Надо было срочно что-то делать, чтобы сломать лед. Я постарался говорить своим самым убедительным тоном.
— Видите ли, мэм, даже если есть конкретные факты, ни вы, ни я об этом не узнаем. Гарри не привык жаловаться…
— Это намек, будто я не знаю, что творится на факультете? — в голосе МакГонагалл прорезался арктический холод.
— Несомненно, знаете, профессор. Но у детей бывают предрассудки, и…
МакГонагалл прищурилась.
— Мистер Лестрейндж, — заговорила она четко и раздельно, — я понимаю, на что вы намекаете. Если бы, например, мой сын попал в свое время на Слизерин, ему, без сомнения, пришлось бы несладко. Но не стоит судить всех по себе. На Гриффиндоре нет и не будет — по крайней мере, пока я остаюсь деканом, — издевательств над детьми из «неправильных» семей. Может, это в порядке вещей для вашего факультета, но не для нас.
Я мог бы возразить, но сейчас точно был не лучший момент. МакГонагалл внимательно смотрела на меня, а я всем видом демонстрировал покорность и согласие с каждым ее словом. Наконец она вновь заговорила, постукивая пером по классному журналу:
— Не думаю, что у Гарри будут серьезные проблемы. Из того, что я успела заметить, это вполне дружелюбный и общительный ребенок. Даже удивительно, учитывая, в какой семье он рос… Хотя, скорее всего, здесь сказывается наследственность.
Ах, хорошо… Без малейшей паузы две оплеухи — хлесть, хлесть! При этом без каких-либо попыток смягчить резкость или проявить хотя бы формальную вежливость.
Я против воли улыбнулся.
— Спасибо, мэм. Вы мастерски поставили меня на место.
— Разве? Меньше всего меня интересует чье-либо место, — отрезала МакГонагалл. — Я высказываю свое мнение, вот и все.
— Прошу прощения, — кротко ответил я. — Скажите, могу я увидеться с Гарри?
— Нет. Для общения с детьми существуют каникулы. Встречи в стенах Хогвартса мы не поощряем, это затрудняет адаптацию ребенка к школе.
Собственно, ничего другого и ждать не стоило… Впрочем, отчасти она была права. Да и Гарри вряд ли будет приятно, что я хлопочу над ним, как курица-наседка.
— У вас все? — поинтересовалась между тем МакГонагалл. — Я предупредила, что мое время ограничено.
— Только один вопрос: мы с женой можем как-нибудь помочь?
— Да, — сухо ответила она. — Например, не настраивать Гарри против факультета.
— Но ведь никто не…
— Правда? — она опять подняла брови, и я почувствовал себя школьником, которого поймали на списывании. — Позволю себе не поверить. Насколько я понимаю, ни у вас, ни у вашей супруги нет причин любить Гриффиндор. Станете это отрицать?
— Профессор, я слишком уважаю вас, чтобы лгать. Конечно, предубеждение остается, но…
— Так вот, если вы по-настоящему заботитесь о ребенке, — прервала меня МакГонагалл, — постарайтесь держать это предубеждение при себе. Конечно, вы всегда можете перевести его на экстернат или в другую школу. Но пока Гарри остается в Хогвартсе, он будет учиться у нас. И ему же будет легче, если дома он не услышит оскорблений в адрес однокурсников.
— Конечно, профессор, — я слегка поклонился и встал. — Постараюсь последовать вашему совету. Простите, что отнял столько времени. Большое спасибо за встречу.
Я уже направился к камину, как вдруг услышал:
— Постойте!
Я обернулся, но МакГонагалл почему-то молчала. Потом она встала, прошла мимо меня к окну и остановилась, глядя сквозь частый переплет вниз, на пустую лужайку внутреннего двора.
— На днях я наблюдала за уроком полетов у первого курса, — медленно начала она. —Должна сказать, Гарри очень хорошо летает. Поразительно хорошо для своих одиннадцати лет. У него явный талант…
На сей раз профессор воздержалась от упоминания о наследственности. Впрочем, и так было понятно, о чем она думает.
— В команде Гриффиндора, — продолжила она после паузы, — вакантно место ловца. Мне кажется, капитан с радостью взял бы Гарри. Согласно школьным правилам, первокурсники не могут играть в квиддич, но, думаю, мне удастся убедить директора. Дальше все зависит от самого Гарри. Как вы понимаете, квиддичисты всегда популярны. Если он будет играть за факультет, и играть хорошо, к нему станут относиться совсем иначе…
Она умолкла.
— Это было бы замечательно, — ответил я. — Профессор, я вам очень благодарен.
Но к декану Гриффиндора уже вернулась ее привычная холодность.
— Не за что. И да, кстати — Гарри еще не исполнилось двенадцати лет, так что мне нужно ваше разрешение как опекуна.
Под ее диктовку я написал заявление на имя директора. Свернув пергамент в трубку, МакГонагалл попрощалась со мной сухим кивком, и я ушел через камин.
