единственном в тот день занятии, начавшемся довольно поздно (чтобы все успели выспаться - и профессора, и студенты). На этот раз работать нужно было в паре, и Драко не мог не признать, что, что бы там ни стряслось с неожиданно забывшим обиду Крестовым, примирение было весьма кстати. На этот раз, однако, Драко работал чётко, аккуратно и сосредоточенно, не желая вновь опозориться перед всеми преподавателями. Фурвус Лауз внимательно наблюдал за Драко и Антоном от преподавательского стола, но заводить душевные разговоры не подходил. И то хлеб. Драко не был расположен играть в игры, правила которых были ему совершенно не известны.
После занятий Крестов вновь затащил Драко обедать, точнее, пить чай - было уже пять часов. Разговор шёл не о Зельях и даже не об общих школьных воспоминаниях, а об искусстве. Блондин никогда бы не подумал, что замкнутый Крестов увлечён Вермеером, Тицианом и Эль Греко и отлично разбирается в модернистском искусстве. Он никогда раньше не говорил так открыто и вдохновенно, и с каждой секундой Драко укреплялся в мысли, что с Крестовым что-то произошло. Причём явно что-то не очень-то ладное.
До самого вечера они просидели в кафе, обсудив Зелья со всех сторон - так, что у случайно оказавшихся рядом других посетителей голова гудела от донёсшихся фраз. Между делом Крестов подставлял Драко то блюдо с сандвичами с грибным паштетом, то тушёные с сыром овощи, то клубничный пирог со сливками - якобы невзначай. Подобная заботливость не то чтобы не устраивала Драко, но настораживала, заставляя сидеть постоянно собранным и напряжённым.
Около девяти они наконец вышли из помещения. Было уже темно и неуютно-свежо.
- Прогуляемся? - предложил Крестов.
В надежде понять что-нибудь конкретное, Драко согласился и доверил Антону выбор маршрута, тем более, что сам весьма слабо ориентировался в Лондоне, проведя большую часть жизни в Малфой-мэноре и Хогвартсе. В конце концов, существует аппарация.
Они снова говорили о какой-то ерунде, и у Драко уже начал уставать язык от всех сегодняшних разговоров. Он даже хотел было сказать Антону, что с него, пожалуй, хватит на сегодня прогулок, но они как раз завернули за очередной угол, и Драко заметил подозрительно знакомый свет, так похожий на луч Авады. Точнее, два луча.
Услужливая луна выплыла из-за вечных лондонских туч и осветила Гарри… его Гарри, отчаянно целующегося с кем-то другим. «Кажется, это тот мелкий Криви, что вечно бегал с фотоаппаратом…». Драко сам не заметил, как у него вырвался то ли стон неверия, то ли рычание. Гарри поспешно отступил назад, прерывая поцелуй, и оглянулся на Драко. Зацелованные припухшие губы ярко выделялись на точёном лице. Драко молчал. Ему казалось, это сон. Это жуткий кошмар, в который его подсознание щедро вывалило самые потайные страхи. «Теперь я нарушаю последний пункт кодекса Малфоев, который ещё не успел нарушить», - мелькнула мысль совершенно некстати.
- Драко… - голос гриффиндорца был потерянным и тихим.
«Что он хочет сказать? Что я всё не так понял? Что он был пьян и не хотел? Не надо… только ВОТ ЭТОГО - не надо!!!» Драко, непроизвольно защищаясь от бесполезных речей, шагнул назад. Тёплая рука Крестова, о котором блондин успел начисто забыть, легла на плечо Драко, и слизеринец ощутил знакомый до мелочей рывок аппарации.
Гарри, Гарри, Гарри… Драко молча сидел там, куда посадили, начисто отключившись от реальности. У него не было никаких сил: ни чтобы заплакать, ни чтобы разозлиться, ни чтобы что-то ответить тем людям, которые суетились вокруг. Они что-то говорили, кажется, трясли его за плечи, били по щекам, но всё это звучало назойливо и бессмысленно, как комариное «з-з-з-з». Он не возражал бы, если бы его убили сейчас, когда он ощущал, что проваливается в пасть боли, глодавшей сердце. Возможно, стало бы легче, а возможно, и нет - слишком большой была эта боль, слишком острой и жгучей. Она положительно заняла собой всё мироздание, ослепив, оглушив и парализовав Драко.
«Нашатырный спирт», - отстранённая мысль прошлась по задворкам сознания Драко и тут же исчезла. Какая разница? Гарри, Гарри, Гарри…
Лицо гриффиндорца перед глазами - такое, как только что, залитое лунным светом, смуглое, но бледное, освещённое зелёными мерцающими лучами - раздробилось в мельчайшие кусочки, заплясавшие в мысленном взоре Драко; мелкие и острые, как осколки стекла, такие же болезненные и всепроникающие, режущие до крови… пусть один из них перережет вену…
Холодная горькая жидкость протекла в горло Драко, и он закашлялся; вроде бы, даже упал на пол и так и остался лежать на нём в неестественной позе, ничего не соображающий, ничего не желающий, умирающий, умирающий от темноволосой зеленоглазой боли… не зря эти глаза так похожи на смертельное Непростительное…
Слизеринца переместили куда-то в другое место - на что-то мягкое; тем не менее, его восприятие действительности было слишком отстранённым, чтобы он обратил на это хоть какое-то внимание.
Гарри, Гарри, Гарри…
Глаза Драко были сухи, но он чувствовал, как из него утекает с каждой минутой жизнь. Утекает, потому что больше не нужна, потому что без Гарри она не имеет никакого смысла, это было бы жалкое прозябание, весь смысл жизни - в этих светящихся глазах, в этом худощавом гибком смуглом теле, в шёлке чёрных, как ночь, растрёпанных волос, в этом заливистом смехе, в этом мелодичном звонком голосе, в этой нежной белозубой улыбке, в горячем, восторженном шёпоте: «Я так тебя люблю!..»…
- Не имеет смысла, - раздражённо сказал кто-то рядом с ним; Драко, впрочем, слышал вместо слов лишь странный шум, который когда-то, вероятно, мог что-то значить - когда он был жив, был с Гарри… - Хм…
Другая жидкость, сладковатая, как молоко с сахаром и ванилью11, но тоже холодная, коснулась языка Драко; он выпил её безропотно, потому что сам участия в этом не принимал - только его тело, в котором остались какие-никакие рефлексы. Вкус жидкости был знаком Драко, но он не дал себе труда вспомнить, что это такое - зачем?
Пусто, пусто, пусто… Драко падал в темноту, пахнувшую крахмалом и прохладой, спасительную, непроглядную, ничего не требующую темноту. «Вот, значит, как умирают», - равнодушно подумал он.
Потолок. Тёмно-серый. Или светло-серый - просто в комнате темно. Драко тупо рассматривал то, что было в пределах досягаемости взгляда, и усиленно не думал ни о чём. Он знал, что если задуматься, опять будет больно, слишком больно для одного человека, и он снова будет сломлен, разбит и раздавлен в прах. Так что блондин не особенно возражал против того, чтобы провести пару вечностей вот таким незамысловатым образом, тупо всматриваясь в узор теней на монотонном потолке. Но претворить эти поистине наполеоновские планы в жизнь ему не дали.
- Здравствуй, Драко. Как ты себя чувствуешь?
Слизеринец с некоторым трудом сфокусировал взгляд на лице вошедшего. Этот человек занимал одну из последних позиций в списке тех, кого Драко ожидал увидеть в этот момент, честно говоря.
- Хорошо, профессор Лауз, - Драко с трудом припомнил, как это - разговаривать вслух, да вдобавок ещё и пересохшие рот, губы и гортань отказывались работать, выдавая одни невнятные сипы.
- Отлично, - с удовлетворением кивнул профессор. - Ты помнишь, что было вчера?
Драко закрыл глаза. Вчерашние воспоминания накрыли его ревущей волной, и в последнюю секунду перед тем, как погрузиться в них, он испытал иррациональный ужас - как человек, оказавшийся на пути цунами и понимающий, что бежать поздно. Гарри, целующий Колина Криви, собственный шок, боль - столько боли, что слов, обозначающих такое количество, ещё не изобрели, отупение. Безразличие вернулось, но уже не было таким острым, поэтому блондин равнодушно кивнул.
- Очень хорошо, - профессор оскалился в торжествующей улыбке. «А ему-то что? И откуда ему знать, что со мной было вчера? Антон рассказал?».
- Где я, профессор? - Драко, приложив некоторые усилия, чтобы вспомнить, что полагается говорить в таких случаях. - И что Вы здесь делаете?
На самом деле Драко было всё равно. И ответ, который тоже можно было бы посчитать шокирующим, он тоже воспринял с олимпийским спокойствием.
- Ты в надежном месте, где ни Поттер, ни старый дурак Дамблдор тебя не найдут. Собственно, даже искать не станут, решив, что ты оскорблён фактом измены и сам ушёл в неизвестном направлении. А я здесь проверяю, как себя чувствует мой пленник.
«?»
