— С чем тебя и поздравляю!
Лайма:
— И я тоже!
Мальчик-гаитянин привез на мопеде из ближайшей пиццерии две пиццы, и счастливая парочка теперь хорошенько выпивала и плотно закусывала. Что касается телохранителя Бориса, то он каменной глыбой стоял за моей спиной и угрожающе дышал мне в затылок.
Рафаэль:
— Я хочу, чтобы вы немедленно ушли! Вы получили, что хотели! Оставьте меня!
Лайма, которой я по глупости доверился, была в курсе моих сношений с банками, но только я один знал про денежный схрон в гараже. Это меня в какой-то мере успокаивало и придавало мне сил.
Миронов:
— Не так быстро, Рафаэль! Мы, конечно, уйдем, но сначала скажи нам, где прячешь наличные? По моим подсчетам, у тебя должно остаться еще кое-что.
Рафаэль:
— Сергей Львович, у тебя явно с математикой не в порядке! У меня нет никаких наличных! Ты забрал все! Чего тебе еще нужно, гнида?!
Миронов:
— Ага, мы уже на «ты». Прекрасненько! Борис!
Борис тут же вломил мне в челюсть, и я растянулся на полу.
Лайма застыла с куском пиццы во рту:
— Серёжа, ты же обещал!
Миронов:
— Заткнись!.. БЕЛАЗЁРАВ!!! Мы будем тебя бить и искать, искать и бить! Останешься без зубов, без носа, без яиц, без почек! Если на это понадобится неделя — я позвоню на канал и возьму за свой счет! Так что подумай, стоит ли? Лучше сразу отдай деньги, и я обещаю с тобой поделиться. Так и быть, оставлю тебе пару лямов на жизнь!
Я приподнялся на локте, но получил от Бориса повторный удар ногой в бок.
Светлая доминиканская ночь, безлюдный пляж пятизвездочного отеля, на песке впопыхах сброшенная одежда. Из океана выходят двое обнаженных и устало валятся на песок. Я и КСЮША. Какое острое блаженство! Какой сладкий сок у этих переживаний!
В лицо плеснули водой, я закашлялся, очухался и открыл глаза. Смеркалось. Надо мной стоял Миронов в одних шортах, с пластмассовым ведром в руке.
Башка гудела; тело, накачанное тупой болью, было тяжелым и непослушным. Я вспомнил, что меня часа два били и пытали, но я так и не признался, потому что лучше умереть, чем остаться без копейки, да еще в чужой стране и с фальшивым паспортом.
— Все, Рафаэль, ты свой шанс упустил, — сообщил Миронов, предъявив мне заляпанный землей полиэтиленовый мешок, набитый пачками валюты. — Не получишь ничего! Мог бы спрятать и похитрее!
Это были мои последние восемь миллионов долларов (что-то около того), на которые я так рассчитывал и из-за которых претерпел все эти чудовищные издевательства.
Лайма:
— Я же говорила, что в гараже! Больше негде!
Из двери, ведущей в гараж, вышел употевший Борис, поставил у стены лопату и ломик.
— Шеф, в спальне еще не искали, — сообщил он.
— Все, Боря, отдыхай, дело сделано. Финита ля комедия!
Я неловко поднялся на ноги, вынул из кармана помятую пачку «Dunhill» и закурил.
Рафаэль:
— Сергей Львович, ты получил что хотел. Теперь я могу остаться один в своем доме?
Миронов:
— В своем доме? Оригинально! Насколько мне известно, эти апартаменты записаны на госпожу Гаудиньш. Так ведь, Лаймуш?
Лайма:
— Хм, кто-то сомневается? Я приобрела этот дом на свои кровные. Могу принести свидетельство о собственности. Принести?
Я опустил голову. Я понял, что из меня ну никак не получается верноподданный данной кокосовой республики.
— Что же мне делать? — заскулил я.
— А чего хочешь, — пожал плечами гендиректор 16-го канала. — Ты свободен! Собирай вещички — и адью!
Через полчаса я стоял у входной калитки, держа в руках сумку со своими жалкими пожитками. По иронии судьбы то была та самая спортивная сумка, в которой некоторое время назад я перемещал все свои капиталы: деньги, золото, брюлики. Все трое моих мучителей провожали меня.
Я бросил на Лайму прощальный взгляд и разглядел в ее глазах слабые нотки жалости и раскаяния. А может быть, я увидел то, что очень хотел увидеть?
— Дура! — сказал я ей. — Чем я хуже Миронова?! Чего тебе не хватало? Ты многое потеряла, если не все!
Она сконфузилась и промолчала; было заметно, что мои слова задели в ее сердце какие-то высокие струны.
Сергей Львович приятельски похлопал меня по плечу:
— Ну-ну, все будет хорошо! Не расстраивайся, ©смотри на жизнь общим планом!
Борис протянул мне бутылку рома. Я положил ее в сумку и приоткрыл калитку:
— Прощайте, сволочи!
Борис:
— Не кашляй, чувачок!
Лайма:
— Спасибо за дом, пупсеныш!
— Постой! — в последний момент окликнул меня Миронов и полез в карман брюк.
— Совсем забыл! Вот тебе билет на самолет до Сантьяго-де-Куба на твое имя. Вернее, на новый паспорт. Вылет из Пунта-Каны завтра в пять тридцать утра. Там тебя встретит некий Франциско. Он узнает тебя. Он говорит по-русски… Хотя что я? Ты же дока в испанском. Кстати, классный парень, только смотри не сболтни ему чего-нибудь лишнего. Он устроит тебя на квартиру и поможет с работой. Если хорошо будешь себя вести, через полгода станешь гражданином Кубы.
— Зачем мне все это? — изумился я.
— Бери, бери! И не благодари! Что мы, звери, что ли?
Миронов всучил мне билет, а вдогон протянул несколько стодолларовых бумажек.
— Muchas gracias! — огрызнулся я, но деньги взял.
Вечер я провел в дешевом баре, в окружении вооруженного и весьма криминального контингента, а ночью каким-то непостижимым образом оказался у океана на знаменитой «Скале плача». Над головой гремела доминиканская гроза — как всегда, с хлестким теплым ливнем и десятками молний, вспыхивающих повсюду, — а внизу ревел, стонал, пенился, набрасывался на покусанные берега шторм. Я был пьяный, мокрый, избитый и абсолютно безнадежный.
