– Из-за стихов? Интересно. Подробнее!
– Ему не понравились мои стихи.
– А вы писали стихи?
– Конечно.
– И читали ему?
– Он попросил.
– Пили перед этим?
– Естественно.
– Что именно ему не понравилось в ваших стихах: рифма, ритм, система образов?
– А это важно?
– Конечно, Андрей Львович! Любая случайная деталь может стать впоследствии гениальным образом.
– Ему не понравилось все.
– Почитайте мне ваши ранние стихи! - попросил режиссер, заранее откидываясь в кресле и полузакрывая глаза.
– Не хочу!
– Пожалуйста!
– Нет…
– Экий вы… - только и сказал Жарынин, добавив лицом все остальное, что он думает про соавтора и особенно про вчерашнее. - Ладно. Подрались. Дальше?
– Кто-то стукнул… Нас вызвали на педсовет, и директор лагеря сказала, мол, если еще раз повторится, нас выгонят и отправят письмо в институт.
– Как ее звали?
– Зоя Константиновна. Зэка.
– Зэка? Очень хорошо! Я одену ее в брючный костюм цвета хаки. Ну вот, уже что-то брезжит. Итак, мы имеем избитого друга и злобную Зэка, которой наш герой… Лева…
– Почему Лева?
– По кочану!…Которой наш Лева втайне нравится. Такая, понимаете, стареющая комсомольская богиня, толстая, с тройным подбородком и стратегическими запасами неизрасходованного, но почти просроченного либидо. Неравнодушна к юношам. Взаимности, конечно, нет. И от женского отчаянья она мстит Леве! Так?
– Нет. Она была нормальная женщина, чуть толстовата, это верно. У нее были муж и любовник. Она хорошо ко мне относилась, даже помогла, когда меня чуть в КГБ не замели…
– Ку-уда-а-а?
– В КГБ!
– Боже праведный! И он молчал! Диссидентушка вы мой замечательный! Рассказывайте, рассказывайте, рассказывайте! Подробно! Что вы натворили? Где, когда, почему?
– На карнавале.
– Отлично! Великолепно. Я вижу: последние кадры «Ночей Кабирии»! Вы идете и плачете просветленными слезами! Вокруг, как у Босха, страшные маски, рожи, ряхи… А что за карнавал?
– Обычный. Как в том детском фильме «Добро пожаловать, или посторонним вход воспрещен». Помните?
– Что вы сказали? В детском фильме?! - Жарынин аж поперхнулся табачным дымом, точно внезапно оскорбленный огнедышащий дракон. - Это не детский фильм, это гениальное кино, пророческое! А Элемка Климов - Нострадамус!
– В каком смысле? - не понял писатель.
– О, невдумчивый вы, невдумчивый! Фильм-то хоть помните?
– В общих чертах.
– В общих чертах! - передразнил Жарынин. - Эх, вы! Пророчества надо знать наизусть! Хорошо, я напомню. Образцовый пионерский лагерь. Все дети ходят строем, купаются по команде, участвуют в художественной самодеятельности, едят с аппетитом и прибавляют в весе. Мечта! Но один пионер Костя Иночкин строем не ходит, купается, когда и где захочет, да еще дружит с деревенскими мальчишками. И тогда директор лагеря товарищ Дынин, формалист, зануда и подхалим… Кстати, Кокотов, вы обращали внимание, что формалисты от искусства тоже обычно зануды и подхалимы?
– Да, как будто…
– Не как будто, а точно. Так вот, Дынин отправляет Иночкина домой, к бабушке. Костя, не желая огорчать старушку, тайно возвращается в лагерь. Друзья-пионеры, пряча его от Дынина, оформляются как оппозиция директорской диктатуре. В итоге: Дынин уволен, и его, как еще недавно Иночкина, увозит на станцию грузовик с молочными бидонами…
– Это все я помню, - раздраженно заметил Кокотов. - Ну и где тут пророчество?
– Сейчас объясню. Чего, собственно, добивается Дынин? Порядка, дисциплины, организованного досуга и прибавки в весе. Кстати, эта мания - откормить ребенка - осталась от голодных послевоенных лет. Разумеется, в сытые семидесятые это выглядело нелепо, даже смешно. А вот в девяностые, когда в армии для новобранцев создавали специальные «откормочные» роты, это уже не выглядело глупым. История повторяется. Но вернемся к Дынину. Ведь все, что он требует от детей, абсолютно разумно! Вообразите: если три сотни пионеров перестанут ложиться, просыпаться и питаться по горну, откажутся ходить строем, начнут бегать и резвиться сами по себе… Что случится?
– Хаос, - подсказал писатель.
– Верно! А если дети станут купаться где попало, без надзора взрослых? Что есть пионер-утопленник? Горе - одним, тюрьма - другим. Так?
– Это самое страшное! - передернул плечами бывший вожатый Кокотов.
– А контакты с деревенскими? Это же - эпидемия. Согласны?
– Абсолютно согласен.
– Так кто же он, наш смешной и строгий Дынин, требующий соблюдения всех этих правил коллективного детского отдыха? Догадались? Думайте!
– Не знаю. Сдаюсь.
– Дынин - это советская власть.
– Да ладно вам!
– А вот и не ладно! Вспомните, незабвенная советская власть занималась тем же самым: порядок, дисциплина, организованный досуг, рост благосостояния народа… Другими словами, прибавка в весе.
– А кто ж в таком случае Иночкин? - полюбопытствовал Кокотов.
– А Иночкин - это неблагодарная советская интеллигенция, которая всегда ненавидела государственный порядок, но жалованье хотела получать день в день. И какую отличную фамилию Элемка придумал для героя! Вы замечали, как образуются самые распространенные псевдонимы? Правильно! - кивнул Жарынин, даже не дав собеседнику раскрыть рот. - От имени мамы или любимой женщины: Катин, Галин, Марин, Олев, Светин, Ленин, Инин… А тут - Иночкин! Маленький, милый, но уже безжалостный разрушитель государственного порядка. Гениально! А помните, как заканчивается фильм?
– На родительский день приезжает большой начальник… Ну, и…
– Абсолютно верно. Приезжает большой начальник Митрофанов проведать племянницу, кстати, редкую оторву вроде Ксении Собчак, и снимает, к чертовой матери, с работы Дынина за формализм и подхалимаж. Вы видели, чтобы хоть кого-то за формализм и подхалимаж с работы сняли?
– Не-ет, - признался писатель.
– Правильно. Митрофанов - это аллегория нарождавшегося реформаторского крыла советской власти. А Дынин - символ замшелой номенклатуры. Он, чтобы дядю порадовать, хотел племянницу королевой полей - кукурузой - нарядить… Улавливаете?
– Что?
– Как что? Номенклатура стремилась повязать партийную власть мелкими личными гешефтами. А кто в конце концов вылез из початка вместо племянницы?
– Иночкин.
– Умница! Из початка вылезла неблагодарная советская интеллигенция, либеральная до аморализма. И что делает товарищ Митрофанов, сняв Дынина?
– Зовет всех купаться? - припомнил Кокотов.
– Правильно! Зовет купаться в неположенном месте. Понятно?
– Нет…
– Думайте! Даю подсказку: Митрофанов - это…
– Не знаю.
– Эх, вы! Митрофанов - это же Горбачев со своей перестройкой! Он снимает Дынина (старую номенклатуру), разрушает установленный порядок и зовет всех купаться в неположенном месте, а те от нетерпения начинают прыгать через реку - из социализма в капитализм!
– Не может быть! - вздрогнул Кокотов и почувствовал на спине мурашки.
– Увы, это так! Но не перепрыгнули. Нет. Свалились… Начался жуткий бардак девяностых. Ельцин. Кошмар. Семибанкирщина. И понадобился снова кто?
– Дынин!
– Вы растете прямо на глазах! Да-да-да! Дынин. Путин! Улавливаете? А ведь фильм-то снят задолго до перестройки! Вот на что способно, коллега, настоящее искусство! Понимаете? Но извините, Андрей Львович, я перебил вас! Рассказывайте дальше! Что же случилось на карнавале?
– Ну, в общем, наша художница Тая посоветовала мне нарядиться хиппи…
– А вы кем хотели?
