиев. На их мягкие увещевания царица возразила, что не в обычае иллирийских царей вмешиваться в дела своих подданных на море, а когда Лукий от имени римлян предложил ей обучить иллирийцев искусству торговли, Тевта, признав, что это «заманчиво, но едва ли своевременно», велела убить назойливых послов на обратном пути. Если Тевту
