Недвусмысленно подтверждая, что Princeton-Newport в свою очередь парковала акции для Drexel, Миган отвечает: «А теперь я держу на балансе не что иное, как твою позицию».
Это была исключительно ценная находка, крупнейший прорыв обвинителей за полгода, прошедшие с тех пор, как были прекращены дела арбитражеров. Пленки являлись неопровержимым доказательством правонарушений, выходящих за рамки показаний Хейла. Они, помимо парковок ради дутых налоговых послаблений для Princeton-Newport, свидетельствовали о том, что Princeton-Newport оказала Drexel такие нелегальные услуги, как парковка акций производителя игрушек Mattel Inc. в 1985 году и манипуляция ценой акций. В части последнего было ясно, что Drexel заручилась поддержкой Princeton-Newport, чтобы манипулировать ценой внебиржевых акций С.О.М.В. – сбытовой компании со штаб-квартирой в Миннеаполисе, для которой Drexel проводила размещение акций. Обвинителей интересовало следующее: если все это происходило в Princeton-Newport и Drexel какие-то несколько дней, о чем стало известно случайно, то какие еще преступления могли быть совершены в этих фирмах в остальное время? Бэрд почти сразу же осознал, что осуждения Drexel, вероятно, можно добиться на основании одних только записей телефонных разговоров. Фред Джозеф в свое время настойчиво просил предоставить ему доказательства правонарушений в своей фирме – теперь он мог услышать их собственными ушами.
Из всех записанных разговоров особенно глубокое впечатление на обвинителей произвели два. Они стояли особняком не столько из-за своей ценности в качестве улик – ни один из них сам по себе ничего не доказывал, – а главным образом потому, что в них отчетливо присутствовало умонастроение, преобладавшее на Уолл-стрит в середине восьмидесятых.
В первом из них участвуют Фримен и Зарзеки, Фримен едва ли не с сожалением сообщает Зарзеки о своем недавнем посещении Атлантик-Сити[92], и о том, что он, когда был помоложе, любил ездить в Лас-Вегас и играть в азартные игры. Теперь же, продолжает он, ему не нравятся шансы на выигрыш в казино. «Мне это больше не в радость. Думаю, я играл на деньги слишком долго, – говорит он. – Осмотрительность вошла у меня в привычку». Второй разговор происходит между Зарзеки и Ньюбергом в Беверли-Хиллз. Договорившись с Зарзеки об одной из их фиктивных операций, Ньюберг говорит: «Ты мешок с дерьмом».
«Твоя школа, приятель, – отвечает Зарзеки. – Эй, послушай, индюк…»
Ньюберг прерывает его с сардоническим смешком: «Добро пожаловать в мир дерьма».
Несмотря на разгоравшийся скандал, огромный «бычий» рынок восьмидесятых развивался по своим законам. 12 мая 1986 года, в день ареста Ливайна, Промышленный индекс Доу-Джонса достиг 1800 пунктов. Мало кто увидел зловещее предзнаменование в аресте малоизвестного инвестиционного банкира. К ноябрю, когда Боски согласился признать себя виновным, индекс держался у отметки почти в 1900 пунктов. После ряда потрясений, главным образом в акциях фактических и потенциальных «мишеней», фондовый рынок продолжил подъем. Похоже, сопротивление со стороны Фримена, Милкена, Goldman, Sachs и Drexel убедило инвесторов в том, что бум поглощений продолжится.
Чтобы утвердить их в этом мнении, Drexel сделала все, что могла. Даже находясь под следствием, фирма была способна использовать преданность своих клиентов для поддержания доли своего участия на рынке на едва ли не рекордных уровнях. Положение Drexel на Уолл-стрит было, по-видимому, настолько прочным, что позволило ей в тот период сохранить престиж даже в свете пристального внимания правоохранительных органов. При этом не следует забывать, что фирма поддержала многих своих крупнейших клиентов (Познера и др.), когда у них были неприятности и никто другой не хотел быть их союзником. Теперь настала их очередь помочь Drexel.
И клиенты не остались в долгу. Несмотря на то, что Drexel могли в любой момент обвинить по исковому заявлению или обвинительному акту, фирма завершила впечатляющую серию крупномасштабных сделок с бросовыми облигациями. Правоохранительные органы не могли рассчитывать на то, что, надавив на клиентов Drexel, они смогут склонить фирму к сотрудничеству. Напротив, ее клиенты зачастую вели себя не менее вызывающе, чем Милкен. Учитывая, что многие из них по-прежнему полностью от него зависели, подобное поведение было вполне предсказуемым.
Новый бизнес, однако, страдал. Фирма утратила свой невероятный наступательный порыв. Ей пришлось отказаться от планов приобретения собственного небоскреба по адресу: Центр международной торговли, 7; вместо Drexel, к крайнему недовольству ее руководства, башней завладел конкурент, Salomon Brothers. Финансируемые Drexel враждебные тендерные предложения потеряли прежнее психологическое воздействие. Отказ Перельмана от предложения в адрес Gillette и неудачная попытка Айкана поглотить USX воспринимались как неудачи Drexel. Но Drexel стремилась отойти от своей спорной роли во враждебных поглощениях. Большую часть 1987 года она не поддерживала таковых вовсе.
Вскоре после разоблачений, связанных с Боски, Джозеф нанял в качестве личного адвоката Аиру Миллстайна, старшего партнера в Weil, Gotshal&Manges, крупной и перспективной нью-йоркской фирме. Миллстайн быстро пришел к заключению, что самому Джозефу уголовное преследование не грозит. Вместе с тем он скорее с личных, чем с профессиональных позиций предупредил Джозефа, что, как ему кажется, ситуация с Милкеном серьезнее, чем может показаться на первый взгляд, и сказал, что Джозефу, по его мнению, лучше всего было бы уйти в отставку. Джозефа это предложение потрясло. Перспектива ухода из Drexel казалась ему немыслимой. В разговоре с Миллстайном он настойчиво утверждал, что мысль о том, что Милкен с его огромным состоянием может опуститься до преступления, нелепа.
В последующие недели Джозеф, по-видимому, окончательно решил еще теснее связать с Милкеном судьбу фирмы и свою собственную. Еще до того, как разразился скандал с Боски, Джозеф надеялся, что нью-йоркская инвестиционно-банковская группа Дж. Кристиана «Криса» Андерсена превратится в группу привлечения клиентов на Восточном побережье, сравнимую по силе с милкеновской. Этого не произошло. По этой причине Милкен стал настаивать на принятии обратно преданного ему Дона Энгела, уволенного Джозефом за нарушение профессиональной этики, ради восстановления способности Drexel привлекать клиентов.
Сначала Джозеф этому противился. Фракция Бэчелора Андерсена встретила идею Милкена в штыки. Милкен, однако, сделал особое ударение на том, что в трудные времена надо полагаться на «связи». Он сказал, что его собственные связи удерживают фирму на плаву, и, явно стараясь задеть самолюбие принадлежавших к отделу корпоративных финансов Бэчелора, Андерсена и их союзников с Восточного побережья, добавил, что Энгел, похоже, является единственным, кроме него самого, человеком в Drexel, который понимает, как вырабатывать в клиентах преданность.
В этом и других спорных вопросах Джозеф принял сторону лагеря Милкена. «Майк хочет, чтобы ты этим занимался, – сказал он Энгелу. – Ты нам нужен». В январе 1987 года Ангел согласился вернуться в фирму и стал одним из директоров инвестиционно-банковской группы. Он сумел сохранить за собой соглашение о вознаграждении и настоял на том, чтобы отчитываться непосредственно перед Джозефом, минуя Бэчелора или Андерсена, равных ему в должности только по названию.
Сразу же по своем триумфальном возвращении Энгел, не посоветовавшись с Андерсеном, переименовал инвестиционно-банковскую группу в «группу по работе с клиентами». Андерсен ворвался в кабинет Джозефа и пригрозил уйти в отставку. Стивен Уэйнрот, который с самого начала был против возвращения Энгела, тоже заявил о своем намерении покинуть фирму, и другие члены группировки Восточного побережья последовали его примеру.
Менее чем через месяц после возвращения Энгела в фирму Джозеф уговорил его уйти и вновь стать консультантом. В конце концов в ведении Энгела по-прежнему оставался Бал хищников, который в свете правительственного расследования стал беспрецедентно важным актом демонстрации силы.
Конференция 1987 года началась на первой неделе апреля в атмосфере страха. Ежедневно ходили слухи о скорой массированной облаве, перспектива которой после арестов Фримена, Уигтона и Тейбора казалась вероятной, как никогда. Энгел, однако, держался бесстрашно, чуть ли не вызывающе. Конференция по высокодоходным ценным бумагам 1987 года стала крупнейшей из всех; это была демонстрация преданности клиентов, объединившая свыше 2500 участников.
Очевидно, подлинная аудитория конференции находилась не в Беверли-Хиллз, а в конгрессе, и в стране в целом. В том году общий настрой мероприятия разительно изменился. От привольного ощущения силы и вседозволенности, равно как и от непринужденного веселья, не осталось и следа. Устроенный Энгелом прием в бунгало, на котором опять не было женщин, и последующий ужин в «Чейзен'с» были по
