радости спрашивать? А если Ирина имела в виду «дожить» как остаться вместе?
В голову лезли дурные вопросы. А также дурные предчувствия, сомнения, подозрения – все ингредиенты супчика под названием ревность. Блюдо отвратительное!
Девятый час вечера. Не ужинали, ребенок не кормлен. О сыне-то должна подумать! Мать называется! Что сейчас делает Данила? Смотрит тупо в телевизор, на душе кошки скребут и похоронный вой. Позвонить ему? Телефона родителей Данилы нет, с облегчением вспомнил Павел. Да и что сказать?
Павел представил, как он сидит с Данилой в той же столовой и, бодрясь, произносит:
– Сэр! Принимайте в свой клуб обманутых мужей.
Данила невольно возликует. То есть по-дружески будет сочувствовать, но неизбежно порадуется, что не он один осел рогатый. У ослов нет рогов. Так будут!
Какая чушь лезет в голову! Чушь, обмазанная клеем, не оторвешь. Это называется больное воображение. Чем лечится воображение? Водкой? Если Ирина не придет ночевать, напьюсь до потери пульса. Привет! Напьется он! А может, с ней случилось что-нибудь гадкое? Выбрала себе профессию! Действительно, штрафбат! Ходит по квартирам, а там кто угодно проживает. И пьяницы, и дебоширы. Почему не оказаться и насильникам? У нее уже был случай, когда пришла по вызову к мужику (вот люди – участкового врача вызвали!), а у него делирий – так, кажется, белая горячка называется. Жена в ванной спряталась, а он носится со скалкой по дому – с маленькими красными обезьянами сражается. Пока психическая перевозка не приехала, Ирина с ним разговоры про разноцветных обезьян вела. А если бы алкоголик с ножом бегал?
Обойдется Николенька без игрушечной железной дороги. Надо Ирине купить сотовый телефон или пейджер, на худой конец. Где ее носит?
Надо что-то делать, не сидеть сиднем. Например, накормить ребенка ужином. Или встретить жену. Где встретить? Ее участок – четыре дома семи– и девятиэтажные, растянулись на перегон от одной до другой автобусной остановки. А у Стромынской, скажем, дома участка стоят колодцем. Очень удобно, когда вызовы дополнительные получаешь, двор перейти, а не топать километр в обратную сторону – в дом, с которого начала обход.
Павел заглянул в комнату, где сидели дедушка с внуком:
– Девять часов. Я подожду Ирину, а вы как, Николай Сергеевич? С Николенькой будете ужинать?
– Нет, покормлю Николеньку и уложу. Что же Ирочки так долго нет? И эпидемия гриппа еще не началась. Ах да! – вспомнил он. – Изольда Гавриловна! Ирочка сказала по телефону, что купирует тяжелый приступ стенокардии у какой-то пациентки.
– Конечно… купирует.
По справедливости надо было бы поделить обязанности: он кормит сына, дедушка укладывает. Но Павлу решительно не хотелось сегодня отвечать на бесконечные вопросы Николеньки, погружаться в его примитивный и жизнерадостный мир. Благо есть безотказный дедушка.
– Выйду, встречу ее, – сказал он Николаю Сергеевичу.
«Ее» – это малодушный выстрел по отцу любимой женщины.
В семье Григорьевых не принято, даже запрещено называть родных местоимениями. Ирина или ее бабушка, Николай Сергеевич, позже Павел и его сестра Вероника никогда не именовались «он» или «она». Краткость речи в данном случае отвергалась, а лишнее произнесение имени указывало на особое расположение. Не скажут: «Тебе звонила сестра, она отлично сдала сессию в институте». Только: «Звонила Вероника. Вероника отлично сдала сессию». А назвать человека, даже чужого, в его присутствии «он» или «она» – считалось неделикатным, родных – приравнивалось к брани. Павел отлично помнил, как однажды его невинное (бабушка Ирины еще была жива, но с постели не вставала) замечание: «Да она у нас сегодня молодцом!» – вызвало смущение Ирины, волнение Николая Сергеевича и отчетливый шепот отвернувшейся к стене старухи:
«Плебей!»
Родился сын, и восторг Павла: «Смотри, он улыбается!» – Ирина поправляла: «Николенька улыбается!»
Церемонность, правила поведения на каждый вздох и слово – это, безусловно, от бабушки, Маргариты Ильиничны. Если бы Павел женился на Ирине, когда Маргарита Ильинична была в силе и здравии, неизвестно, как сложилась бы его семейная жизнь. Похоже, Маргарита Ильинична держала сына и внучку под прессом своей любви и жертвенности. Отдала им жизнь и требовала в ответ петь по ее нотам. Известный тип. Все диктаторы пекутся о благе народа.
Родители Павла были простыми, шумными, часто скандалившими людьми. Но в отличие от Маргариты Ильиничны в своих поступках и словах они исходили из того, что хочет ребенок (разумный и развивающийся), а не из собственных замшелых установок. Даже бредовую идею Вероники поступать в театральный институт поддержали. Сестра, к счастью и с треском, провалилась. На следующий год родители одобрили новую фантазию Вероники – поступать в ветеринарную академию, выучиться на собачьего доктора. Вероника конкурс прошла, а родители нелепо погибли тем же холодным летом: отдыхали на даче у друзей, затопили печь, рано закрыли заслонки, пошел угарный газ, все отравились.
Принципиальная и строгая Ирина легко и по каждой вздорной просьбе выписывала Веронике липовые справки освобождения от учебы или для переноса экзаменов. Девочки друг в друге души не чаяли. Но, возвращаясь к столбовой дворянке Маргарите Ильиничне, нужно признать: вовремя она покинула этот мир. Павел не потерпел бы аристократической муштры.
А сейчас он имеет жену редкого достоинства, тестя, полностью сосредоточившегося на внуке, и гениального сына. Ну, почти гениального. Дедушка рассказал Николеньке про квадратные уравнения (пятилетнему карапузу!), и мальчик потом воспитательнице в детском саду доказывал, что существуют также треугольные и круглые уравнения. Разве не гениально?
Все у него, Павла, складывается в жизни отлично, и на работе, и в семье. Если бы не сегодняшний приступ ревности! Если бы не Данила с его печальным опытом! Умные люди, как известно, учатся на чужих ошибках.
Погода на улице была под стать настроению Павла. Сильный ветер по-разбойничьи свистел, гонял снежный песок, закручивал его в спирали и воронки. Обрамленная городским пейзажем, в тусклом свете от фонарей у подъездов и из окон дома бушевала стихия.
Несколько минут Павел прогуливался у подъезда, замерз и спрятался от ветра за высоким крыльцом. Ожидание его было бессмысленным – какая разница, в домашнем тепле или здесь, на холодном ветру, томиться? Бессмысленность добавляла раздражения.
Он не сразу узнал Ирину в кособокой фигуре. Поднятый воротник шубы, оттягивающая сумка на плече, прихрамывает, бредет боком, защищаясь от ветра. Только в трех метрах он узнал жену и шагнул навстречу.
– Ты? – удивилась Ирина. – Что тут делаешь?
– Тебя встречаю.
– Зачем?
Не дожидаясь ответа, Ирина отдала ему тяжелую сумку и открыла дверь парадного.
Их короткий диалог опустил в копилку подозрений Павла большой взнос – от Ирины отчетливо пахло спиртным. В лифте ехали молча. Павла подмывало с места в карьер устроить разбор полетов. Останавливало только профессиональное правило юриста: без подготовки любое, даже самое элементарное дело легко проиграть. Аргументы должны быть весомыми, доводы неопровержимыми, формулировка вопросов не допускающая уклончивых ответов. Павел подбирал слова. Ирина не замечала настроения мужа. Она выглядела очень усталой. От каких трудов?
4
Часы показывали десятый час вечера, а они еще не ужинали. Это Ирина выяснила, заглянув в комнату к сыну, которого укладывал дедушка. Могли бы и не ждать ее! Валится с ног, но придется хлопотать на кухне. Ирина поцеловала Николеньку, пожелала доброй ночи. Проходя через вторую комнату, попросила мужа:
– Не поможешь мне?
Павел сидел в кресле перед телевизором.
– Нет! – отрезал он, не поворачивая головы.
