Средневековая андалусская проза

человека, полюбившего девушку, рот которой был чересчур широк, — ему были противны все, у кого маленькие рты, и он порицал их и испытывал к ним истинное отвращение.

И я говорю не о тех, у кого недостаточны знания и образование, а именно о людях, изобильнейше наделенных способностью познавать и наиболее достойных именоваться понятливыми и знающими. А про себя я расскажу тебе, что я полюбил в юности одну свою невольницу — рыжеволосую, и мне не нравилась после этого ни одна женщина с черными волосами, пусть были они подобны солнцу или изображению самой красоты. Я ощущаю это с тех пор, и в этом основа моей натуры, и душа моя не соглашается на другое, и сердце мое не в состоянии любить иных.

То же самое произошло с моим отцом — да будет доволен им Аллах! — и так было с ним до тех пор, пока не пришел к нему его срок.

Что же касается многих халифов из сыновей Марвана — да помилует их Аллах! — и в особенности потомков ан-Насира среди них, то они все созданы с предпочтением рыжего цвета, и ни один из них не расходится в этом с прочими. Мы их видели и видели тех, кто их видел, со времени правления ан-Насира и до сей поры, и все они русые, по сходству с их матерями, так что это стало природным качеством у них всех, кроме Сулаймана аз-Зафира, — да помилует его Аллах! — я видел, что у него черные волосы и борода. Что же касается ан-Насира и аль-Хакама аль-Мустансира — да будет доволен ими Аллах! — то рассказывал мне вазир, отец мой, — да помилует его Аллах! — и другие, что оба они были русые, сероглазые, так же как и Хишам аль-Муайяд и Мухаммад аль-Махди и Абд ар-Рахман аль-Муртада — да помилует их Аллах! — я видел их неоднократно, и входил к ним, и видел, что они русые, сероглазые, так же как их дети, и братья, и все их близкие. И не знаю я — по предпочтению ли это, вложенному в них всех природой, или так происходит по обычаю, который был у их предков, и они ему следуют. Рыжий цвет ясно виден в волосах Абд аль-Малика ибн Марвана, внука Абд ар-Рахмана, правнука Марвана, сына повелителя правоверных ан-Насира (это тот, которого называют «отпущенным»[21]). Он был лучший поэт из обитателей Андалусии во времена потомков Марвана и чаще всего воспевал рыжеволосых. Я его знал и сиживал с ним рядом.

И дивиться следует не тому, что кто-то полюбит безобразную, а потом такую любовь не испытает он в отношении других, — так бывало! — и не тому, кому свойственно, с тех пор как он существует, предпочитать наиболее низкое, но тому, кто взирал взором истины, и потом одолела его случайная любовь, после того как он долго пребывал в согласии с общим мнением, и изменила она то, что душа его знала прежде, и сделалась эта перемена его природным свойством, а первоначальное свойство исчезло. И он знал преимущество того, чего придерживался раньше, но, обратившись к своей душе, находил, что она отвергает все, кроме самого низкого. Дивись же этому могучему одолению и великой власти, которую имеет любовь!

И такой человек — действительно самый правдивый в любви, а не тот, кто украшается свойствами людей, к которым не принадлежит, и приписывает себе склонность, с ним несогласную. Он говорит, что выбирает, кого любить, но если бы отвлекла любовь его зоркость, и похитила его мысль, и унесла его проницательность, — поистине стала бы она преградой между ним, и выбором, и желанием. Я говорю об этом в стихотворении, где есть такие строки:

Некий юноша влюбился в девушку с короткой шеей
И увидел в длинных шеях признак джиннов[22] беспощадных.

Обосновывал свой выбор он весьма красноречиво,
Напрямик, без недомолвок и без промахов досадных:

Разве сернам грациозным при таких коротких шеях,
Обаятельным и стройным на своих копытцах ладных,

Только ради шей длиннющих, но не слишком-то красивых,
Предпочтете дромадеров, непростительно громадных?

В большеротую влюбившись, говорил другой частенько:
Большеротые газели лучше прочих травоядных.

В малорослую влюбившись, уверяет нас влюбленный:
В долговязых великаншах вижу гулей[23] кровожадных.

И еще я говорю:

Волосы рыжего цвета тщетно порочит навет;
Я все равно прославляю этот пленительный цвет.

Солнце такого же цвета, золото солнцу сродни;
Солнечный луч воспевая, свой выполняю обет.

Кто порицает нарциссы в благоуханном саду,
Где по ночам золотится звездный чарующий свет?

Пеплу и праху привержен разуму наперекор
Тот, кто прельщается черным, вечный нарушив запрет.

Угля чернее нечистый, и в преисподней черно;
Горестями омраченный, в черное скорбный одет.

Черное знамя[24] взметнулось, и убедилась душа:
На перепутиях мира правды спасительной нет.

ГЛАВА О НАМЕКЕ СЛОВОМ

Для всего, к чему стремятся люди, необходимо должно быть начало и способ, чтобы достигнуть