серо-голубые глаза, золотистые вьющиеся волосы, чудесный цвет лица. Все движения мягкие, грациозные…
— Почему ее зовут Луиза? — спросила я Маню, когда девушка пошла умываться. — Она что, француженка?
— Нет, — коротко ответила Маня.
— А вы что, артисты? — продолжала я расспросы.
— Да, — усмехнулась она, — артисты. Вот видишь, Луиза, — упрекнула она вошедшую подругу, — разболталась ты, и девушка узнала, что мы актрисы.
— А чего скрывать, конечно, актрисы, — весело ответила Луиза.
Приведя себя в порядок, Луиза подошла к нам и, приветливо улыбаясь, подала мне руку:
— Давайте же наконец знакомиться.
— Меня зовут Тамарой.
— Вы откуда? — спросила Луиза, усаживаясь подле меня.
Я ответила, что из Крыма, а перед войной жила во Львове.
Девушки ужаснулись, услышав, что война меня застала у границы, и стали расспрашивать все подробности о муже, о дочке, о первых днях войны.
На маленькой станции кто-то крикнул в окно:
— Девушки, берите ужин.
Маня схватила котелки и хотела выскочить на перрон, но в тамбуре дорогу ей преградил часовой.
— Миша, я за ужином, — сказала она вошедшему в вагон коренастому лейтенанту.
— Выходить нельзя, — тихо сказал он. — Обед вам принесут. Таков приказ командира.
Маня сказала ему обо мне.
— Я уже знаю, — кратко ответил он. — Идите в купе и пока не выходите.
— Кто этот лейтенант? — обратилась я к Луизе.
— Начальство наше, — неопределенно ответила она.
— Но почему вам нельзя выходить? И часового поставили…
— А ты разве не знаешь? — Луиза подмигнула Мане. — У нас здесь гауптвахта.
Пожалуй, она шутила. А я все больше недоумевала, почему же меня поместили сюда. Однако вопросы было задавать бесполезно — в этом я уже убедилась. Видимо, в скором времени все разъяснится.
…После ужина разговор не вязался. Луиза забралась на свою полку, укрылась шинелью и быстро уснула.
Маня, пока было светло, шила, потом открыла чемодан, стала аккуратно складывать вещи.
— Ой, сколько у вас платьев, — удивилась я. — Почему же вы в военной форме?
— Это для танцев.
— И шубка, боты тоже для танцев?
Маня захлопнула чемодан, резко повернулась ко мне:
— Знаете что, давайте-ка спать. Света сегодня все равно не будет.
…На стыках рельсов мерно постукивали колеса, вагон плавно покачивался, сладко посапывала Луиза, а мне не спалось. Я все думала о Мане, о Луизе. Почему же все-таки поместили меня к ним, к этим артисткам? А вагон действительно похож на гауптвахту, совсем почти пустой — только мы да еще офицеры в соседнем купе… А может быть, девушки вовсе и не артистки? Я припомнила наши разговоры. Обо мне так подробно все выспросили, а о себе — ни слова… А потом мысли стали путаться, в вагоне было тепло, тихо, размеренное покачивание убаюкивало, и я не заметила, как уснула.
На рассвете мы выгрузились вблизи Туапсе. Около перрона стояло несколько закрытых машин. Нас, девушек, посадили в одну из них. Обогнув город, машины двинулись в сторону гор. Скоро начался крутой подъем.
Около полудня мы остановились у красивого белого здания: по-видимому до войны здесь был санаторий. Остальные машины свернули на широкую пальмовую аллею, ведущую к морю.
Дул порывистый, холодный ветер. Солнце стояло высоко и небрежно бросало холодные лучи на окружающие нас горы, покрытые густой, потемневшей от декабрьских морозных норд-остов зеленью.
— Вот тут и покурортничаем! — крикнул нам Миша, с силой хлопнув дверцей кабинки. — Располагайтесь, девушки, в любой комнате.
Я, Маня и Луиза заняли одну маленькую комнату, когда-то в санатории, видимо, служившую дежурной сестре, — всюду на полу валялись старые склянки из-под лекарств.
В этот же день, когда мы обедали, к нам постучали и вошли двое: знакомый капитан из Львова — он и был комиссаром части — и лейтенант Миша.
— Сычева! — обратился ко мне капитан. — Вы зачислены в нашу часть. Будете разведчиком в тылу врага. Выбрасываться придется по спецзаданию. Вот командир вашей группы, — указал мне комиссар на лейтенанта. — По всем интересующим вас вопросам обращайтесь к нему.
Лейтенант, многозначительно улыбаясь, добавил:
— А если не всегда будете получать ответ, не обижайтесь!
Капитан повернулся к нему и сказал:
— Заниматься начинайте с утра, времени у вас очень мало. А вы, девушки, помогите ознакомить Тамару с нашей работой. Расскажите ей, как надо вести себя в тылу, какая там обстановка, и подумайте, как вы будете действовать. Теперь можно обо всем говорить. Работать будете в одной группе и задание будете иметь одно. Но язычок держать надо за зубами. Ты, Тамара, поменьше говори теперь, а больше расспрашивай.
«Так вот почему девушки ничего не говорили о себе, — думала я, пока комиссар разговаривал с Луизой и Маней. — Так вот какие они артистки! Они парашютистки-разведчицы. И как это я сразу не догадалась».
Когда командиры ушли, я рассказала девушкам о мыслях моих и опасениях. В этот вечер девушки долго рассказывали о себе. Вот что я узнала о Луизе.
XII
Двадцатипятилетняя актриса Киевского театра оперетты Елена обожала свою профессию. Она выросла в артистической семье. Все, особенно бабушка, престарелая актриса этого же театра, пророчили молодой актрисе большое будущее.
На выпускном вечере в институте, когда Лена успешно спела арию Периколы, старик профессор, поздравляя ее, сказал: «Работайте над собой. У вас талант».
В театре она, как молодая актриса, вначале играла второстепенные роли, но через год режиссер поручил ей главную роль в оперетте «Принцесса цирка». Все репетиции проходили с большим успехом, старые актеры восхищались незаурядным талантом девушки и говорили ее матери, тоже актрисе:
— У вашей дочери большое будущее.
На воскресенье был назначен дебют. Ляля усиленно к нему готовилась.
— В субботу, — рассказывала она, — я пришла из театра поздно. Легла, но долго не могла уснуть. Волновал завтрашний день. Перед глазами вставали годы учебы, упорного труда. И вот завтра — премьера. Как прекрасна жизнь со своими исканиями, трудом и победами!
Уснула только в третьем часу, а на рассвете оглушительные взрывы потрясли стены, зазвенели и посыпались стекла…
Дебют Ляли так и не состоялся.
…С большими потерями, укладывая путь трупами своих солдат, фашисты пробивались к Киеву.
В те дни артисты театра музыкальной комедии, особенно комсомольцы, молодежь, стремились
