и испуганно смотрела на него. Прервав неловкое молчание, полковник ласково спросил:
— Вам, товарищ боец, подъехать надо?
— Да.
— Садитесь.
Усадил рядом с собой. Попросил документы и, прочитав отпускной билет, удивленно посмотрел на меня:
— Вы женщина?
— Да.
— Почему же вы острижены?
— В госпитале остригли…
Полковник так приветливо разговаривал со мной, что я начала рассказывать ему о муже и расплакалась.
— Вот так боец! — засмеялся он.
Стал было успокаивать меня, а потом откинулся на сиденье и долго молчал: пусть, мол, выплачется.
Наплакавшись вдоволь, я утихла.
Мы ехали по грунтовой дороге. Машина то и дело подпрыгивала на ухабах. Нам часто приходилось объезжать двигающиеся колоннами подводы, груженные зерном. Каждая подвода была замаскирована зелеными ветками. На передней мы увидели прибитый к борту плакат: «Все для фронта, все для победы!»
На полях кипела работа: шел обмолот убранных хлебов, чистка и просушка зерна. То там, то тут мелькали белые косынки колхозниц.
Полковник сказал:
— Ваш муж, возможно, из военкомата получил направление в штаб фронта. Я заеду в Прилуки, а оттуда направлюсь в штаб фронта. Поедемте со мной, там вы скорее разыщете мужа.
В Прилуках он сошел у какого-то здания, а мне велел ждать его в машине. Прошло много времени. Полковника не было. Я подумала: «Зачем ехать еще куда-то, когда Гриша, возможно, уже в своей части. Отпуск кончается, наши могут вступить в бой, а я буду разъезжать».
Я сказала шоферу:
— Передайте, пожалуйста, полковнику, что я благодарна ему, но раздумала ехать в штаб фронта. Муж, может быть, уже в части, поеду туда.
VIII
Вышла на дорогу. Попутная машина оказалась из нашей части. К обеду мы въехали в густой лес. Навстречу все чаще попадались знакомые бойцы. Некоторые из них, узнав меня, приветственно помахивали пилотками.
— Вот и санчасть, — сказал шофер, затормозив машину у длинной брезентовой палатки с красным крестом.
Меня окружили и засыпали вопросами товарищи.
Но меня интересовало одно, здесь ли муж.
— Нет, — сказали мне, — Жернев в часть не приезжал.
Последняя надежда была потеряна. Чтобы скрыть от товарищей мое настроение, я пошла разыскивать Нилову.
Но напрасно я старалась уйти от друзей. Всегда лучше свое горе переживать на людях. Я тогда же поняла это.
Обедавшие, в палатках бойцы, заметив меня, наперебой кричали:
— О, Сычева приехала! Сычева, сестра!..
Справлялись о моем самочувствии и, добродушно посмеиваясь над моей стриженой головой, приглашали к обеду.
Но я задержалась только во втором взводе саперного батальона, которым командовал муж. Здесь особенно почувствовала, что попала в родную семью.
В который раз я с волнением выслушивала рассказ бойцов о том, как Гриша взорвал мост и как его ранило. Я видела, что бойцы тоже огорчены и ждут возвращения своего командира.
— Он может еще приехать, не волнуйтесь, — старались они меня успокоить.
— Оставайтесь, в нашем батальоне, Сычева, — предложил мне командир саперов. — Наш батальон вам должен быть роднее…
— Нет, здесь я пользы не принесу, — ответила я. — Я решила изучить противотанковую пушку. Хочу стать артиллеристкой.
— Почему именно противотанковую? — удивился командир.
Я объяснила, что умею стрелять из снайперской винтовки. А ведь известно, что панорама противотанковой пушки имеет такое же прицельное устройство, как у снайперской винтовки. Сестрой же оставаться в армии я не могу, с медициной незнакома, крови боюсь, руки дрожат, когда раненых перевязываю.
— Значит, в артиллерию решила? — испытующе глядя на меня, сказал командир. — Ну что же, в жизни важно точку найти, к которой стремишься.
— Желаем удачи, — сказали мне саперы на прощание.
Лесная тропка, еще мало протоптанная, привела меня к поляне, на которой за длинными самодельными столами, шумно переговариваясь, обедали офицеры нашего полка.
Выйти на поляну я не решилась и стала разыскивать глазами Нилову.
Офицеры весело шутили, расхваливая обед, и, опустошая миски, снова подходили к стоявшей тут же полевой кухне.
— Ну-ка, Клава, подлей еще.
На подножке походной кухни с большим черпаком в руке стояла, смущенно улыбаясь, незнакомая мне краснощекая девушка. Из-под марлевой косынки у нее совсем по-детски торчали две тоненькие косички, белый халат был явно широк для ее узеньких плеч. «Новенькая», — подумала я, рассматривая девушку.
— Вот борщ так борщ, настоящий украинский, — хвалили офицеры.
— Так старалась, даже порезалась, — засмеялся кто-то, указав на забинтованный палец девушки.
— То ж я лук крошила, — краснея, отвечала Клава.
Проголодавшись, я с жадностью вдыхала запах свежего борща, даже слюну проглотила.
— Клава, ты причаровала своим борщом всех офицеров, смотри, еще влюбится какой, — засмеялась Нилова.
— Да ни, товарищ капитан, мы с офицерами не дружим. Мы больше с рядовыми. — Клава бросила косой взгляд в кабину машины, а когда Саша подошла за добавкой, шепотом рассказала: — Сегодня я одеваю цей халат и косынку, а наш шофер Васька смеется: «Да ты, Клава, зовсим снегурка».
— Смотри, — строго сказала девушке Нилова, — ты не давай им воли!
— Да ни-и, что вы, товарищ капитан, — горячо прошептала девушка.
Когда офицеры стали расходиться, я подошла к Саше.
— О-о, Сычева приехала! Ну как, нашла мужа?
— Нет.
Понимая мое состояние, Саша переменила тему:
— Тамара, смотри, вот наша новая поварушка-говорушка, как наварила зелья, сразу всех и причаровала. А ты, наверное, уже соскучилась по солдатскому борщу? Ну-ка, Клава, налей полную миску.
Я не заставила себя просить. Скоро миска была пуста.
