Евгений Маркович. А Дом кино выставлен на продажу! Вы бы побеспокоились!
– Как на продажу?
– Так, на продажу!
Я тут же позвонил председателю комитета культуры Н. Бурову:
– Коля, что?
– Женя, я…
– Кто покупает?
– Я не могу тебе сказать ничего, вот скоро будет совещание по поводу фестиваля в Смольном. Ты будешь там, задай вопрос Валентине Ивановне.
– Замечательно! – говорю я.
Через несколько дней совещание в Смольном по поводу фестиваля на Дворцовой площади.
– Валентина Ивановна, я слышал, что Дом кино выставлен на продажу!
– Кто вам сказал?
– Я не могу сказать, кто мне сказал. Я не знаю отчество и фамилию человека, но человек ответственный!
– Я говорю в присутствии всех, – а сидело человек семь-восемь кинематографистов, и все вице-губернаторы Петербурга. – Дом на Караванной продаваться не будет!
А до этого мне один чиновник из КУГИ сказал:
– Вы не можете содержать дом в нормальном виде. Посмотрите, в каком ужасном состоянии фасад, отремонтируйте!
Я говорю:
– У нас нет таких денег, ремонтировать фасады…
И на совещании с Матвиенко я спросил:
– Валентина Ивановна, раз уж вы сказали «А», скажите и «Б»! Можно, чтобы наш Дом кино вошел в программу «Фасады Санкт-Петербурга»?
Была такая губернаторская программа.
– Почему нельзя? Можно! Передайте Дементьевой, чтобы дом на Караванной был включен в мою программу.
Дементьева – из ГиОП.
Я подошел к Дементьевой неделю спустя, спрашиваю:
– Вы получили распоряжение Матвиенко?
– Я ничего не знаю! У меня денег нет!
– А у вас деньги никто не просит. Вам было сказано включить дом в губернаторскую программу «Фасады Петербурга»!
– Не знаю! Мне никто ничего не говорил!
– Как так?
А это было на какой-то тусовке, где был помощник Матвиенко.
Я говорю:
– Виктор Павлович, скажите Дементьевой про распоряжение.
– Да, конечно!
А она:
– Ничего не знаю, у меня денег нет!
Проходит еще три недели. Опять встречаемся. Спрашиваю:
– Ну, что?
– Ничего! – отвечает.
– Как ничего? Мне что, написать Матвиенко письмо? Я сегодня это сделаю.
– Вы себя ведете, точно как ваша жена!
Жены уже к тому времени не было, она умерла.
Я удивляюсь:
– То есть?
Думаю, как они могли пересекаться?
– Галя Татарская – ваша жена?
– Галя Татарская была моей женой, но она умерла. И пересекаться вы не могли.
– Как? Разве не она директор Летнего союза?
Я говорю:
– Нет!
Просто совпадение, и имя, и фамилия! В общем, появились деньги. Дом был включен в программу, и потом мы долго возились с ремонтом. Но этим уже подрядные организации занимались. Я в этом ничего не понимаю. Они мне давали сметы, которые надо было подписывать. Год- полтора это длилось. Отремонтировали, но не все, почистили фасад, а колонны не тронули. И колонны стали другого цвета, нежели основной гранит. Разве не смешно?
А после этого увезли на реставрацию скульптуру льва с крыши. До сих пор реставрируют… Боюсь, что зареставрируют…
Неинтересная работа
Итак, фильм был принят. Надо сказать, я не сильно горжусь этой работой, но прошло уже много лет, а фильм четыре-пять раз в год по разным телеканалам показывают. Мне не стыдно, когда я говорю: «Я снимал „Колье Шарлотты“». Критерий всегда был один: чтобы было интересно. Если мне интересно, значит, и остальным будет интересно. А если мне самому неинтересно, то значит – гиблое дело. Это «Семьдесят два градуса ниже нуля», это «Без видимых причин»…
Был такой фильм – «Без видимых причин». Мне выкручивал руки автор сценария:
– Женя, давай, сними!
Почему я взялся за него? Ничего другого не было. А работать надо…
Я начал его снимать. Героев этого фильма должны были играть два артиста, оба знали, что будут сниматься. Но один умер летом 80-го. Это был Володя Высоцкий. Со вторым я за два месяца до его смерти разговаривал на эту тему. Я ему рассказал вкратце содержание фильма. Он говорит:
– Женюра, а ты не будешь возражать, если я бороду отпущу?
Я говорю:
– Я не буду!
Так его хоронили с бородой. Это был Олег Даль. Я остался без двух героев. Их нет, и это такие трещинки на сердце, от смерти одного и от смерти другого. Я брался за фильм только потому, что «белого» играет Володя, а «красного» Олег… но надо было запускаться, я уже обещал.
А дальше было совсем неинтересно. Я вел переговоры с Кайдановским, и мы договорились. Но Кайдановского мне не дали снимать, физически не дали: «Кайдановский на „Ленфильме“ сниматься не будет!» Он как раз ушел со скандалом с картины Масленникова «Пиковая дама». Я ничего об этом не знал. Но директор киностудии ни в какую: «Не обсуждается! Есть приказ по Госкино!» Ну что делать?!
Лев Прыгунов снялся вместо Володи…
Я начал без сердца снимать этот фильм, и так и снимал без сердца. Это неинтересная работа. Гордиться тут нечем. Хотя артисты играют!
Это не такое безобразие, как сейчас в сериалах. Как в столовой – «суп куриный», по меню и по бухгалтерии, а что там ешь, непонятно, но пахнет курицей. Но это не то, что дома у мамы. Так и с этим фильмом. По бухгалтерии вроде бы все прошло, а так ничего радостного особо не было.
На злобу дня
После «Колье Шарлотты» был фильм «Презумпция невиновности».
Поводом для этого послужило вот что: я уезжал в Москву, в Гостелерадио. И на перроне Московского вокзала очень красивая молодая женщина стояла, прижавшись к молодому мужчине. Между ними – охапка красных роз, и это было пронзительное-пронзительное прощание на всю оставшуюся жизнь. На три дня расстаются, а как расстаются! Она с охапкой роз вошла в вагон. Мы ехали с ней в одном вагоне, но купе были разные. Красивая женщина! А потом я ее увидел на перроне Ленинградского вокзала в Москве. Букет роз она оставила в купе. Я проходил мимо и видел: они остались лежать на столике. А когда я вышел на перрон, она уже стояла, прижавшись к мужчине, другому мужчине, и держала в руках букет белых роз. И такая была встреча, и такие нежные поцелуи!
Я подумал, что это хороший кусок для кино.
Когда начали обсуждать с Аркадием Тигаем сценарий, я рассказал ему эту историю, и мы решили: «Давай сделаем кино о фальшивом!» Вокруг же все фальшиво. Это такое время было.
Написали сценарий, отправили в Москву. А в Госкино:
– Нет, мы не будем снимать этот сценарий!
– Почему?
– Нам это не надо!
История незамысловатая: села в поезд эстрадная певица, вокруг свита, директор, администратор… А у нее исчезает паспорт. Она едет через Ленинград в Хельсинки. Утром надо пересекать финскую границу, а паспорта нет! На дыбы подняли весь поезд, начальника поезда, допрашивали проводников. А в этот вагон случайно, в Калинине, сели два доктора. Два сельских земских врача. Один пожилой, другой молодой. Их приняли за сыщиков. Потому что дали телеграмму, мол, в поезде у певицы пропал паспорт, пришлите сыщиков. А эти два несчастных доктора ехали на какой-то семинар в Ленинград и не могли сесть в поезд. Не было билетов, и они показали телеграмму, подбежали к начальнику поезда, сказали:
– Мы по телеграмме!
– Заходите!
Вдруг оказалось, что есть купе свободное, и тут же принесли чай с лимоном. Они совершенно ошалели. Что такое? А потом им и говорят:
– Занимайтесь делом!
И началось. Такая комедийная история про нашу действительность.
Но в кино «Презумпция невиновности» не запускалась.
А в это время телевизионное объединение «Ленфильма» предложило мне подумать над сценарием по повести Н. Смирнова «Джек Восьмеркин – „американец“». «Сценарий – переписанная книжка Смирнова. Можешь взять и переписать, как хочешь!» Но у них в плане стояло три единицы, и снимать надо было три серии «Баллады о молодых коммунарах». Так это называлось. Тема звучит! Надо снимать.
Я прочитал эту повесть, дома рассказал тетушке своей. Она говорит:
– О Женя, мы в 30-е годы запоем ее читали, такая хорошая вещь!
Я прочитал, надо сказать, с отвращением эту повесть, ничего хорошего в ней не нашел. Но если ее повернуть так, как мы с моим соавтором сценария перевернули ее, то почему нет? Я пришел в телевизионное объединение, говорю:
– Ребята, если я сделаю по-другому?
– Делай что хочешь! Нам важно, чтобы ты это снял.
– Хорошо!
Я телевизионщикам сказал, что один писать не буду, возьму себе соавтора.
– Кого?
– Вы не знаете!
Мне нельзя было говорить про Тигая, потому что он штатный работник «Ленфильма». Они не знали, а я знал, что Тигай очень литературно способный человек.
– Берите!
Мы с Аркадием Тигаем начали писать сценарий. Я живу на юге Ленинграда, а он на севере. Он на Удельной, а я в Дачном. Встречаться некогда. Счетчик щелкает, время идет: быстрей, быстрей, быстрей, сценарий, сценарий, сценарий. Мы с ним проговорили, что и как, и дальше писали сценарий так: сцену он, сцену я. Так сейчас сериалы снимают: один режиссер снимает одну серию, второй другую. Вот так мы писали сценарий. Потом читали ночами и обсуждали написанное по телефону. Где-то к концу написания второй серии мне нужно было запускаться. Я показал телевизионщикам. Они:
– Пойдет, давай.
Я запустился и начал снимать, и третью серию Аркадий писал один. Тут мы уже ничего не обсуждали. Очевидно, я на него слегка давил, потому что третью серию он написал гораздо лучше, чем первые две, которые мы с ним писали
