своего достоинства иметь «славу» продажного наркомана и на следствии по своему делу расписал этот факт как коварство и изощренность американцев, не особо заботящихся об отыгравшихся игроках, — именно так.
Где истина? Сегодня уже трудно разобраться. Ясно одно — вербовка была, она состоялась, агент начал действовать. А вербовали или принимали инициативное предложение Чернова сотрудники ФБР Мак Дугал и его босс Боб Стрейнджер. С октября 1962 по май 1963 года шпион провел с ними восемь конспиративных встреч.
Чем же заинтересовал их клерк военной разведки? В функции оперативного техника входило: обработка входящей и исходящей почты, фотографирование документов, добываемых нашими разведчиками, проявление тайнописи, использовавшейся военной разведкой для связи с агентурой. Кроме того, он имел доступ к документам, проходящим через резидентуру, причем ко всем, за исключением шифрпереписки. Лучшего места для шпиона и придумать трудно!
Через две недели после вербовки Чернов в надежде на вознаграждение передал американцам специальное вещество, применявшееся резидентурой ГРУ для тайнописи.
Чернов на следствии показал: «Американец был очень доволен полученными образцами спецвещества и спросил, сколько мне нужно денег за эти таблетки. Я ответил, что мне ничего не надо, просто я был вынужден выполнить его требование о передаче средств тайнописи для ФБР и таким образом мы квиты: он скрыл от моего руководства факт хищения 200 долларов, а я в свою очередь вынужден таким образом произвести с ним расчет». Но опять-таки это версия Чернова.
За таблетки ему всё же вручают деньги — 10000 советских рублей. По тем временам можно было купить на эту сумму две машины «Жигули». Начало предательства, таким образом, было щедро оплачено. Дальше встречи пошли по накатанной дорожке. Он стал подписывать свои шпионские сообщения псевдонимом «Ник Найк». На одной из встреч перед отъездом Чернова в Союз Боб Стрейнджер рассказал о его обязанностях при негласной работе в Москве. Он инструктировал, какую информацию для американцев «Ник Найк» должен собирать, как её зашифровывать и передавать в США, как подбирать места закладки тайников и даже как себя вести в случае разоблачения органами КГБ.
Из показаний Чернова на следствии: «Шеф мне заявил, что в том случае, если я буду разоблачен, то в КГБ должен сказать, что я передавал американцам сведения в обмен на информацию об их агентах в СССР, — мол, в порядке компенсации за свою деятельность против своей страны.
В разговоре он мне показал листок бумаги, на котором были напечатаны фамилии, имена, отчества и места жительства на нескольких своих агентов в разных городах Советского Союза. Этот листок он мне, конечно, не дал, но сказал, что такой же имеется в двойном дне приготовленного для меня футляра фотоаппарата. Дома я обнаружил этот список и переписал его в записную книжку…»
Возможно, и задумывался Чернов тогда над тем, что не делает чести американской разведке такое варварское обращение со своей агентурой, но разве мог он допустить, что через несколько лет данные на него самого американцы так же передадут другому своему работающему агенту! В этом, наверное, и заключается хваленая американская практичность, — жертвовать отработанными клиентами или не захотевшими продолжать сотрудничество ради спасения более ценного агента. Оно и правильно с позиций логики «богоизбранных» заморцев: выработался — на свалку, под пресс забвения, а то и отправка прямым ходом к праотцам в результате «автокатастрофы» или «сердечной недостаточности».
Николай Дмитриевич хорошо усвоил замашки бесцеремонных хозяев и работал осторожно, продумывая каждый шаг на тропе предательства.
Из показаний на суде:
«Приступив работать фотографом в ГРУ после возвращения из США в 1963 году, я стал постепенно накапливать на фотопленках собранные сведения для последующей их передачи американским спецслужбам…
Я решил отправить кассету „Кодак“ с микрокадрами, в которых, как было заранее обговорено с сотрудниками ФБР, сообщалось им шифром о том, что благополучно прибыл в Москву и продолжаю работу на старом месте…
Согласно инструкции, полученной от сотрудников ФБР, я копировал титульные и первые листы документов, отснятых за границей агентами ГРУ или оперативными офицерами. По их атрибутам, как говорили мне в Нью-Йорке, они смогут определить места хранения этих документов и вычислить источник утечки информации.
Бывало, что в день я приносил домой пару кусков скопированной плёнки… По моим подсчетам мне удалось передать американцам свыше трёх тысяч кадров с информацией разведывательного характера.
В 1972 году, когда узнал о предстоящей командировке, во время которой посещу США, я упаковал фотопленки, вывез из СССР и передал их сотруднику ФБР в вагоне поезда Нью-Йорк — Вашингтон. В апреле 1972 года я от американцев вместе с тремя пачками фотобумаги получил закамуфлированные в такую же пачку 30000 рублей и фотоаппарат „Минокс“, а также 200 долларов… (Чернов с 1968 г. работал в ЦК КПСС на должности младшего референта международного отдела —
Американцы тогда дали мне задание собирать в СССР любые сведения о Главном разведывательном управлении Генштаба».
Именно в эту поездку шпион передал более 3000 кадров, вместивших огромный объём различных секретных документов о деятельности ГРУ. Следует заметить, что в этот момент он уже не работал в разведке. Уволился в 1968 году, однако накопленные ранее шпионские материалы аккуратно хранил «до лучших времен». Дождался!
В то же время в Москве с представителями иностранных спецслужб он не встречался, — боялся разоблачения. При перефотографировании на суть или содержание документов не обращал внимания. Главным критерием отбора было то, чтобы документ имел гриф «совершенно секретно», а ещё лучше — «особой важности».
Были мысли прийти с повинной. Обуревали сомнения, колебания, но страх за свою шкуру все же преобладал. Мысли о разоблачении, не проходившую тревогу, постоянный страх он заливал водкой. Пил каждый день дома и на работе. На почве хронического алкоголизма в 1974 году он попал даже на излечение в психоневрологическое отделение одной из престижных московских больниц. После выписки из медучреждения он потерял место младшего референта международного отдела ЦК КПСС, где контрразведчикам было категорически запрещено работать. А ведь к тому времени в «поисковом кругу» у чекистов значилась и фамилия Чернов.
Затем он часто менял места работы. За несколько лет до ареста ушел на пенсию. Думал встретить спокойную старость, пожить на даче.
Однако вернемся опять к «заслугам» шпиона перед американцами.
Военная контрразведка в 70-х годах активно работала в направлении выявления подозрительных лиц на реальных каналах утечки важнейшей оперативной информации. Дело в том, что в 1978 году в Париже было арестовано пять глубоко законспирированных и продуктивно работавших агентов военной разведки СССР. ГРУ их потеряло неожиданно всех сразу за одну ночь. Провал был страшен и трудно восполним. Чувствовалось большое предательство. Уже тогда в аналитических справках и обзорах замелькала фамилия Чернова.
Французов судили. После процесса один из руководителей французских спецслужб Деспирэ Парэн скажет: «Впервые после окончания Второй мировой войны мы раскрыли агентурную сеть ГРУ, цель деятельности которой заключалась в систематическом добывании пашей технологической информации. Мы никогда ранее не вскрывали агентурной сети, подобной этой».
В фотокадрах наворованной в «альма матер» информации были данные и на двух помощников ГРУ в Швейцарии. Один из них — крупный предприниматель, другой — бригадный генерал Жан-Луи Жанмэр, бывший командующий ПВО Швейцарии. Чтобы склонить чашу весов, в общем-то, обеспеченных людей на нашу сторону, нужны были решительность, такт и убедительная логика. И это сделали профессионалы ГРУ Кроме вышеупомянутых, по наводке шпиона были арестованы негласные помощники ГРУ также в Греции, Индонезии и Японии.
