От всего этого шума профессор окончательно проснулся, открыл глаза и в бессильном изумлении смотрел, как Чикильдеев подбрасывает в воздух обгорелые бумажки, совсем недавно бывшие такими ценными, что их хранили в специальной коробке из под печенья
– -Не понимаю, чему вы радуетесь,-горько произнес он наконец.
– -Чему я радуюсь! Чему я радуюсь! Тому, что эти вот бумажки больше не командуют моей жизнью!- запел Сева на несуществующий мотив.
При этом, схватив полную горсть клочков, он размахивал ими перед лицом Потапова. Потом, подбросив их в воздух, напустился на другие.
– -И эти вот!.. И эти!..
Обессилевший после ночи интеллектуального мазохизма Потапов только морщился и щурился.
Внезапно выкрики прекратились. Сева задумчивым взглядом петуха, интересующегося навозной кучей, разглядывал что-то на столе, а потом уже совсем другой Чикильдеев сказал треснувшим голосом:
– -Интересное кино!..
Профессор с большим трудом оторвался от кресла, чтобы взглянуть на кино.
– -Как же мы раньше не заметили!-строго сказал ему Сева.-Смотрите: два клочка обгорели совершенно одинаково! Что это значит? А?
– -Лежали рядом,-предположил Потапов.
– -Нет, профессор! Это был один лист, сложенный вдвое! Бумажка-то – везде одного качества, так глаз и колет!
– -Я думал, вы что-то новое обнаружили,-разочарованно сказал Потапов.-Всё это мы уже разглядывали.
– -Разглядывали отдельно. А теперь соединим и посмотрим – не получится ли критическая масса?
– -Валяйте,-без особого энтузиазма сказал профессор.-Только смотрите, чтобы вас не прибило информационным взрывом.
– -Просто удивительно, что передовой ученый не возражает против эксперимента!-саркастически заметил Сева.-Итак, что мы имеем на первой половине?..-он посмотрел обгорелый бумажный серпик:
*******(изображение отсутствует)*******
затем – на нацарапанный карандашиком номер.-Фрагмент номер 20… Где итог наших напряженных раздумий? Где наши записи по номеру 20?
Профессор покосился на усеянный бумагой пол и не отказал себе в удовольствии пошутить:
– -Вы отправили их в архив.
После чего оба они опустились на четвереньки и долгое время ползали, обнюхивая каждый листок. Когда записи нашлись, Сева зачитал:
– -“Одно из предположений: линия с точкой обозначает станцию метро, а буквы 'ая' являются последними в ее названии. В Москве имеется восемьдесят девять станций метро, оканчивающихся на 'ая', в том числе восемь – в пределах Бульварного кольца и в Замоскворечье.”
– -Надо же! Сколько мы наанализировали этой ночью по поводу всего-навсего двух буковок!-приятно поразился Потапов.-А это что за костыль?-спросил он, показывая на загогулину в углу бумажки.
– -Об этом нам может быть скажет вторая половина,-сказал Сева и плавным жестом фокусника приложил второй кусок к первому.-Вот так было, пока не сгорело!
– -Пока не сгорело, тут было не в пример больше,-заметил профессор, у которого с формальной логикой всё было в порядке.-А сейчас ничего нет!
Действительно, на второй части можно было разобрать лишь вылезающую из-под обугленной каймы букву 'Б', а сбоку виднелась густо заштрихованная фигура загадочной геометрии – и всё:
*******(изображение отсутствует)*******
Сева напряженно молчал. Потом он сказал бесцветным голосом:
– -Вам не кажется, что 'ая' и 'Б' привязаны к одной линии?
– -Кажется. Ну и что?
– -Это значит, что 'Б', возможно – тоже станция метро,-сказал Сева, глядя на профессора круглыми глазами.
– -И что тогда?-занервничал тот.
– -Дайте карту города.
Профессор подал карту. Чикильдеев бережно положил снова ставшие драгоценными кусочки в самый центр листа.
– -Вот 'Б' – предположим, что это 'Библиотека имени Ленина' или “Боровицкая” – что, впрочем, одно и то же. Других на эту букву в пределах бульварного и даже Садового кольца нет. Значит – вот ваша '-ая' – 'Кропоткинская'. Теперь положим наши бумажки так, чтобы направление фуфаевского метро совпало с тем, что на карте…
Профессор увидел, что 'костыль' оказался в совершенно вертикальном положении.
– -Это же… просто нижняя часть стрелы, которая показывает направление с юга на север!-внезапно догадался он.
– -Я это понял за минуту до вас,-заметил Сева.-Но вы всё-таки молодец.
– -А вот это, которое заштриховано? Что это может быть?
– -Давайте приложим и посмотрим.
Они снова приложили клочки к карте, и профессор, холодея, прошептал:
– -Это же… Кремль!
– -Кремль,-согласился Сева.
– -Интересно, а что было в середине, где сгорело?
– -А там, профессор, как раз было изображено, как пройти в вашу либерею.
На Потапова было больно смотреть.
– -Значит, всё-таки черторыйский след!-прошептал он.
– -Какой-какой?
– -По Гоголевскому бульвару когда-то протекал ручей, очень строптивый: Черторый – 'черт рыл'. Потом так назвали и весь район. Когда рушили храм Христа Спасителя, инженер Аполлос Иванов со своим товарищем проник в сеть подземных ходов и обследовал район между Волхонкой, Ленивкой и набережной. Между прочим, здесь в течение семи лет находилась слобода опричников.
– -А! Ребята Малюты Скуратова!
– -Именно. Под Всехсвятским переулком – как раз там, где сейчас машины ездят, Аполлос Иванов нашел склеп Малюты и остатки его подворья.
– -Прямо голливудские страсти!
– -Смейтесь, смейтесь,-сказал профессор и почему-то шепотом продолжил:-Люди, которые живут в здешних домах, страдают бессонницей, а если и заснут, то их сны сопровождаются необъяснимым страхом.
– -Почему?-спросил Сева, посерьёзнев.
– -Из-за покойников. Из-за убиенных опричниками бояр, которых здесь хоронили тайком. Некоторых покойников Аполлос Иванов лично наблюдал. В виде скелетов, закованных в цепи. Да еще потом, спустя двести лет, когда на Москву напала чума, умерших, по старой памяти, свозили сюда же.
– -Ну и местечко!-сказал Сева, которому на самом деле стало немного не по себе, когда он представил, какой начинкой нафарширована земля там, куда их завели поиски библиотеки Ивана Грозного.
– -Аполлос Иванов, кстати, рассчитывал где-то здесь отыскать и либерею,-продолжал профессор.- Но оказалось, что многие ходы разрушены и засыпаны при строительстве метро, и проследить их невозможно. Так что либереи он не нашел.
– -Значит, плохо искал,-заметил Сева.-Пора исправить его оплошность.
– -Что вы имеете в виду?
