. То же самое говорилось и в наказе Софьи, с которым навстречу возвращавшимся войскам был отправлен ее главный поверенный Ф. Шакловитый.
И вот мы подходим к одному из важнейших эпизодов в жизни Мазепы: к получению им гетманской булавы. В историографии обстоятельства эти обросли устойчивыми штампами, которые, по мнению их авторов, соответствовали образу «гетмана-изменника». Раз уж изменник, то везде, всегда и во всем. В упрощенном виде штамп этот выглядит следующим образом: предав своего благодетеля Самойловича, Мазепа написал на него донос, подкупил Голицына за «тридцать сребреников» (точнее — за 10 тысяч рублей)[119] и таким образом получил булаву. Эта версия была сформулирована Костомаровым, а затем благополучно перекочевала в труды многих российских и советских историков.
Что же говорят факты? Мы знаем о роли в Коломацкой раде Голицына и старшины, но мы не можем проследить роль Мазепы[120]. Обычно это объясняют искусством Мазепы вести политические интриги. Но мне кажется, что правда гораздо более прозаична. Несомненно, наш герой мечтал о власти и булаве. Но в коломакской интриге и он, и Самойлович, и Украина были лишь пешками в игре истинных вершителей судеб зарождавшейся Российской империи — прежде всего Голицына.
Вторая версия событий называет истинную причину свержения Самойловича — его непопулярность среди казаков[121].
Недовольство старшины поведением Самойловича и его сыновей, желанием гетмана утвердить наследственную власть, нарушением «казацких вольностей» — бесспорно. Об этом писали сами старшины в своем «доношении» (по сути — доносе), об этом пишут казацкие летописи и, что еще более важно, об этом говорит Гордон[122]. Но то, что Голицын «не нуждался» в оправданиях, выглядит очень спорно. Еще как нуждался! Шведский резидент в Москве фон Кохен прямо писал, что Голицын решил свалить вину за собственные ошибки на Самойловича[123]. Поэтому, скорее всего, первостепенная роль в этих событиях принадлежала именно князю Василию. Историки явно недооценивают роль Голицына, а точнее — тот блестящий план, который был им реализован на Коломацкой раде.
Мы знаем, что Голицын ненавидел Самойловича еще со времен Чигиринских походов. Мы знаем, что за годы московской смуты гетман осмелел и стал превращаться в удельного князя, богатого и своевольного. Мы знаем, что Самойлович осмеливался открыто выступать против Вечного мира и Крымской войны — двух основных направлений внешней политики Голицына. Украина вырывалась из Руины, становилась экономически сильной и непокорной частью Московского государства. Это никак не могло устраивать правительство Софьи, в своем шатком положении опасавшееся любой оппозиции. Таким образом, совпали три фактора: желание Голицына свергнуть своевольного гетмана, желание правительства Софьи найти «козла отпущения» за неудачу в Крыму и злость старшины на зарвавшегося «поповича».
Почему, однако, Мазепа? Многие историки совершенно бездоказательно пишут, что заговор был возглавлен именно им[124]. На самом деле его подпись на «доношении», то есть доносе старшины на Самойловича, стоит только четвертой, после Борковского, Воехевича и писаря Прокоповича, чьей рукой и был написан донос. А венчала все подписи рука Василия Кочубея, внизу листа, отдельно от других, словно визируя документ[125] . Именно Кочубей, как мы увидим ниже, будет играть ключевую роль и при свержении гетмана. Даже враждебно настроенный к Мазепе Величко и тот не называет его среди лидеров заговора. Мы неоднократно подчеркивали, что Мазепа не был и не мог быть лидером левобережной старшины.
Таким образом, все разговоры о «тайной руководящей роли» Мазепы — это, увы, только предположения. Что касается «взятки» Голицыну, то это на самом деле настолько смешно (когда речь идет о всемогущественном «Царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателе»), что, если бы эта басня не кочевала даже по российским справочным изданиям, вообще не стоило бы о ней говорить. Пока оставим этот эпизод на совести Костомарова и разберем его чуть позже. Так что же, «культурная близость»? То, что оба (Голицын и Мазепа) могли пощеголять в разговоре латынью? Ориентир на Запад? Да, все это. Интеллектуал Мазепа, несомненно, гораздо больше импонировал Голицыну, чем кичливый казацкий «попович», среди огромных богатств которого не нашлось и нескольких томов книг. Но позволю себе высказать крамольную мысль, не слишком льстящую моему герою. Вкладывая в руки Мазепы булаву, Голицын собирался не столько использовать его способности и знания (хотя и их в некоторой мере), сколько думал сделать из него своего «марионеточного» гетмана.
Это был дьявольский план. Князь Василий знал, что Мазепа был сравнительно беден, чужд левобережной старшине и не слишком популярен у казаков. Соответственно, став гетманом, он не сможет вести свою игру, а будет вынужден полностью выполнять волю своего благодетеля. Тихая, покорная Украина во главе со «своим человеком», полностью зависящим от него, — вот идеал, который воплощал в жизнь Голицын. Идеал, который был закреплен в Коломакских статьях, принятых на раде. Правда, своего избранника князь Василий все же недооценил.
Разумеется, неверно было бы сводить роль Мазепы к пассивному ожиданию, когда его сделают гетманом. В некотором роде он действительно вел игру «серого кардинала», тайную и скрытную. Главным было убедить старшину, что он является временным и неопасным соперником в борьбе за булаву, а Голицына — в том, что он скромный и благодарный исполнитель его воли.
События переворота развивались молниеносно. 7 июня в казацком обозе возвращавшихся войск над речкой Килчинем составляется «доношение», которое отдают «в руки» Голицыну[126]. Он отсылает ее с нарочным в Москву (можно не сомневаться, что с сопроводительным письмом). 16 июля табор встает над рекой Коломак. Туда прибывает гонец с указом от Софьи арестовать Самойловича и избрать нового гетмана. Исполнение поручалось Голицыну, «как Господь Бог вразумит и наставит». Князь окружил двумя московскими полками гетманский походный двор[127], а Кочубей доложил о готовности заговорщиков. Самойлович догадался, что происходит, провел ночь в молитвах, ожидая свою гибель, а утром, одевшись, по выражению Величко, как положено перед смертью, перешел в походную церковь. Именно туда явилась генеральная старшина с полковниками. Вуйца Волошин[128] произнес знаменитую фразу: «Пан гетман, тебя требует войско». Гетмана посадили на деревянную телегу и повезли в стан Голицына.
Теперь следовало заняться выборами нового гетмана. Хотели послать за духовенством и казаками в ближайшие полки. Но неожиданно обстановка осложнилась. Стали доходить сведения о бунтах. В Гадячском полку убили полковника. Тянуть с безвластием было нельзя. 24 июля вечером собралась старшина, чтобы выяснить волю Голицына. Он указал на Мазепу. Можно не сомневаться, что и Кочубей, и Борковский были разочарованы. Но спорить было невозможно, вокруг стояли русские стрельцы. 25 июля в присутствии Голицына собралась рада, на которой выкликнули имя Мазепы, а другие предложения были заглушены.
Иван Мазепа был избран гетманом, получил клейноды, подписал Коломакские статьи и присягнул на верность царям и правительнице. Год спустя он так и писал Голицыну: «своею мя возвел на уряд гетманский рукою»[129].
Величко, апологет Самойловича, с укором пишет, что Мазепа стал врагом гетману, «добродееви своему»[130]. Но, бросая вслед за ним этот упрек в «измене патрону», историки грешат против объективности. Вспомним: Самойлович сместил Многогрешного, которого сослали в Сибирь. Многогрешный, прельстившись булавой из рук русских, предал Дорошенко (тут уж факт «предательства» бесспорный). А как быть со всеми другими украинскими гетманами? Дорошенко Опара, Юрий Хмельницкий — Иван Выговский и т. д. и т. п. Борьба за власть, ставшая обычной в Гетманщине. В 1687 году Мазепа был виновен только в одном: он знал и не предупредил. Но, во-первых, как и большинство старшин, он считал смещение справедливым. А во-вторых, что бы изменилось, предупреди он гетмана? Идти против Голицына с его стотысячным войском было невозможно. Бежать — в условиях окружавшей Самойловича враждебной старшины — нельзя.
Несомненно, как человек глубоко религиозный, Мазепа не мог впоследствии не мучиться этим эпизодом. В 1693 году он мысленно возвратился к свержению Самойловича и, словно оправдываясь, говорил Виниусу, что хотя он вместе со старшиной «били челом» — то только добиваясь отставки гетмана.
